— А пил он сильно?
— Да нет, — с досадой сказал мужчина. — Вы их больше слушайте. Они вам еще не такое наговорят. Выпивал иногда, это точно. Но в меру. Уверяю вас, в пределах нормы. Выпив, он никогда не хулиганил, не буянил, не то что некоторые молодые люди тут, в микрорайоне. Распивают вино прямо во дворе, на ящиках. Купят в «Гастрономе» бутылку, а потом приходят просить стакан, да не просить даже, а требовать.
А после частенько доходит до драки. Участковый все знает, сколько раз ему говорили! Когда он приходит, они разбегаются, а потом опять возвращаются. Дружинников пока в домохозяйстве нет…
— Так вы говорите, что с ними он не пил?
— Что вы, наоборот. Как-то он даже сделал им замечание, когда они тут очень уж расшумелись. Так они его чуть не избили. Он уж, наверно, с жизнью прощался. Но все обошлось. Не знал, не ведал, бедняга, что жить ему осталось всего ничего.
— А что это за молодые люди, с которыми он повздорил, могли бы вы их узнать?
— К сожалению, нет, — вздохнул мой собеседник. — Много их тут. Да и темно было, не видно.
На всякий случай я подождал немного, но ни пожилой мужчина, ни старушки ничего интересного больше не рассказали. Тогда я попрощался и поехал на станцию скорой помощи. С этим учреждением мне, как и многим моим коллегам по уголовному розыску, время от времени приходится иметь дело. И даже на этой 2-й станции я уже бывал несколько раз по службе.
Удобными подъездами, отлично налаженной системой сигнализации и оповещения, скоростными лифтами, сверхсовременной архитектурой нового здания 2-я станция производила отличное впечатление. У южного входа в здание стояло около десятка машин скорой помощи. У центрального входа санитар в белом халате поливал из шланга и без того чистые газоны и асфальтовые дорожки. Врача Павлова я не застал, он был на выезде. Но диспетчер молниеносно связалась с ним по рации и сказала мне, что он приедет не позже чем через пятнадцать минут, так как вызовов у него пока нет, Для интереса я засек время.
Ровно через пятнадцать минут в диспетчерскую вошел Павлов. Широкоплечий, коренастый, со светло-серыми глазами и окладистой черной бородой, он выглядел очень живописно. Определить возраст людей такого типа весьма затруднительно, Его сильное спортивное тело, казалось, принадлежало совсем еще молодому человеку. Шагал он легко и уверенно. Бодрость, жизненная сила исходили от всей его фигуры. И тем не менее он был совсем не молод. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на его лицо. Морщины вокруг глаз, на щеках, у рта делали его таким, будто с него никогда не сходила улыбка. Белый халат не кое-как, не небрежно висел на его плечах. Он был тщательно подобран по фигуре, чисто выстиран и отутюжен. Из-под халата выглядывали модные дорогие джинсы. Рядом с ним шла фельдшер, тоже коренастая, но совсем не элегантная и не модная. Она хмуро глядела из-под выгоревших бровей, сердито сдвинутых над переносицей. Она держала в руках чемоданчик с красным крестом. Я сделал шаг им навстречу.
— Геннадий Иванович, — сказала. диспетчер. — Вас ждут из милиции.
Павлов внимательно оглядел меня с головы до ног, дружелюбно протянул руку, познакомил со своей помощницей. Потом принес для меня из другой комнаты стул, а сам устроился на низенькой табуретке, так что его колени поднялись, почти на уровень груди. Девушка-фельдшер продолжала стоять. Она только переложила чемоданчик в другую руку.
— Разговор, скорее всего, будет длинным, — сказал я, — так что вам лучше присесть. Впрочем, я вас не держу. На все вопросы сможет, наверное, ответить Геннадий Иванович.
— Нет, нет, — поспешно сказал Павлов, — пусть останется. Я не знаю, о чем вы меня будете спрашивать. Но Галя абсолютно в курсе всех наших дел.
Он как будто чувствовал себя увереннее в ее присутствии. Девушка послушно села, не выпуская из рук чемоданчика.
— Так я к вашим услугам, — сказал Павлов, — 02 и 03 всегда работают в контакте.
Я не поддержал его шутливого тона.
— Геннадий Иванович, вы выезжали вчера утром на улицу Строителей к больному Николаеву?
— Да, я отлично помню этого человека. Могу даже считать, его своим пациентом. На протяжении нескольких месяцев не раз выезжал к нему по срочному вызову. Обычно мне удавалось помочь ему, но вчера вынужден был отправить его на операцию. А что случилось?
— Он умер, — сухо и без всякой подготовки сказал я.
Здесь, на станции скорой помощи, я не видел необходимости что-либо скрывать.
— Умер? — сокрушенно сказал Павлов. — Жаль, искренне жаль. Но с ним это могло случиться в любой момент. Ему давно нужно было сделать операцию. В приемный покой больницы я привез его в тяжелом состоянии. Это было типичное прободение язвы желудка. В этих случаях больной испытывает сильнейшую, так называемую «кинжальную» боль. Иногда он даже теряет сознание от болевого шока. И Николаев был близок к этому. Когда я приехал, он был совсем плох. Так что, увы, в его смерти я не вижу ничего удивительного. В случаях прободения язвы необходимо немедленное оперативное вмешательство, иначе через несколько часов возникают необратимые явления, которые обязательно приводят к летальному исходу, что, по-видимому, случилось в этот раз.
По своей многолетней привычке я не мешал ему выговориться, хотя прекрасно знал все, что связано с язвой. У нас в семье ею всю жизнь мучился отец.
Между тем Павлов все говорил и говорил, и было видно, как волнует его этот разговор. И как хотелось задать ему вопрос, почему именно этим случаем заинтересовалась милиция. Наконец он не выдержал:
— А почему, собственно, уголовный розыск, ведь вы работаете в уголовном розыске, не правда ли, заинтересовался именно Николаевым? Вы считаете, что было сделано не все, что могло быть сделано? Уж не думаете ли вы, — добавил он, и ироническая улыбка тронула его губы, — что я мог сразу, на месте, в квартире Николаевых, сам оперировать больного?
Не отвечая, я спросил Павлова:
— Перед тем как поставить диагноз, вы осмотрели больного?
Мой вопрос так удивил врача, что он даже встал со своей маленькой табуретки и несколько раз прошелся по комнате.
— Вот, Галочка, — сказал он, обращаясь к девушке, — я так и думал. Нам с тобой не доверяют. — Потом он повернулся ко мне: — Довольно обидный вопрос, и, как бы вам это сказать, не очень профессиональный. Случайно вы угадали, на этот раз я не осмотрел его. Но мне это, между прочим, было ни к чему. Я ведь вам уже говорил, что в этой квартире я был вчера не впервые.
По всем симптомам, по всему поведению больного, наконец, в полном соответствии с его собственными просьбами и жалобами я сделал, полагаю, безошибочный вывод о том, что у него очередной приступ язвы, точнее, прободение.
К тому же язва, как вам известно — заболевание внутренних органов, и самый квалифицированный поверхностный осмотр без анализов, без рентген весьма приблизителен. И смею вам доложить, — от волнения Павлов почему-то стал выражаться несколько старомодно, — для Николаева гораздо важнее было скорее попасть в больницу, на операционный стол, чем подвергаться долгому и, поверьте моему многолетнем опыту, бессмысленному осмотру на квартире. Вот и фельдшер может подтвердить, что уже через пятнадцать минут после моего приезда по срочному вызову на квартиру Николаевых больной был доставлен в приемный покой больницы имени Семашко. Надеюсь, что хотя бы к поставленному мной диагнозу у вас нет претензий? Это были не сердечные и не сосудистые явления, а именно прободение. Но я все-таки ввел ему кофеин. — И, вновь обретая ушедшую от него уверенность, Павлов снова спросил: — А в чем все-таки дело?
И тогда я сказал. На Павлова было жалко смотреть. Теперь ему сразу стало много лет, даже больше, чем было на самом деле. Глаза его как-то сразу потускнели, руки повисли вдоль туловища. Из крупного, красивого, гордого мужчины он превратился в нескладного сгорбленного.
— Не может быть, — бессмысленно и монотонно повторял он снова и снова. — Выходит, что я действительно ошибся в диагнозе. Но мне даже в голову не пришло искать ранение. Не было повязки, вообще ничего не было. И он мне ничего не сказал… Но даже если это так, я ничем не повредил ему, не промедлил, не сделал ничего такого, что могло бы ухудшить его состояние. И даже если бы я распознал ножевую рану, все равно был бы бессилен оказать ему реальную помощь на месте, спасти его.