— Ничего.

Они стояли с Гаррисоном у костра, грея руки.

— И долго мы тут будем стоять? — спросил Гаррисон, и в его голосе послышались нотки раздражения. — Давай уже перейдем к делу. Они наверняка в фургоне.

Но Таверс хотел коке-то время спокойно постоять и понаблюдать. Подождать, что произойдёт. Возможно, если Фаррен прячется среди деревьев и увидит, что они настроены миролюбиво, то вернётся на поляну сам.

В лесу фыркнула лошадь, и мужчины переглянулись.

— Я пойду в лес, — произнёс Таверс. — А ты подожди минуту-другую и проверь повозку. Надо покончить с этим делом.

Таверс рванул вперед, выхватил свой армейский револьвер и спрятался в тень. И сразу обратил внимание, что сверчки перестали стрекотать.

Возможно, он неправильно истолковал этот звук? Ему показалось, что он слышал фырканье лошади, но что, если это не так?

Это мог быть большой гриззли, а если такому на пути среди ночи попадается человек, то он превращается в пищу. Таверс нервно сглотнул и двинулся дальше как можно тише.

— Мистер Фаррен? — крикнул он, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно. — Вы здесь?

Тишина.

Лес напирал со всех сторон ползущими густыми тенями. Таверс не был умным человеком, но даже он понимал, что он не один. Здесь был кто-то. Кто-то…

Позади него зашуршал кустарник, и он резко обернулся, но зацепился длинным стволом ружья за ветку, и он не смог достаточно быстро его поднять.

И поплатился за это: что-то ударило его по голове, и свет померк, погрузив окружающий мир во мрак.

* * *

После того, как Таверс ушёл, Гаррисон вернулся к повозке.

Сначала он обошел её несколько раз, даже заглянул под дно. Таверс считал, что его напарник сошёл с ума от своих предчувствий, но Гаррисон им безоговорочно доверял. В большинстве случаев они оказывались пустячными, но всё же не раз спасали его шкуру. А сегодня всё его естество просто вопило о предосторожности.

«Если хочешь остаться в живых, уезжай отсюда, пока еще можешь».

Конечно, Гаррисон не сомневался в их правдивости. Но если он уедет, то Таверс его догонит и пристелит. Поэтому он остался, и его чувства недвусмысленно говорили ему, что он не один.

Кто-то был рядом.

Он чувствовал, как их взгляды ползают по нему, как пауки. Он вытащил свой пистолет — точно такой же, как у Таверса, только без причудливой гравировки, — и крепко сжал его во влажной от пота руке.

Он взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Дверь бесшумно распахнулась. Оттуда донеслось зловоние. Душный, острый запах, напомнивший ему гнилую солому в обезьяньей клетке. И ещё — полусгнившее тело, оставленное в августовскую жару в забитом ящике.

Гаррисон сделал шаг назад.

Он облизал губы и почти ощутил на них этот отвратительный запах. Ничто не может так вонять. Ничто хорошее. Ничто из того, что живёт при дневном свете. Это был запах подвалов и заросших канав, темных закутков и разложения.

Выставив перед собой пистолет, Гаррисон двинулся вперед. На полу громоздились какие-то коробки и мешки, и ему приходилось через них перелазить.

Что-то свисало с потолка и касалось его шляпы. Где-то через два метра он понял, что ему бы очень пригодился фонарь. Там было слишком темно. Он ничего не мог разглядеть. Если там были деньги или женщины — хотя он сильно в этом сомневался, — то как он должен был их увидеть?

Сердце колотилось, в глаза словно насыпали песка, но он продолжал двигаться вперёд. С каждым метром становилось всё жарче, всё душнее. Вонь стояла такая, что недавно съеденная еда подступила к горлу. Запах был отвратительным. Мерзким. Тошнотворным.

Он сунул руку в карман и достал спичку. Внутренний голос умолял его не зажигать огонь, не смотреть вокруг, а просто выйти. Но Гаррисон не послушал этот голос, чиркнул спичкой, и внутренности фургона внезапно озарились мерцающим светом. Прямо перед собой он увидел изъеденную молью красную бархатную занавеску. Увидел пятна плесени, покрывавшие её поверхность. С другой стороны слышалось хриплое и неровное дыхание.

И тут Гаррисон увидел, что свисает с бревен над головой и украшает стены.

Он невольно вскрикнул, и занавеска внезапно отодвинулась.

Спичка погасла, но мужчина успел увидеть, какие многочисленные грехи скрываются за этой шторой. Успел понять, что одна из тёмных фигур по ту сторону занавеса бросилась на него.

Он попытался вскинуть пистолет, но что серебристое, блеснувшее в слабом лунном свете, вонзилось ему в запястье и оторвало руку. А потом вцепилось в грудь, в плечи, в горло, вырывая целые куски.

Он умирал, слыша над ухом свистящее дыхание и свист мясницкого ножа, опускающегося снова и снова.

И смерть стала для него избавлением.

* * *

Таверс открыл глаза. Голова раскалывалась. В висках гудело так, что темнело в глазах.

Первое, что Таверс заметил, была шишка на затылке.

Второе — то, что он сидел у очага.

И третье — он был совершенно голый, связанный в сидячем положении спиной к бочке. По другую сторону очага сидел Кой Фаррен.

