— Нет, подожди, — разволновалась Катя. — Как это, не пойдешь? Раз пригласили. И потом, ты уже дала согласие? Тем более… Теперь уж все равно придется пойти… И вообще, из-за кофточки… А ты примерь мою. У меня, правда, одна только. Выходная.

Катя тут же распахнула шкаф и заставила Ритку примерить кофточку, потащила к трельяжу.

— Знаешь, а она тебе идет даже больше, чем мне.

Кофточка была белая и очень строгого фасона. С воротником и манжетами, а внизу впереди вырез треугольником, как у мужского жилета. В плечах она была чуть широковата Ритке.

— А юбка у тебя какая? — продолжала возбужденно расспрашивать Катя. — Ну, знаешь, будет здорово!

Ритка и сама поняла это. Было только неловко перед Катей. Сказала нерешительно:

— Твоя мать рассердится, если узнает. Нехорошо это — пользоваться чужими вещами.

— Но тебе ведь надо, — Катя уже завернула кофточку в газету. — А мать даже и не спросит.

Они все же послушали немного пластинки. Больше всего Ритке понравилась песня в исполнении итальянской школьницы. На пластинку был записан и ее перевод. Девушку пригласил на свидание парень, а она не пошла:

Ритка попросила, и Катя прокрутила эту пластинку два раза. «Ты не грусти, не торопи ты меня…» — повторила про себя Ритка и почему-то вспомнила Андрея, его прямой, в упор, взгляд.

Тут пришел Катин отец звать их к чаю. Ритка наотрез отказалась и опрометью бросилась в прихожую. И про кофточку забыла. Катя сунула ей пакет в руки уже за дверью. Ритка и сама понимала, что поступает некрасиво и все же ничего не могла поделать с собой. Катя сказала сочувственно:

— Зря ты отца стесняешься. Он очень простой. С ним хорошо.

Из прихожей Ритка сначала прошла к себе, спрятала кофточку на дно чемодана под тряпье и только тогда заглянула на кухню.

Отца то ли не было, то ли уже уснул. Спал и Димка. Свет в большой комнате был погашен. Мать сидела на кухне над своими ведомостями и, видимо, плакала, все сморкалась в край передника. Ритке она бросила через плечо:

— Вон щи. Поешь и убери с плиты.

Ритка поела у плиты, чтобы не мешать матери на столе с ее бумагами. Отнесла кастрюлю в прихожую к двери, на холод. И отправилась в ванную мыться. Мать замочила там целый таз Димкиных колготок. Ритка посмотрела на таз и перестирала колготки. Напомнила себе: завтра полы надо везде по-мыть.

Хотелось спать. Ох, как хотелось спать! Но постояла у стола, вспомнив о Кате, как она сидит, обложившись учебниками, и тоже заставила себя взяться за книги.

…Она боялась, что не дождется, когда пройдет неделя, но дни летели.

В пятницу неожиданно заявилась Томка. Она все никак не могла собраться к ним на новоселье. А туг пришла, принесла матери вешалку для полотенец, Ритке — статуэтку балерины из белой пластмассы. И просидела целый вечер, сначала какая-то странная, настороженная. Спросила у нее:

— Ребята у тебя были? Ну, какие! Андрей и Валерка.

— А я у тебя хотела спросить, — собрала оборочкой губы Томка. — Они ж тебя все провожают.

— Когда? — Ритке стало смешно. — Ты же знаешь, они работают во вторую смену. А я до обеда в школе.

— Ой, и правда, чего я? — Томка повеселела, призналась:

— Андрей, бывало, чуть не каждый день заходил. А тут сквозь, землю провалился. Может, болеет?

Ритка пожала плечами. Томка приняла приглашение се матери выпить чашку чая, принялась рассказывать новости. Матери было интересно, она знала тех людей, про которых говорила Томка. А Ритка молчала и думала:

«Что будет, когда Томка узнает про ресторан? Вообще-то, нехорошо это с ее, Риткиной, стороны. Подруги вроде. Но не может она, Ритка, отказаться на этот раз… Пусть и у нее будет хоть раз в жизни что-то хорошее…»

В школе на этой неделе обошлось без особых происшествий. Близился праздник — седьмое ноября. Учителя были озабочены подведением итогов четверти, ребята жили уже предвкушением тех удовольствий, которые сулили каникулы. То ли все немного притерлись друг к другу, то ли обжились немного, но в школе стало уютнее, а учителя, малознакомые и, может быть, поэтому не очень располагающие к себе, уже не раздражали так. Возможно, еще и потому, что Ритка приходила в эти дни на занятия всегда подготовленная. Не хотелось выглядеть перед Катей дурочкой.

В субботу Катя сорвалась с парты сразу после звонка, сжимая в руках свернутую тетрадь.

— Ты домой, Рита? А у меня дел сегодня…

Посмотрела ей вслед. Ей, Ритке, тоже хотели на днях навязать что-то. Эльвира Андреевна. Ритка отрезала:

— Не хочется мне заниматься этим, понимаете? Не хочется, да. Вот так.

И пошла. И не было никакой неловкости. Только какая-то пустота. Очень-то ей нужны эти общественные мероприятия! Что с них толку? Много помогли матери, когда она ходила жаловаться на отца? Просила в больницу его устроить, полечить от алкоголя. Или еще что-нибудь предпринять. Никто и пальцем не шевельнул… И вообще, люди уж так устроены, никому ни до кого нет дела. И Ритке теперь тоже на все наплевать.

Скорей бы воскресенье! Уже одна мысль об этом согревала сердце. Вот Андрей не такой, как все! Ему хочется сделать Ритке приятное. Нравится это делать. Он сильный, с ним так спокойно! И она, Ритка, должна быть достойна его… Интересно, догадывается он о том, как у нее, Ритки, дома, или не догадывается? Конечно, догадывается и по одежде, и по всему. Да и Томка вероятно, уже наболтала. Ну и пусть! Может, потому Андрей и оказывает ей больше внимания, чем Томке? Сочувствует.

С того дня, когда она бросила матери свои упрек, мать с ней не заговаривала. И в воскресенье сразу же после завтрака собрала хныкающего Димку и ушла с ним куда-то. Благо, и отца тоже не было. Он и дома не ночевал. Возможно, мать отправилась его разыскивать. Ночью она ходила звонить в вытрезвитель и в милицию. А он, наверное, заснул у кого-нибудь из своих приятелей или в каком-нибудь подвале… Обычно разыскивать его мать уходила одна, а Димку бросала на Ритку. Теперь взяла с собой. Обиделась? Ну и пусть! Разве она, Ритка, сказала неправду? Об отце мать беспокоится, не спала всю ночь, бродила вокруг дома, поджидая его, а вот о том, как живется дочери, она совсем не думает.

И вообще, это хорошо, что в доме ни души. Никто не мешает. Собираться в ресторан Ритка начала сразу после обеда.

Прежде всего помылась. Волосы после мытья сполоснула еще отваром ромашки. Она вычитала об этом в журнале «Работница». Пока возилась с утюгом, они просохли. Черные материны туфли-лодочки приготовила еще с вечера. Они были почти без подошв, зато кожа на них была как лакированная, блестела.

Когда она оглядела себя в зеркале, то охнула: темная юбка, строгая белая блузка, светлые, хорошо промытые волосы просто расчесаны на прямой пробор. Таких девушек рисуют в журналах мод… Она даже перестала жалеть, что у нее нет никаких украшений: ни перстня, ни сережек. К такой блузке они, вероятно, и не подошли бы.

Когда Ритка приехала к кинотеатру, не было еще семи. Пошаталась в холле кинотеатра, постояла даже в очереди за билетами, а потом, когда до окошечка осталось два человека, ушла. Хорошо, в холле были стеклянные стены и можно было рассмотреть всех прохожих на улице. В своих туфлях она осталась бы без ног, пока дождалась бы Андрея на улице. Тем более, что когда он появился, на электрочасах у входа в «Прогресс» было уже пятнадцать минут девятого.

— Извини, — он едва перевел дыхание. — Понимаешь, мать уехала на курорт, а я не мог разыскать галстук. Пришлось надеть этот.

С точки зрения Ритки надетый им галстук в коричневую и белую полоску был ничем не хуже других. И подходил к костюму цвета пережженного кофейного зерна. Ритка, правда, этих самых зерен и в глаза никогда не видела, но о существовании такого цвета знала все по тому же журналу «Работница», который выписывала мать. Поверх костюма Андрей надел свою — будничную японскую куртку на меху, на голове все та же вязаная каскетка.