'Надо же, парень-то не так уж плох', вяло подумала Аля. Она провалялась в постели еще несколько дней, пока соседка не достала блистер с подозрительными таблетками, и не заставили их пить. Как ни удивительно, таблетки помогли, Аля смогла идти на занятия и даже, почти не впадая в ступор, конспектировать, как раньше. Теперь у нее появилась почти одержимость конспектирования. Это помогало чуть отвлечься.

  Через пару недель, не больше, комендантша общежития, гусарского телосложения женщина лет пятидесяти с весьма заметными усами, протянула Але конверт. Письма она получала довольно регулярно, иногда писала мама, время от времени, двоюродные братья, чаще всех - старый друг, Сашка. Этот конверт был подписан непривычным, хотя и знакомым подчерком, окошко с данными отправителя заполнено не было. Пожав плечами, Аля, не успев подняться в комнату, разорвала конверт, и сразу поняла, от кого оно. Так обращался к ней только один человек. Аля судорожно вздохнула и, не в силах оторваться, стояла среди лестницы, пока не прочла до конца.

  'Привет, красавица!

  Здравствуй, девочка.

  Не стоило так себя насиловать, я бы, наверное, понял, ты почти уже меня убедила. Прости, не знал, что делаю тебе больно.

  Это письмо из разряда тех же садо-мазохистских штучек, что и мои регулярные приезды, но, на этот раз у меня есть оправдание, ты ведь можешь не читать. Я сделаю тебе больно еще раз, но ты ведь привычная, потерпишь. Считай, это моя последняя попытка достучаться. Если услышишь - просто позвони мне! Я очень надеюсь, что так оно и будет, хотя, нет, не верю в это ни на минуту.

  Просыпаясь, я каждое утро зову тебя по имени, вдруг услышишь. Каждую минуту своего дня я сверяю с твоей: вот, ты встала, побежала в душ (я стою у тебя за спиной, нагло разглядывая), вот, оделась, каждый день я тщательно продумываю, что могло бы быть надето на тебе сегодня, все мельчайшие детали от нижнего белья до куртки, вот бежишь в свой институт, тебя ласкают лучи солнца - это я провожу пальцами по твоему лицу, ветер растрепал твои волосы - это я запустил в них руки, на твое лицо падают первые капли дождя, а ты не открываешь зонт, потому, что знаешь - это я целую тебя. Ты сидишь на занятиях, тщательно записывая, почти слово в слово, ты очень быстро пишешь, я знаю, и твоя правая ладошка вся покрыта следами шариковой ручки, ты, как обычно, не отличаешься аккуратностью. Ты обедаешь дешевой дрянью из институтской столовки, стараясь не задумываться, из чего ее готовили. Ты не идешь в общагу вместе со всеми, потому что боишься свободного времени, вместо этого, ты сидишь в библиотеке, изучая один учебник за другим, старательно загружая мозг новой информацией, надеясь, что это поможет избавиться от постоянных ночных кошмаров. Вечером, по-любому приходится идти в свою комнату и, чтобы занять себя, ты, в очередной раз готовишь ужин, и, в очередной раз, твои соседки, не получающие удовольствия от общения с тобой, съедают все. Мне кажется, они думают, так ты пытаешься добиться их расположения. Впрочем, тебе все равно, я знаю, хотя ты давно не говоришь при мне этих слов.

  Перед сном ты еще и на пробежку умудряешься выйти, чтобы упасть в кровать полностью без сил. Помогает? Нет, не помогает.

  Вот тут наступает мое время, я могу делать с тобой все, что пожелаю, и не надейся, что в своих желаниях я скромен. Нет, я изощренно-изобретателен и каждый раз делаю это немного по-другому, чтобы ты не заскучала со мной. Я доставляю тебе удовольствие всеми, доступными человеку способами и вижу блаженную улыбку на твоих губах. И я каждый вечер пытаюсь передать эту улыбку на белом листе, и она, черт ее подери, никак не выходит. Потому, что, на самом деле, в твоих глазах я вижу только отвращение.

  Блин, я слишком сентиментален! Впрочем, это только твоя вина, только ты превратила меня из самоуверенного, нахального типа в пускающего слюни романтика, ангела гребаного.

  Самое глупое, что ты ведь все равно будешь моей, рано или поздно, я это знаю, ты это знаешь. Ты, как ни крути, не сможешь быть ни с кем другим, у меня на этом свете только один конкурент, и ты выкинула неплохой финт, подобрав парня, похожего на него, я почти поверил. Жалко упущенного времени. Жалко. Не знаю, такое чувство, что мне надо спешить, что могу не успеть.

  Если когда-нибудь ты поймешь, что поступила неправильно, не сомневайся ни на минуту, и не думай, что у меня может кто-нибудь быть, просто садись в самолет и прилетай.

  Я подожду.'

  Аля аккуратно сложила письмо, засунула в конверт, положила конверт в сумочку и потеряла сознание.

   Глава 21.

  На летних каникулах пришло время первой практики, и Аля решила, что из всего надо извлекать пользу. В первый же день она потребовала научить ее доить корову. Собралась вся группа, но Аля не боялась стать объектом насмешек. 'Станичников' ожидало разочарование: доить корову было не так сложно, как это представлялось поначалу, а запах, исходивший от животного, довольно быстро перестал раздражать.

  Она старалась освоить все премудрости сельской жизни, и когда группу отправили помогать работать в поле, хоть и не могла угнаться за теми, для кого это было привычное занятие, не ныла и не жаловалась и не пыталась отлынивать от работы. Однозначно признать и принять ее, как ни странно заставила работа в свинарнике. Девочки из Краснодара объявили, что убирать за свиньями не пойдут ни при каких обстоятельствах, Аля же, не испытывая никакого сомнения, взяла вилы и под косые взгляды, работала, не страдая брезгливостью. Впрочем, животные, в отличие от людей, брезгливости в ней не вызывали никогда.

  Осенью 'станичники' уже встречали Алю, как свою. Она жила в общежитии, вместе с большинством некраснодарцев, и теперь каждый день получала приглашения выпить чая, поболтать или сходить куда-нибудь, от соседей.

  Как ни странно, при близком общении, оказалось, что те, кто закончил сельскую школу, далеко не всегда отличаются ограниченностью или недостаточной эрудированностью. Среди них оказались интересные ребята и девушки, поболтать с которыми иногда было приятно.

  В общем, Аля втянулась и довольно успешно продиралась сквозь дебри болезней крупного рогатого скота. Теперь она поняла, почему, когда заболел Риччи, единственное, что смог предложить ветеринар, было усыпление. Болезни домашних животных они почти не изучали. Аля накупила кучу справочников и штудировала их, пытаясь восполнить пробел - свою жизнь в станице она не представляла теперь даже больше, чем раньше. Побывав в колхозах и совхозах на практике, она поняла, насколько отличаются нравы местных жителей от того, к чему она привыкла, и насколько здесь не принимают чужих.

  Был, кстати еще небольшой шанс остаться работать в институте, и Аля стала уже задумываться об аспирантуре.