— К машине.

И тут она начинает хохотать. До слез. Нервное напряжение отпускает, наверное. И, несмотря на возмутительное неандертальское поведение Кольки, отчего-то вдруг становится легко и хорошо. Она не хотела этого, в самой глубине души не хотела. А он пришел и спас ее. Принц Звероящер на красном Daewoo Matiz. Люба снова, едва успокоившись, начинает уже сдавленно хихикать.

— Чего ты ржешь? — тон у него вроде бы как обиженный, а глаза улыбаются.

— Ой, спасибооо… насмешииил… — она аккуратно убирает выступившие в уголках глаз слезы. — У тебя ноги из-под днища не торчат? Чем ты думал, когда такую машину выбирал?

— Она не моя. Варькина. Хотя, вообще-то, нам родители одну на двоих машину обещали купить, — он пиликает сигналкой. — А потом… В общем, на тот момент, когда они собрались машину брать, я лежал в больнице под капельницей. И Варвар выбрала, как обычно… лучший вариант для нас обоих. «Коля, ну ты же знаешь — я боюсь больших машин!», — весьма удачно передразнил он сестру. — А то, что я в маленькие не влезаю — об этом она не подумала. А отец сказал, что это мои проблемы, что у меня есть мотоцикл, а гараж не резиновый, и вообще… В общем, вот такая вот история с этой машиной, — невесело заключил он.

Люба вдруг перестала смеяться. Кое-что в его словах зацепило ее, и конкретно.

— Под капельницей? А… зачем? Почему? В смысле, я не знала, что у тебя что-то серьезное было со здоровьем.

— Да так, ерунда, — он отмахнулся. — Садись в машину.

— Нет.

— Люба… — он вздохнул.

— Ты первый, — она демонстративно сложила руки на груди. — Хочу посмотреть на это шоу.

Ник не выдержал и улыбнулся.

— Твое право. Если верить Варьке, — тут он еще раз вздохнул, — это действительно смешно.

Садился он в машину спиной вперед. Потом наклонил голову, и лишь затем втянул внутрь салона свои длинные ноги.

— Эй, шеф, — Люба наклонилась, заглядывая в машину. — А там для пассажира вообще место еще есть?

— Садись, давай, — усмехнулся Ник. — Счетчик включен.

— Ну, и куда мы едем?

— Ко мне домой.

— Чай пить? — как можно ехиднее.

— Вроде того.

— Слушай, ты, инструктор… по рукопашному бою! Ты, между прочим, сорвал мне свидание! С моим постоянным молодым человеком!

— Угу. С постоянным молодым человеком. Странные у вас отношения, скажу я тебе. Учитывая… хм… ряд обстоятельств.

— Не твое дело! Между прочим, мы планировали сегодня… — тут она краснеет, понимая, что сказала явно лишнее.

— А до сегодняшнего дня вы что… не?…

— Самойлов!

— У вас было что-то или нет?

— А с чего ты взял, что у тебя есть право задавать мне такие вопросы?! — она снова заводится и хочется скандалить. Какие-то американские горки с настроением в последние полчаса — то злость, то смех.

— Нет у меня такого права, — ровно соглашается Ник, не отрывая взгляд от дороги. — Так было или не было?

Она молчит какое-то время. А потом вдруг, тихо:

— Нет. Не было. После тебя никого не было. И вообще — не было…

Ему приходится отвернуть лицо к боковому стеклу — сдержать довольную улыбку невозможно.

— Но учти! Это еще ничего не значит! И не мечтай — я не собираюсь больше… потакать твоим капризам! Если ты думаешь, что тебе стоит только щелкнуть пальцами — и я тут же…

— Тут же — что? — темно-рыжая бровь прямо-таки сардонически вздернута.

— Тут же брошусь к тебе в постель! И не рассчитывай! И вообще… — у нее внезапно заканчиваются слова.

— Зачем ты тогда со мной едешь?

Вопрос кажется настолько неприкрыто издевательским, что Люба задыхается от возмущения.

— Знаешь, что?! Не знаю, что ты там себе вообразил, но ты мне противен! Я не хочу тебя, понял?! Останови машину! Немедленно!

Удивительно, но малолитражка тут же резко принимает вправо, прижимается к обочине. Но открыть дверь Люба не успевает — его руки обхватывают ее лицо, а губы запечатывают рот. Вот и продолжай дискуссию в таком невыгодном положении!

Конечно же, она не собиралась так просто это спустить ему с рук. И не планировала отвечать. И даже хотела сопротивляться, не разжимая губ и упираясь ладонями в плечи. Все без толку. И спустя минуту салон оглашает первый тихий стон. Делай это, да, вот так! Ты знаешь, как мне нравится…

— А теперь, — он все-таки оторвался от ее губ, но дыхание уже привычно тяжелое, — скажи это еще раз. Скажи еще раз! — он буквально рычит. — Скажи, что я тебе противен, и ты меня не хочешь!

— Скотина!

— А ты-то как меня бесишь!

— Звероящер!

— Стерва!

Красная малолитражка резко, с пробуксовкой колес, трогается с места, вливаясь в поток машин.

— Кем ты меня считаешь? Своей личной игрушкой? Ты полагаешь, что если ты… ты стал моим первым, то теперь я обязана быть с тобой, исполнять твои прихоти?! Что ты имеешь право вот так вот врываться в мою жизнь, хватать и тащить куда-то, лишь потому, что тебе… тебе приспичило?! Я только этого достойна в твоих глазах?! Знаешь, я такого от тебя не ожидала. Если бы я знала, что ты будешь так обо мне думать, я бы никогда… Не думала я, что все выйдет вот так! — она начала говорить зло, на нерве, заводя себя, но отчего-то не вышло выдержать этот тон и последние слова звучат обиженно-горько.

На протяжении всего ее гневного монолога он стоит, низко опустив голову, словно школьник перед распекающим его учителем. И лишь на последних словах резко вскидывается, а потом шагает к ней, такой расстроенной, такой беззащитно красивой. Прижимает к себе и произносит негромко:

— Нет. Все не так, как ты говоришь.

— А как?!

— Вот так, — первый нежный поцелуй приходится в висок. А потом — скула, веко, кончик носа и, наконец-то — губы. Все так же нежно и томительно неторопливо. Приговаривая между поцелуями, как наговор, как заклинание: «Вот так. Вот так». Вот так. И сопротивляться этой магии совершенно невозможно.

Он выложился на двести процентов. Прислушиваясь к каждому ее вздоху. Не сводя взгляда с лица. Замечая малейшую дрожь тела. Не позволяя себе, думая лишь о ней, только о ней. И отпустил себя ровно тогда, когда почувствовал, какая она мягкая и расслабленная в его руках. И не только в руках — там, где соединились их тела, она тоже перестала болезненно сжиматься, доверившись ему. И нет и следа слез на лице, и ее бедра так мягко подаются ему навстречу. Вот тогда он себя отпустил. Воздержание длиной в несколько месяцев, их с Любой два предыдущих раза, во время которых он только заводился как сумасшедший в холостую… В общем, оргазм его накрыл как хорошая волна: ослепил и оглушил. Таких ярких и сильных ощущений он и припомнить не смог — потом, когда способность соображать вернулась. А сначала просто лежал рядом и дышал, как выброшенная на берег рыба. Было нереально хорошо, и в тот момент ничего не хотелось. Вообще. Но потом он все же собрался с мыслями.