— И как реагировала?

— Я никогда не спрашивала его об этом. А он считал для себя неудобным говорить со мной о своей жене.

— Вот что, — сказал Одинцов, подумав. — Вы, пожалуйста, не уезжайте пока в Саратов. Наверное, вы еще понадобитесь нам вместе с сестрой.

Когда мы вышли на улицу, мне он сказал:

— Поехали-ка к жене. Если верить рассказу Богатыревой, то вырисовывается следующая картина. С самолета Николаев вместе с попутчиком почти сразу же садится в такси и едет в «Рубин». От момента его встречи с Суворовой до приезда домой проходит пятнадцать-двадцать минут. Значит, повторяю, если верить словам Богатыревой, рану ему могли нанести именно в этот промежуток времени.

Его жена утверждает, что она вообще ничего не знала. Может быть, на этот раз нам все-таки удастся ее разговорить.

Я спросил Одинцова:

— Вы нарочно не сказали Богатыревой, что он умер не своей смертью?

— Если она на самом деле ничего не знает, то я не вижу необходимости растравлять ее душевные раны, если же она обманула нас в этом, то сейчас еще не время уличать ее во лжи.

Знакомая улица, знакомый двор. Как и несколько дней назад, нам открыла дверь Людмила Петровна Николаева. На этот раз она была одна. Дочка еще не пришла из школы. Старики уехали к себе домой.

— Вы опередили меня, — сказала Людмила Петровна — Если бы вы не появились сегодня, завтра утром я приехала бы к вам. Не могу я больше держать в себе эту страшную тайну. Это я, я убила мужа. Вы, наверное, уже все знаете — и о Саратове, и о его подруге. Вася поклялся мне перед командировкой, что порвет с этой женщиной, а когда вернулся, сказал, что на это у него нет сил и что он скорее порвет с семьей, чем с Ниной, как ее там, Борисовной. Я много терпела, а тут не выдержала. Нервы отказали мне, и я запустила в него портняжными ножницами. Вот они, пожалуйста. Поначалу я не связала его смерть с этой раной. Снаружи она была такой маленькой, незаметной. О том, что он умер из-за нее, я узнала от вас. А Вася молчал,

и никому ничего не сказал. Он просто не хотел выдавать меня. Я призналась бы раньше, но не могла сказать при дочери, а теперь понимаю, что из-за нее я должна это сделать. Пусть моя дочь сохранит хоть остатки уважения к матери…

Принимая во внимание все обстоятельства дела, суд счел возможным в отношении Николаевой Людмилы Петровны ограничиться условным наказанием.

В тот холодный, дождливый день, который запомнился мне надолго, я пришел на работу в отдел милиции значительно раньше обычного.

И все-таки мне не удалось прийти туда первым. Меня уже ждал утренний посетитель. Впрочем, он ждал не меня. Постояв в нерешительности перед дверью моего кабинета с укрепленной на ней табличкой: «Старший инспектор уголовного розыска И. II. Сергеичев», ранний гость с сомнением покачал головой и пошел по коридору, вероятно в поисках таблички с более внушительной надписью.

Войдя в свой кабинет, я прильнул к горячей батарее.

Однако блаженство мое продолжалось недолго. В дверь робко постучали, и одновременно зазвонил стоявший на столе телефон.

Крикнув «войдите!», я снял трубку.

— Доброе утро, — послышался в трубке голос Одинцова. — Сейчас к тебе придет один потерпевший товарищ. У меня, к сожалению, нет времени, а ты выслушай его внимательно, постарайся во всем разобраться. Потом расскажешь мне, и мы вместе доложим об этом случае в Управление, А случай как будто не из легких.

Последние слова Одинцова я слушал, уже глядя на потерпевшего, боязливо вошедшего в комнату и в нерешительности остановившегося у двери. Это был тот самый ранний посетитель, который несколько минут назад изучал на табличке мою должность и фамилию. На указательном пальце его правой руки болталась снятая им еще в коридоре шляпа.

Я предложил ему сесть. Он вежливо поблагодарил меня, церемонно приложив левую руку к сердцу. На его лице было страдание.

По времени появления посетителя в милиции опытный оперативный работник может догадаться о причине его прихода еще скорее, чем по внешнему виду или поведению гостя. Обычно посетители приходят в милицию утром или вечером. Днем они бывают крайне редко.

