— Ты нарочно! — заорал Хайде. — Пристрелю, трус поганый!

Я повернул голову и увидел его глаза, красные, горящие жаждой убийства. Увидел оскаленные острые, белые зубы. Пузырьки пены в уголках рта. Блеск металла в руке. И не стал его урезонивать. Выскочил из рва и побежал обратно по этому треклятому склону, Хайде за спиной у меня взвыл, как волк. Тяжело дыша, я бросился между Грегором и Легионером, и тут брошенный Хайде нож отскочил от стены над моей головой. Хайде неподвижно стоял под огнем на середине склона, пули проходили впритирку с его головой. Вскинул кулак и погрозил неуязвимому бункеру.

— Ну, погодите, гады! Я еще до вас доберусь!

Внезапно он ринулся к стене и, объятый бешенством, взбежал до ее середины. Тяжело дыша, повалился на спину в снег, встал и предпринял второй неистовый приступ. Каким-то чудом нашел опору для ноги, кирпич, выступавший из стены сантиметра на два. Для обезумевшего Хайде этого было достаточно. Он распрямился, перебирая стену руками, и ухватился за торчавший из амбразуры ствол пушки. С шеи у него свисала на вытяжном шнуре мина. Если б он оплошал и нечаянно привел в действие взрыватель, его бы разнесло на куски.

— Псих, — лаконично объявил Грегор.

— Треклятый нацист! — добавил я.

Легионер смотрел вверх, покачивая головой в невольном восхищении.

— Псих и нацист, — согласился он, — однако при всем при том превосходный солдат.

Хайде высвободил руку и стянул через голову шнур. Другой рукой он держался за ствол, так изогнувшись, что ноги упирались в стену. Спокойно, хладнокровно втолкнул тяжелую мину в амбразуру. В следующий миг оказался на земле у наших ног, мгновенно подскочил и бросился прочь, крикнув, чтобы мы следовали за ним.

Мы бросились в противоположную сторону и едва обогнули угол бункера, дверь распахнулась, и оттуда выбежал на нетвердых ногах окровавленный человек. Легионер мгновенно ударил его в лицо прикладом, саданул коленом в живот, отшвырнул в сторону и бросился в бункер, Грегор и я последовали за ним. Присели на корточки в углу возле ящиков с боеприпасами. На верхнем этаже раздавалось нескончаемое громыхание тяжелых орудий.

— Эй, ты! — Легионер поманил нерешительно застывшего у входа Понца. — Найди Хайде, скажи, что мы здесь! И поживей, а то начнет еще швырять мины… Он же бешеный!

— Раз надо, иду.

Понц с жалким видом повернулся, сделал шаг и наткнулся на Хайде. Испуганно вскрикнул и попытался отойти в сторону. Хайде втолкнул его внутрь, к нам.

— Это что такое? Почему вы не наверху, не бьете русских? — Злобно повел взглядом и для особого разноса выбрал меня. — Сидишь здесь, заткнув пальцем задницу, и ни о чем не думаешь! Этим ничего не добьешься, так ведь? — Ткнул пальцем мне в грудь. — Хочешь стать офицером! Ладно, покажи нам, на что годишься. Поднимись, черт возьми, по лестнице, разведай обстановку!

На сей раз я не протестовал. Послушно взбежал по ней, приподнял крышу люка и заглянул внутрь. Со всех сторон лежали спавшие русские. На их касках я разглядел внушавшие ужас буквы: НКВД[37]. Для меня этого было более чем достаточно. Я опустил крышку и поспешил спуститься. Хайде ждал меня, уперев руки в бедра.

— Ну? Я не слышал стрельбы. Что случилось? Просто поздоровался и спустился, да?

Я испуганно указал наверх и прошептал: — НКВД! Тысячи!

Хайде нахмурился. Схватил несколько гранат, выдернул чеки, оттолкнул меня и помчался наверх. Стукнула отброшенная крышка люка, в отверстие полетели гранаты, и Хайде сбежал вниз еще быстрее, чем поднялся. Через несколько секунд раздалась серия оглушительных взрывов. Когда они затихли, Хайде двинулся вперед.

— Отлично, пошли туда.

