Причиной крайней неэкономичности газовых машин Ленуара, по мнению Бо де Роша, является отсутствие в них предварительного сжатия рабочей смеси, неполное расширение газов и большие потери тепла, уходящего сквозь стенки цилиндра. Бо де Роша утверждал, что его предложение не касается самой сути вопроса и содержит в себе лишь секрет экономичности газовой машины. Степень использования работоспособности газов зависит от величины начального давления рабочей смеси. А это давление может быть достигнуто лишь сжиманием смеси перед ее воспламенением. Таким образом, в цилиндре двигателя последовательными ходами поршня должен осуществляться следующий цикл:

1. Всасывание рабочей смеси из газа и воздуха.

2. Сжатие газа и воздуха в самом цилиндре.

3. Воспламенение смеси в мертвой точке с последующим сгоранием и расширением.

4. Выталкивание продуктов сгорания из цилиндра.

Бо де Роша ссылался на мнение какого-то капитана Карно, о котором инженер Морелль никогда и не слышал. Впрочем, Морелль был далек от мысли вдаваться в обсуждение всех этих специальных подробностей. С него было достаточно и того, что предложение Миллиона, если удастся претворить его в жизнь и извлечь из него хоть часть выгод, о которых говорил и Бо де Роша, сулит немалые доходы. Можно будет создать даже специальную компанию для эксплуатации патента.

Однако прежде всего надо построить несколько пробных машин.

И вот Морелль решил адресоваться к своему случайно обнаруженному родственнику.

Один из посетителей, ожидавших Морелля в приемной — маленький, щуплый человек с головой, похожей на грецкий орех, — и был инженером Миллионом. Старый потертый фрак сидел на нем мешком, несвежие панталоны пузырились на коленях.

Рядом с ним не просто сидел, а восседал человек крепкого сложения, с высоко поднятой головой, увенчанной зачесанной назад седеющей шевелюрой. На его живом подвижном лице то и дело появлялась улыбка. Это был Бо де Роша — идеолог и теоретик предложенного Миллионом нововведения.

Посетители не возлагали особых надежд на нынешнее свидание. Они — и в особенности Бо де Роша — отлично сознавали, что их предложение не является не только достаточно ясным для современников, но скорее всего покажется вздорным, ненужным, способным лишь усложнить и без того неважно работающие двигатели. У них уже был достаточно печальный опыт, и теперь оба рассчитывали только на случай.

Когда Морелль покончил наконец со своим кофе, все трое сели в коляску и отправились на улицу Рокетт.

Ленуар увидел гостей еще из окна конторы, когда они шли двором. Двоих он не знал вовсе, но, приглядевшись к третьему — тучному старику, важно выступавшему во главе группы, — узнал того, кто тридцать лет назад «облагодетельствовал» его двумя пятифранковиками, высланными через лакея.

С неприязнью смотрел Ленуар, как этот старик брезгливо ступает лакированными ботинками по заваленному железным ломом двору. И вдруг к горлу Жана подступил клубок ненависти. Позвав конторщика, он подвел его к окну и сказал:

— Видите вон того важного старика? Если он будет спрашивать меня, передайте ему эти два наполеондора и скажите: «Господин Жан-Этьен Ленуар, сын Лауры Мадлен Ленуар-Морелль, возвращает свой долг с наросшими на него процентами и просит больше не справляться о его здоровье». Вы запомнили?

Стоя у окна, он наблюдал за сценой во дворе. Однако ожидаемого эффекта не получилось. Инженер Морелль недоуменно пожал плечами и бросил наполеондоры конторщику со словами:

— Возьмите их в знак сострадания, что вам приходится служить у сумасшедшего.

Миллион поник головой — рушились его надежды. А Бо де Роша от души расхохотался. Он был фаталистом и не мог сердиться на судьбу. Сам же по себе случай его весьма позабавил.

Ленуар, стоя у окна, кусал губы. Сегодня он хотел взять еще один реванш — ничего не вышло!