Я предположил, что сидящий передо мной высокий, очень худой элегантный мужчина пришел заявить о краже государственного имущества.

Смущало меня, пожалуй, лишь слишком раннее его появление. Однако я не стал ломать над этим голову, и тем более что Николай Александрович Кротов (так звали посетителя) уже говорил, а я автоматически регистрировал его слова па лежащем передо мной листе бумаги.

Вопреки всей нашей милицейской практике, я ошибся. Мой ранний гость пришел заявить не о краже государственного имущества. Дерзкому уличному нападению подвергся он сам.

Уже на третьей минуте его рассказа я понял, что Одинцов приобщил меня к типично «глухому» делу.

Симпатичный, интеллигентный человек, ведущий инженер одной из лабораторий крупного завода, поздно вечером стал жертвой наглого уличного ограбления. Растерянно улыбаясь немного жалкой, вымученной улыбкой, он отогнул ворот рубашки. На его шее, почти v самой ключицы, зиял огромный багровый синяк. Кротова не беспокоили отобранные у него преступниками деньги, хотя это произошло в день зарплаты и отнятая v него сумма была более чем значительна.

— Вдвоем с женой, кандидатом медицинских наук, мы очень хорошо зарабатываем, — сказал Николай Александрович. — Нет, не в деньгах дело. Может быть, и покажусь вам этаким идеалистом, товарищ капитан, — он неожиданно засмеялся, очевидно прочитав на моем лице, что нечто подобное я действительно подумал о нем, — но мне трудно примириться с самим фактом нападения хоть и не среди бела дня, но и не так уж в конце концов поздно, на освещенной улице, в центре города.

Кротов все больше и больше волновался. Он пытался совладать с собой, держать себя в руках, но было видно, что давалось ему это с большим трудом.

Он говорил много и долго, но вновь и вновь я улавливал в его словах, как видно, особенно мучившую его мысль, что он, интеллигентный, культурный человек, был совершенно беспомощен и жалок перед какими-то грубыми, невежественными уличными грабителями.

Ко всему, вероятно, он еще и вел себя не слишком смело, и это тоже угнетало его, хотя, судя по синяку на шее, он все же оказал им какое-то сопротивление.

— Если бы речь шла только о пропаже денег, — сказал он в очередной рал, — я вообще не стал бы утруждать занятых людей. Позвонил бы в милицию — и всё.

Я с трудом сдержал улыбку. Слишком уж интеллигентно это было сказано.

— Но, к моему великому несчастью, — с горечью продолжал Кротов, — в отнятом у меня бумажнике были еще паспорт, военный билет и служебный пропуск. Вы себе представляете, что меня ждет, если документы не будут найдены? Я уже звонил в стол находок, надеясь на благородство преступников. Увы, надежды юношей питают, а я, как видите…

Он нагнул голову. Седых волос на ней было, пожалуй, побольше, чем черных.

— Правда, времени прошло еще слишком мало. Только на это, да еще на вашу помощь и остается мне уповать. За тем и пришел к вам. Вы уж меня извините.

Я быстро устал от его манеры чересчур вежливо разговаривать, но, конечно, не подал вида, тем более что его положение было действительно незавидным. Не таким уж приятным мне представлялись и наши собственные перспективы. Подобные грабежи стали у нас редкостью. В нашем районе, например, за последние несколько лет не произошло и десятка уличных ограблений.

А это значило, что в данном случае нельзя было использовать один из основных методов, применяемых в уголовном розыске, — метод аналогии, при котором преступник определяется по характерному для него «почерку». Кроме того, очень скудными были сведения, которые смог сообщить мне пострадавший.

Если отбросить всю ту словесную шелуху, которой Николай Александрович Кротов обильно уснащал свою речь, то его ограбление произошло следующим образом. На Кротова напали трое. Стандартная фраза — «Нет ли закурить?». Удар кулаком в лицо. Железная хватка за шею. Блестящее лезвие ножа у подбородка. И все это в одиннадцать часов вечера, буквально в ста метрах от ярко освещенного кинотеатра. Когда все уже было кончено и грабители один за другим исчезли в густой лиловой аллее районного парка, а Кротов пытался осмыслить, что же с ним все-таки произошло, — из кинотеатра с последнего сеанса хлынула толпа зрителей.