Первым на сей раз шел Легионер. Для предосторожности он перед тем, как влезть в люк, дал по кругу очередь из автомата, но там не было никаких признаков жизни. Гранаты Хайде сделали свое дело. Кругом были кровь и трупы, будто в мясницкой лавке.

Мы встали на краю люка, и я заметил какое-то осторожное движение слева. Быстро повернулся и увидел русского лейтенанта, целившегося, сидя на полу, из большого револьвера. Отпрыгнул в сторону, пуля царапнула мою каску. Грегор тут же открыл огонь, и тот человек упал с кровавой массой вместо лица. В другом месте кто-то занес руку с гранатой, но Легионер подоспел со штыком. Эти люди были изранены, но нам пришлось идти по крови, выискивая живых и разделываясь с ними. Сибиряки сражались до самого конца. Однажды мы видели, как у одного из наших оторвало голову, когда он хотел дать воды раненому сибиряку. С тех пор мы не рисковали.

Когда я поднимался первым на третий этаж, крышка люка над моей головой осторожно приподнялась. Я увидел огромное лицо азиата и в ужасе замер, прижавшись к стене. Лицо оставалось на месте, узкие глаза сощурились в смешанном с изумлением страхе, когда этот человек увидел противника. Секунды две мы лишь глядели друг на друга. Потом моя правая рука непроизвольно взлетела, пальцы глубоко вошли в его раздувавшиеся ноздри, и я вытащил азиата через край люка. Он грохнулся на пол внизу, где ждал Хайде.

Теперь было не до медленного, осторожного подъема. Наверху раздавались звуки лихорадочной деятельности, я швырнул в люк две гранаты и бросился вниз. Взорвались они до того, как я достиг подножья лестницы, взрывной волной меня подбросило высоко в воздух, и я рухнул на пол вялой тушей.

Несколько секунд я лежал в полубессознательном состоянии в луже чьей-то крови. Когда смог заставить себя сесть и оглядеться, пыль уже оседала, и в огромном бункере стояла тишина. Грегор пил из фляжки, взятой у мертвого русского артиллериста. Легионер сидел на полу, дымя сигаретой. Понц с ошеломленным видом стоял, прислонясь к стене. А Хайде — Хайде с важным видом умывался в ведре ледяной воды! Смывал грязь с лица и рук, отирал одежду, чистил ногти, причесывался, приводил в порядок снаряжение… Пять минут усердного труда, и он вновь стал самим собой, образцовым прусским солдатом: волосы были приглажены все до единого, и даже ногти на пальцах ног стали блестеть.

Вызвали третью роту, чтобы удерживать бункер. В мирное время там работали заключенные, и в глубоких подвалах мы обнаружили множество трупов. У политзаключенных на одежде были нашиты зеленые круги, у уголовных черные[38]. Все были убиты выстрелом в затылок.

До прибытия третьей роты мы тщательно прочесали бункер в поисках мин-ловушек. Сибиряки из НКВД обладали таким фанатизмом, что даже Хайде в сравнении с ними казался тихим, миролюбивым человеком, и мы нашли несколько смертоносных свертков над дверями и под половицами. Этих сибиряков мы жутко боялись. Они не давали пощады даже своим и редко довольствовались тем, что расстреливали своих пленников, большей частью замучивали их до смерти. Тех, кто имел несчастье попасть к ним в руки живым, в лучшем случае вывешивали голыми за окно, обвязав проволокой лодыжки. Смерть наступала через шесть часов и была сравнительно легкой…[39]

Теперь, когда мы взяли бункер, пришла пора штурмовать завод. Подошла артиллерийская батарея и установила свои гаубицы. Когда двадцать четыре таких орудия одновременно стреляли, от грохота казалось, что настал конец света[40].

Первые наши атаки были мощно отражены. Сибиряки полностью проявили себя и сражались всеми средствами; мы царапали и кусали друг друга в кошмаре рукопашного боя, всаживали штыки в животы, рвали друг друга гранатами и снарядами; белый снег стал от крови малиновым, люди бились по лодыжку в месиве человеческой плоти. Но сибиряки все равно твердо держались. После каждой атаки нам приходилось отступать, теряя несколько сотен людей.

На девятый день мы перехватили одно из радиосообщений русских: