— Лопала, — упрямо.

— Сейчас ремня всыплю.

Одна из мам возмущенно охает, но Аня Перфилова нисколько не пугается.

— Не всыплете.

— На спину ложись и ночнушку поднимай.

Девочка переворачивается на спину и привычно задирает рубашку, демонстрируя дешевые хлопчатобумажные трусики в катышки и измазанный зеленкой длинный безобразный шов во весь маленький детский живот. Пара уверенных движений взрослых пальцев, и девочка вскрикивает.

— Здесь?

— Да?

— А тут?

— Да!

Врач со вздохом встает с кровати.

— Лежи пока… Аня.

А потом делает пару шагов, становясь в центре палаты, складывает руки на груди. И начинает говорить — ровно, спокойно. Впрочем, до конца выдержать этот тон у него все равно не получается.

— У девочки спаечная кишечная непроходимость. Вы знаете, сколько раз ее оперировали? В предпоследний раз — полгода назад! В последний — пять дней назад. Ей нельзя мучного! У нее диета! А вы… Да, конечно, врачи и медсестры злые! А вы, мать вашу, добрые самаритянки! Облагодетельствовали сиротку!

— Да какое вы имеете право так с нами разговаривать?!

— А какое вы имеете право нарушать врачебные предписания?! Да еще относительно чужого ребенка?!

— Мы не знали…

— Пи… врать мне тут не надо! Всех предупреждали! Я! Сам! Лично! А можно еще мозги включать и подумать — может быть, девочке мучное не от природной жестокости запрещают есть? А для этого есть причины?

— Ну, извините, пожалуйста!

— Засуньте себе свои извинения, знаете, куда?! — он сжимает губы, сдерживая себя. Потом произносит пару фраз без звука, а, затем, не выдержав, уже на выходе из палаты: — Курицы безмозглые!

Ночью Аню Перфилову все-таки пришлось экстренно прооперировать.

— Николай Глебович, я только на работу пришел, а мне на тебя уже нажаловаться успели. Что ты там опять с бабами не поделил?!

— Благодаря этим бабам мы с Пал Палычем сегодня ночью экстренно оперировали Аню Перфилову из двенадцатой палаты.

— Мы ж ее несколько дней назад оперировали?

— Добрые тетеньки в палате накормили ее пряниками.

— Бл*дь!

— А я сказал гораздо мягче!

— Николай, да что хочешь говори! Но не при пациентах! Как девочка?

— В реанимации.

— Как операция прошла?

— Как научили.

— Ладно, — вздыхает заведующий. — Я сам еще поговорю… с жалобщицами. Но, Николай, я тебя по-хорошему прошу — держи свой темперамент в узде! Не надо говорить людям все, что ты о них думаешь.

— А как они тогда узнают правду?

— Самойлов! Хочешь работать в медицине — умей вовремя промолчать! Понял меня?

— Понял.

Надя внимательно наблюдает за уверенными движениями мужских рук. Вспоминает, как ее это изумило в первый раз — как Ник обращается с ее сыном. Они сами с Виком первое время до ужаса боялись что-то не то сделать, когда брали ребенка на руки. Бабушки целый месяц приезжали по очереди внука купать, пока молодые родители освоились. А Ник… В его огромных ручищах маленький ребенок казался совершенно хрупким, но что-то в спокойной неторопливости этих рук убеждало в абсолютном профессионализме их обладателя.

— Коля, ну что?

— Да все отлично, Надюш. С богатырем нашим полный порядок. Думаю, обойдемся без операции.

— Думаешь?

— Пока рано утверждать точно, но вполне вероятно.

— Хорошо. Ты же с работы? Голодный? Кушать будешь?

— Ааа… ммм… кто готовил?

— Ну, знаешь ли! Хамить не надо! Я научилась вполне прилично готовить! За голубцы мне даже папа твердую четверку поставил.

— Ну, если Стас Саныч четверку поставил…

— Обойдешься! — фыркнула Надя. — Раз такой привереда!

— Ну, пожалуйста… Накорми голодного доктора.

— Доктор вечно голодный. Пошли.

И, спустя десять минут:

— Надь, а добавки можно?

— А волшебное слово?

— Пожалуйста! Очень вкусно, правда.

— То-то же, — снисходительно усмехается Надя, забирая у него тарелку. Но на щеках выступает румянец довольства. Дожили — Надя Соловьева радуется комплиментам своим голубцам!

— Вик во сколько придет?

Вместо Нади отвечает дверной звонок.

— А вот и он, — Надя передает Нику сына. — Покарауль хулигана, пока я дверь открываю.

Замок в прихожей щелкнул, что-то негромко произнес Вик, потом стало тихо. Ваня дотянулся до ложки и звонко стукнул ею по столу.

— Давай-давай, — подбодрил крестника Ник. — Зови родителей. Спорим, они там целуются?

— Завидуй молча, — молодые родители зашли на кухню, обнявшись. Потом Надя прошла к плите, а Вик протянул другу ладонь для рукопожатия. Навстречу ему ответно протянулась рука Ника и ручки Вани Баженова.

— Витя, руки сначала помой!

— Что за жизнь, — чуть позже отозвался, выходя из ванной, Вик, — приходишь с работы домой, а на твоей кухне, на твоем любимом месте сидит какой-то тип.

— А ты работай больше — я еще и жену твою соблазню!

Вик переглядывается с Надей, а потом они начинают хохотать одновременно.

— Бедный малыш, — Ник демонстративно гладит по голове грызущего черенок ложки крестника, — родители у тебя со странностями.

Смех смехом, а про соблазнение он сказал в каком-то смысле правду. Учитывая сходство сестер…

Не думать!

— Чаю нальете, хозяева?

— И даже печенья дадим.

Когда они уже пили чай и обменивались с Виком новостями, зазвонил Надин телефон. Ваня радостно гулькнул, увидев у матери в руках любимую игрушку, и был тут же сдан на руки отцу, после чего Надя ответила в телефон:

— Привет, Любаш.

Тут Ник почему-то отставил поднесенную ко рту чашку с чаем, чем Ванечка сразу же воспользовался. Хорошо, что чай был уже не горячий. В общем, они с Ваниной помощью пролили чай, потом вытирали стол и пол под возмущенные вопли малыша. Надя ушла разговаривать в комнату.