Доходили до следующего перекрестка, и Ромашов опять начинал своим глуховатым тенором:

И уже совсем возле дома:

Было стыдно признаться, что из Блока она помнит только «Девичий стан, шелками схваченный». Остановила инженера смущенным смешком:

— Довольно, довольно!.. Так ведь и всю ночь проговорить можно! Спасибо вам, спокойной ночи!

Теперь припомнила голос Ромашова, его лицо. Надо будет почитать Блока: Неудобно все-таки… Нужно побольше работать над собой. И если ее мужу это не по душе, пусть пеняет на себя. Она не собирается ограничивать свою жизнь цехом и семьей. Она не может без сцены, без репетиционных вечеров и всего того, что сопутствует рождению спектакля. Без своих героинь, наконец. Образами этих женщин она говорит людям то, что хотела бы сказать сама, да не умеет, не дано ей. А молчать она не может. И не желает. Ей нужно ежечасно вмешиваться в жизнь, что-то изменять в ней, в людях к лучшему. А Ромашов всего лишь ее партнер на этом пути. Достойный партнер. Тут уж Ивану сказать нечего…

Ритка не спросила Андрея тогда, в ресторане, куда они отправятся в следующий раз, как проведут время. Андрей, вероятно, уже решил это про себя, а ей, в сущности, было все равно. Лишь бы не сидеть дома, лишь бы с ним.

Только бы Андрей не придумал опять поездки за город! С каждым днем становится все холоднее, в лодочках матери ноги у нее буквально отмерзают, туфли же почти без подошв. А про сапоги мать и не вспоминает. Не то все еще не получила деньги, не то не может найти ничего подходящего. То есть дешевого.

Деньги! Деньги! Ритка и не предполагала, что будет думать о них так часто. Она только теперь поняла, как они нужны человеку, как много в его жизни зависит от них… Она не должна, не может ходить с Андреем такой замарашкой!

Уже приходится надевать зимнее пальто, а оно у нее все обтрепалось, сукно побелело на швах.

Да и выросла из него, рукава едва прикрывают локти. В школе, в толпе ребят, это еще как-то не очень бросается в глаза, а рядом с Андреем…

Возле него она совсем пигалица, в лучшем случае, младшая сестренка, девочка в желтой шапочке с помпоном.

Андрея ее вид, судя по всему, нисколько не смущает. Он словно бы и не замечает даже ничего. Конечно, он же воспитанный человек!

В душе росло чувство благодарности к нему. За то, что он уделяет ей столько внимания и не придает никакого значения тому, что она младше его, что плохо одета. Она даже попыталась было заговорить с ним об этом. В ту, следующую после ресторана встречу.

Погода в тот день разгулялась вовсю. Снега не было, зато поднялся ветер. Тусклое небо нависло так низко, что в четыре часа уже пришлось зажечь свет.

Мать заметила Ритку в прихожей, задержала взгляд на ее ногах.

— Куда это ты, на ночь глядя?

Ритка рассчитывала исчезнуть незаметно, нашлась не сразу.

— Да я… К Кате я.

К счастью, в трамвае было битком, и она согрелась. На остановке у книжного магазина выбралась не без страха. Полы пальто приходилось придерживать, так их рвал ветер.

Андрей на этот раз не опоздал. Куртка, как всегда, распахнута, на шее белый пушистый шарф, лицо порозовело на ветру. Стиснул ее захолодавшую ладошку, предложил:

— Пойдем в кино? Там хоть тепло.

…Фойе этого кинотеатра всегда напоминало Ритке аквариум: одна стена сплошь из стекла, низкий потолок, голо и пусто.

Но теперь она обрадовалась этому фойе, как радовалась лишь когда-то знакомой лесной лужайке за той окраинной улицей, на которой стоял их барак. К тому же Андрей отыскал укромный уголок на ступеньке, ведущей к эстраде, за огромным фанерным щитом с недописанной афишей. Потрепал по плечу:

— Озябла, воробушек? Даже нос посинел.

Ритка представила себе: бледное, до синевы лицо с острым подбородком, фигура кажется еще тоньше из-за того, что из пальто она выросла. Андрею, небось, стыдно ходить рядом с такой… Взяла и высказала ему эту мысль. Он презрительно скривил твердый рот.

