Благодаря неожиданности маневра Папен сразу получил преимущество в добрый десяток шагов. Он уже думал, что благополучно доберется до крыльца, когда вслед ему полетели камни и инструменты.

Молоток, брошенный чьей-то сильной и меткой рукой, со свистом проре́зал воздух. Получив удар между лопаток, Папен упал. У него хватило еще сил, чтобы, стиснув зубы, вползти на крыльцо. Но в тот самый момент, когда он уже уцепился за створку двери, она плотно закрылась: ее поспешно замкнул хозяин. По его мнению, это был самый верный способ раз и навсегда разделаться с назойливым заказчиком.

Хозяин литейной недаром был деятельным членом цеха, и недаром он участвовал в заговоре предпринимателей, натравивших рабочих на Папена. Он знал, что делает. Теперь он был уверен, что песенка Папена спета. Желая собственными глазами убедиться в том, как толпа рассвирепевших подмастерьев будет разделываться с Дени, хозяин прильнул к дверному окошечку, забранному толстой решеткой. Но, к своему удивлению и даже ужасу, вместо сцены расправы с ученым он увидел, что смятение охватило рабочих. В ворота литейного двора с обнаженными палашами ворвался отряд конной стражи. Рубя и давя подмастерьев, всадники оттеснили толпу в дальний угол двора.

После минутного колебания хозяин открыл дверь и втащил бесчувственного Папена в прихожую, а сам выскочил на двор, крича что было сил:

— Бейте, бейте бунтовщиков! Они хотели убить господина Папена. Если бы я его не спас, эти звери растерзали бы его.

Через час бунтовщики, связанные попарно и окруженные надежным конвоем, двигались к тюрьме. А хозяин, потчуя вином начальника стражи, бойко врал о том, как избавил Папена от смерти.

Прошло немало дней, прежде чем Папен оправился от полученных побоев. Первое, с чем он обратился к навестившему его Гюйгенсу, был вопрос: в каком положении находится постройка двигателя? К крайнему огорчению Папена, выяснилось, что с того дня, как он слег, дело не двинулось ни на шаг. Дени горячо упрекал своего друга, но Гюйгенс только беспечно смеялся:

— Не стоит думать о таких пустяках! Бунтовщики уже получили свое. Каждый из них сможет теперь на каторжных галерах понять, что работа над нашей машиной была приятным развлечением. Дайте только срок, я возьмусь за это дело. Хозяева мастерских на карачках приползут выпрашивать разрешение изготовить наш аппарат. Дайте мне только добраться до этого дела.

И действительно, вскоре была получена бумага от первого министра. Кольбер именем короля приказывал всем и каждому выполнять поручения академика Гюйгенса. Аппарат будет использован для устройства насосов в саду Версаля. Король пожелал разводить форель в версальских прудах, а для этого нужно поднять воду из Сены. Без мощных насосов, таких, каких еще не знали инженеры того времени, ничего не выйдет…

Сооружение насосов Кольбер поручил Гюйгенсу и Папену. Одновременно первый министр пересылал королевский указ о назначении Папена членом Королевской академии и о выплате новому академику из казны постоянного жалованья.

Такой оборот дела окрылил Папена.

Больной, весь в повязках и пластырях, новый академик опять руководил постройкой двигателя. Теперь его заказы выполнялись немедленно и с особенным старанием. Имя всесильного министра сделало покорными самых строптивых цеховщиков. Никому не хотелось отправляться на галеры. Скоро все части были готовы, и машину собрали. Изобретатели надеялись, что в самом недалеком будущем они покажут ученому Парижу свою машину в действии. И, не откладывая, приступили к первому опыту.

Опыт происходил в сарае при королевской библиотеке. Как некогда старый интендант Папен сидел в Блуа на кресле, наблюдая за опытами сына, так теперь приковылявший на костылях Дени сам сидел на табурете и внимательно следил за приготовлениями.

Гюйгенс собственноручно отмерил пороховой заряд и заложил его в цилиндр. Днище тщательно привинтили. К шнуру, пропущенному через блок в потолке, прикрепили гири. Гирь было так много, что они цепочкой лежали на полу. По тому, сколько из них поднимется с пола при опускании поршня, можно будет судить о силе машины.

Гюйгенс зажег фитиль и побежал к гирям, чтобы наблюдать за их подъемом. Но не успел он сделать и двух шагов, как раздался страшный треск. На глазах у зрителей поршень взлетел над цилиндром. Вместе с ним поднялись все приспособления и гири. На головы зрителей посыпалась черепица разбитой крыши.

Папен получил сильный удар в голову, лишился чувств и упал с табурета. Он уже не слышал, как поршень машины после удара в крышу упал на плиты пола и разбился вдребезги.

Опыт был окончен. Поднятый силой взрыва поршень сорвал все задвижки, которые должны были задержать его на верху цилиндра. По-видимому, Гюйгенс отмерил слишком большой заряд.

Двигатель был разрушен.

Папен снова слег.

Лежа в постели, Дени пытался давать указания, как усовершенствовать двигатель. Под его руководством были изготовлены чертежи нового цилиндра, который сильно отличался от прежнего. Вместо окна для выпуска пороховых газов, сделанного в боковой стенке цилиндра, был устроен клапан в самом поршне. Клапан этот мог выпускать из цилиндра наружу газы, не впуская при этом обратно атмосферный воздух. Это обеспечивало разрежение внутри цилиндра после взрыва.

Но если Папену было под силу руководить изготовлением чертежа, то работу по постройке двигателя Гюйгенсу пришлось взять на себя. А он не чувствовал особой склонности к тому, чтобы бродить по грязным мастерским и пачкать кружевные манжеты в литейных и кузницах. Гюйгенс пользовался всяким предлогом, чтобы увильнуть от этого и заняться чем-нибудь более подходящим для академика. И, если бы Кольбер время от времени не справлялся о ходе работ, Гюйгенс, вероятно, совсем забросил бы это дело до выздоровления Папена.

Дени и самому было ясно, что, пока он не встанет, двигатель не будет построен. Он готов был на костылях идти в мастерские. Но он был еще слишком слаб…

А Гюйгенс увлекся теперь теорией света. Постройка двигателя стала для него докучливой обязанностью, всего лишь средством для добывания денег при дворе. И потому, когда однажды вместо очередного напоминания о насосах из министерской канцелярии пришло приглашение собираться в путь, голландец с облегчением вздохнул.

Людовик Четырнадцатый отправлялся в очередное путешествие. Он любил посещать театр военных действий после того, как закончатся битвы. Он приезжал в области, недавно занятые его войсками, и для придворных это бывало настоящим праздником. Они могли вести жизнь еще более веселую, чем та, какую вели в Версале. Такие поездки устраивались частенько. Король разорил свою страну непрерывными войнами и неумеренной роскошью. За время его долгого царствования редкий год обходился без войны. Морские и сухопутные сражения непрерывно чередовались. То на немецкой границе, то на испанской, то на итальянской дрались армии короля. Королевский флот боролся с английскими и испанскими эскадрами….

Поводом для очередной королевской увеселительной поездки было занятие французскими войсками Лотарингии. Король пожелал осмотреть свои новые владения. Это путешествие обещало быть особенно пышным: Лотарингия — лакомый кусок для Короля Солнца!

Разъезжавший обычно в сопровождении генералов, министров и придворных дам, Людовик на этот раз приказал везти с собой целый штат поэтов, астрологов и ученых.

В число приглашенных попал также и Христиан ван Гюйгенс.

Папен оказался в трудном положении. Сначала болезнь не позволяла ему наблюдать за работой; когда же он встал с постели, то увидел, что мастера снова ничего не делают, — все забыли про двигатель. Не только короля и Кольбера, но даже Гюйгенса в Париже не было. Некому было припугнуть мастеров. Да и про самую машину, про версальские пруды и разведение форели уже успели забыты Эту королевскую затею, по-видимому, сменили новые…