Конечно, если бы Морелль помнил об обстоятельствах своего первого знакомства с племянником, вряд ли он пришел бы сюда; точно так же и Ленуар не стал бы думать о сведении мелочных счетов со своим дядюшкой, если бы знал, зачем старик привел сюда этих инженеров. Но почем мог он знать?.. Мог ли он полагать, что отказ от разговора с весельчаком Бо де Роша навсегда закроет для него перспективу закрепить за своей машиной положение единственного практически применимого двигателя.

Не знал Ленуар и того, что, отклонив предложение, с которым пришли к нему эти трое, он на четверть века отдаляет победу человека над двигателем внутреннего сгорания.

К тому времени, когда в результате тупой и недальновидной политики Наполеона III над Францией разразилась гроза франко-прусской войны с ее естественными результатами — падением Меца и катастрофой Седана, — Маринони превратился уже в старика. Он почти совсем отстранился от дел. Теперь его любимым занятием были прогулки с внуком по дорожкам парижских парков.

Руководство фабрикой перешло к Ленуару. Давно мечтавший о том, чтобы сделаться единственным хозяином предприятия, Жан не стал бы сетовать на создавшееся положение, но Маринони начал вдруг совершать поступки, которые, с точки зрения Ленуара, были попросту безрассудны. А виноват был во всем он сам, Ленуар. И он проклинал теперь день, когда, желая отвлечь тестя от фабрики, толкнул его на дружбу с легкомысленным соседом по квартире — фотографом Феликсом Турнашоном. Этот фотограф оказался вовсе не тем, за кого принимал его Ленуар. Собственно говоря, Турнашон давно уже и не был фотографом. Писатель, художник, изобретатель, известный в Париже под псевдонимом Надара, он увлекался аэронавтикой. К тому времени, когда Маринони познакомился с Надаром, тот был уже опытным воздухоплавателем.

Темперамент автора «Манифеста о воздушном передвижении» и его энтузиазм заражали всех, кто с ним сталкивался. В обширном фотографическом ателье Надара старый итальянец встречался с наиболее выдающимися воздухоплавателями и конструкторами. Понтон д’Амекур и де ла Ландель — строители парового аэронефа, академик Бабинэ, молодой пилот Дюруоф были здесь частыми гостями. При всяком посещении Парижа сюда забегали старики Годар — Эдмон и Фанфан, не говоря уже о молодых Годарах — братьях Евгении, Луи, Огюсте и Жюле, и о смелых дамах-воздухоплавательницах Фанни и Эжени Годар.

В этом обществе все были проникнуты восторгом овладения новой стихией.

И вот экспансивный Маринони, несмотря на свои годы, зажил новой жизнью. Столкнувшись у Надара с инженером Дюпюи де Ломом, строителем большого управляемого аэростата, старик понял, что перед ним открывается еще одно, невиданное поле деятельности.

Дюпюи де Лом предполагал применить для вращения огромного пропеллера своего воздушного корабля силу человеческих мускулов. Маринони заявил, что это вздор. Газовый двигатель — вот что должно быть поставлено на дирижабль для вращения вала пропеллера! Старик готов был уже заняться этим делом.

Но тут осада Парижа нарушила все планы кружка «фотографического ателье».

Дирижабль Дюпюи де Лома и аэронеф д’Амекура были забыты. Со всем пылом патриота, со всем темпераментом южанина Надар взялся за организацию воздухоплавательной почты. Немедленно были организованы три воздухоплавательные станции: на площади Сен-Пьер, на площади Италии и площади Вожирар.

23 сентября первый аэростат «Нептун» поднялся с площади Сен-Пьер, ведомый смелым молодым аэронавтом Жюлем Дюруофом.

Орлеанский и Северный вокзалы превратились в воздухоплавательные эллинги. Под их стеклянными шатрами на перекрывших рельсы помостах полосатыми пузырями вздувались спешно изготовляемые аэростаты. Братья Годар, Ион, Доруа, организаторы этих импровизированных баллонных фабрик, метались по Парижу в поисках шелка. Шелк сделался самой дефицитной тканью в городе. Почтовое ведомство покупало его в таком же неограниченном количестве, как интендантство холст для солдатского белья.