— Вижу, ты пришёл в себя, — сказал он, и его голос не был ни капли похож на тот, что Таверс слышал раньше в «Яблочке». Этот голос был хитрым и мерзким. — Как же я рад тебя видеть, мой дорогой друг. Как это приятно.

Огонь догорал, и на складной железной треноге висел большой черный котел, в котором что-то булькало. Запах стоял умопомрачительный.

Таверс попытался освободиться, но верёвки держали крепко. Он был полностью во власти Фаррена.

— Что, черт возьми, все это значит? — спросил он, стараясь скрыть ужас в голосе. Он был обнажен, беззащитен. Он сидел в заточении. Он знал, что некоторые мужчины имеют мерзкие, экстравагантные склонности. Он знал…

— Насколько ты ценишь свою жизнь, друг мой? — спросил его Фаррен.

Таверс молчал, пытаясь подобрать нужные слова, которые помогли бы ему выпутаться из сложившейся ситуации. Но либо его мозг был слишком велик, что отыскать в своих бескрайних просторах подходящие фразы, либо рот — слишком мал, чтобы их произнести. Поэтому мужчина начал бессвязно бормотать:

— У… У меня… Есть деньги. Куча денег. И если вы меня отпустите… То сможете их забрать. Да, они все ваши!

Фаррен только рассмеялся. Он вытащил из мешка несколько луковиц, ловко очистил их охотничьим ножом и бросил в котелок.

— Очень любезно и заботливо с твоей стороны, мой друг. Как говаривал мой отец, ты — редчайший из людей, воспитанный и сострадательный. Но, к твоему сожалению, я и так получу эти деньги. И деньги твоего друга. Боюсь, тебе придется придумать что-то получше. Ибо, как ты мог заметить, ты находишься в моей власти. Да, несомненно, ты находишься в моей власти.

Таверса била дрожь, но он знал, что не может потерять голову. Он должен был придумать, как выбраться из этой ситуации. Для его мозга это было нелегко.

— В «Яблочке»… там есть деньги… я могу помочь вам достать их… пожалуйста, мистер Фаррен, пожалуйста, отпустите меня…

— Должен признаться, твои мольбы меня тронули. А тебя они тронули, Лайл?

— Ага, — произнёс сиплый голос. — Тронули, да.

Таверс почувствовал запах старого мяса, и в поле его зрения появился огромный, бородатый, грязный человек. Он был одет в бобровую шубу без рукавов, и на мгновение — одно безумное мгновение — Таверс подумал, что это вовсе не шуба, а толстый мех, растущий прямо на теле мужчины.

— Ты знаком с моим братом Джоном Лайлом? — спросил Фаррен. — Наверно, нет. Ну что ж, удостойся сей чести. Джон Лайл — человек немногословный, а я же, напротив, люблю поболтать. Но тебе понравится Джон Лайл, — Фаррен улыбнулся мрачной и убийственной улыбкой, — и ты ему понравишься. Да, понравишься.

Таверс почувствовал себя так, словно на него вывалили банку с муравьями. По нему всё ползало и кололо. И хотя он не был умным человеком, он понимал, что попал в серьезную беду. Он знал, что в этих двоих было что-то очень неправильное, что-то извращённое, что-то испорченное.

Джон Лайл просто стоял, ухмыляясь, как деревянный индеец, и свет костра мерцал, превращая его фигуру в облако оранжевого пламени, а лицо — в маску ползущих теней. Свет мерцал на его зубах, и Таверс увидел, что они заточены, как колья, предназначенные для раздирания и разрывания. Он вспомнил истории, которые слышал от бабушки: рассказы о плотоядных ограх, которые жили в тёмном лесу и ждали, когда потерявшиеся дети наполнят их котелки тушеным мясом. Тогда он понял, что Джон Лайл Фаррен — один из них.

— Ты принёс картошку, братишка?

— Ага. — Он бросил холщовый мешок к ногам Коя. — Картошка.

— Превосходно, превосходно. — Кой осмотрел корнеплоды и аккуратно нарезал, бросив в тушеное мясо. Затем он взял длинную потемневшую от огня ложку и помешал варево. Запах был пряный, насыщенный.

— Видишь ли, я не очень настроен тебя убивать, — признался Фаррен своему пленнику. — Но это не значит, что я не стану этого делать. Просто если ты предложишь мне что-то стоящее, я могу передумать и освободить тебя.

— Все, что угодно, — жалобно всхлипнул Таверс. — Все, что угодно! Вы только попросите меня, мистер Фаррен, и увидите, что я смогу для вас сделать! Спрашивайте! Спрашивайте!

Кой Фаррен глухо и неприятно рассмеялся.

— Да, да, да. Я вижу, что ты хочешь быть полезным. А почему бы и нет? Когда на карту поставлена жизнь человека, он сделает все, чтобы сохранить этот драгоценный дар. А ты… хе-хе, ты находишься в очень сложной ситуации, да. Ты согласен с этим, Лайл?

Джон Лайл хрюкнул; очевидно, это должно было означать смех.

— Да, я согласен с тобой. Да, — покивал он.

— Ч-ч-что я могу для вас сделать? Должно же быть что-то, чего вы хотите.

Кой Фаррен задумался. Он побарабанил паучьими пальцами по своему изодранному суконному пальто, а затем вытер их о штаны, как будто на них было что-то неприятное.

— Дело в том, что мы здесь по делу. Ищем мужчину по имени Нейтан Партридж. Ты знаешь о нем?

Таверс просиял.