— А, чего ты понимаешь? Кому какое дело, с кем я хожу? — и сильно, до боли, стиснул плечи. — Пальто, туфли… зато глазки у тебя… море.

И пока сидели в кино, так и не опустил руку с Риткиного плеча. А она старалась даже не дышать.

Когда сеанс кончился, опять посидели за фанерным щитом афиши. Ритка вспомнила о визите Томки, и Андрей вдруг очень заинтересовался:

— Долго она сидела? О чем говорили? Про меня она спрашивала?.. Ты знаешь что? Ты ей не рассказывай, что мы встречаемся. Она, знаешь, какая, Томка? — Андрей помолчал презрительно. — Рассказывать неохота. Они, знаешь, что с мамашей решили? Захомутать меня. Да, а ты думала? Только не на того нарвались! Короче: знать ничего не знаешь, не встречала и все такое…

Ритка слушала, и сердце колотилось учащенно. Значит, не помогли Томке ни модные брючки, ни дорогие свитеры. Андрей все равно предпочитает ее, Ритку… Ну и все равно, тем более она должна быть достойной его! Надо непременно что-то придумать. Это в кино еще ничего, темно. Да и на улице теперь темнеет рано. Но ведь Андрей может снова пригласить ее в ресторан. В кафе… Он будто подслушал ее мысли, проговорил возбужденно:

— Скоро у нас будет где встретиться. Может быть, даже завтра… Нет, давай уж точно: послезавтра в семь. Там же, у книжного магазина.

Он проводил Ритку до самого подъезда. Вполне можно было бы постоять еще в подъезде. Лампочку, правда, опять кто-то расколотил, но было тепло. Так не хотелось, чтобы этот вечер уже кончился! И разговор такой интересный завязался. Ритка поинтересовалась, чем еще, кроме работы, Андрей занимается на заводе. Вспомнила свое:

— Я когда в старой школе училась, домой только спать да уроки делать приходила. То заметки в стенгазету обсуждаем, то кружок, еще что-нибудь. Весело жили!

— А в этой? — не ответив на ее вопрос, в свою очередь спросил Андрей.

В этой? Ритка даже шаги замедлила. Прежде чем объяснить Андрею, ей нужно было разобраться самой.

Видимо, нс прижилась еще она в новой школе, не привыкла. И к классу, и к учителям. Катя так та сразу во все вникла, хотя тоже учится в ней первый год. У нее же, Ритки, теперь все как-то трудно получается. А может, это все Андрей? Знакомство с ним так захватило ее, отвлекло от школьных дел Она теперь и на уроках думает об Андрее. Рассмеялась:

— Теперь когда мне? То уроки, столько задают, то с тобой вот…

— У нас тоже хватает всякой мороки, — не без досады проговорил Андрей. Отметила это про себя с сожалением: не любит Андреи свой завод! А что он любит?.. — Обязательства соревнования, поручения!.. Не терплю я всего этого! У меня закон — отбухал смену и в постельку. Спать я здоров, если не высплюсь, не подходи.

Помолчал, ожидая, что скажет Ритка. Не сказала ничего. Стало как-от не по себе от его слов. Андрей почувствовал это, добавил веско, со значением:

— Я свободу люблю. Чтобы на меня не давил никто.

«А если жизнь давит?» — хотела спросить Ритка. И промолчала. У Андрея все по-другому, он может и не понять. И потом, несчастливых не любят. Андрей не должен знать про нее ничего такого…

И тут Андрей заторопился, сказал, что ему утром на работу. Хотела напомнить ему, что ей утром тоже в школу, но не стала. У Андрея, видимо, были причины спешить. Кажется, ему не хотелось, чтобы их видели вместе. Тут, в подъезде. Объяснила себе: это он за нее, Ритку, боится. Что родители будут ругать.

А она постояла еще в сумраке, грея колени о батареи. Что ей родители? Им все равно не до нее.

А Андрей вон как бережет ее, Ритку! И как хорошо им было сейчас вдвоем! Только вот этот разговор, когда возвращались… От него на душе остался какой-то смутный осадок. Что это? Ее огорчило, с каким пренебрежением Андрей говорил о заводских делах? Но ведь не всем же быть общественниками! Она сама вот тоже теперь оказалась от всего этого в стороне. И ничего, живет…