А стадо уже перебегало дорогу. Подошедшая машина вынуждена была остановиться: сайгаки шли плотной массой. Шофёр выскочил из кабинки, отчаянно замахал руками. Когда всё стадо промчалось через дорогу, он побежал к охотникам. Костя и Сергей выскочили из засады. Ветер сорвал у Кости с головы шляпу и покатил к дороге. Галопом прискакали загонщики.

Митрич уверял, что причиной неудачной охоты была машина. Не помешай она, нагнали бы стадо прямо на засаду.

— Глупые и чудаковатые эти сайгаки, — говорил он. — Не первый раз такое случается. Как только услышат гудок да завидят машину, обязательно норовят ей наперерез пробежать.

— А ведь это верно, — сказал Сергей. — В выходной день ехал я из района на машине. Шофёр рассказывал, как один раз его сайгаки остановили. Тогда я подумал, что это случайность.

Шофёр горестно вздыхал, сокрушённо разводил руками, зачем-то снял свою промасленную кепку.

— Братцы, ну почему у меня не было ружья! Какая масса шла у самого радиатора, палкой можно бы достать!..

Когда все немного поостыли, Митрич засмеялся:

— У нас получилось как в сказке: «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало».

— А я доволен, что так вышло, — заметил Костя. — Ну, убили бы одного-двух, а потом? Совесть мучила бы: заповедная же дичь! Главное — отогнать их, а вовсе не убивать. Мы их добре пугнули — и хорошо! — И он пошёл отыскивать свою шляпу.

Восток брезжит жиденьким светом. Ещё спят птицы, спит недвижный воздух, пшеничное поле. Низко склонившись, дремлют тучные, вызревшие колосья. Кругом такая тишина, что слышно, как иногда пробежит мышь, прошуршит упавший с дерева сухой лист. Издалека доносится чуть слышный рокот комбайна.

Но что это? Почему заволновались колосья на краю поля? Вон один колосок вздрогнул, закачался и с тихим шелестом потонул в жёлтом море пшеничного поля. Второй, третий… Кто нарушил их покой?.. Э, да это ночной вор, забияка-хомяк! Вот он встал на задние лапы, передними пригибает к земле высокий стебель, откусывает колос, мнёт, вертит его лапами… Теперь подбирает намолоченные зёрна, прячет в защёчные мешки. Каким же он стал потешным, неуклюжим, с раздувшимися щеками! Тяжело переваливаясь, направляется он с грузом к своему жилищу.

Сейчас вы можете спокойно взять его в руки и хорошо рассмотреть бурую шубку, мордочку с чёрной полоской на лбу, круглыми ушами и злыми глазками. Он беспомощен: туго набитые защёчные мешки мешают ему кусаться. Но не вздумайте когда-нибудь взять в руки хомяка, не нагруженного добычей. Он зол и мужествен, и если вцепится зубами, то скорее даст убить себя, чем отпустит…

Хомяк с украденным зерном шёл полем спокойно, солидно, как хозяин. Да и как не чувствовать себя хозяином, если на всём участке от пшеничного поля до норы и дальше не было животного, которое осмелилось бы помериться с ним отвагой, ловкостью и кровожадностью. Совсем недавно он загрыз и сожрал хомяка из соседней норы, напав на него во время охоты; обратил в бегство молодую собаку, отрезавшую ему путь к норе… Он не знал страха и нападал на всякое животное, даже больше себя. Если близко подходила пасущаяся лошадь или корова, он не задумываясь храбро бросался на неё, впивался зубами в ногу и заставлял бежать…

Хомяк приближался к своему жилищу. Вдруг он замер. Навстречу от куста лоха на лесополосе тихо двигалось какое-то горбатое, словно безногое животное… Вот оно остановилось. Рыжеватая мордочка с тонким, вытянутым носиком приподнялась, потянула в себя воздух. Маленькие чёрные глазки нащупали в предрассветных сумерках притаившегося врага. Животное испуганно чихнуло и свернулось в клубок.

Хомяк вскинулся на задние ноги и с удивлением стал рассматривать неподвижно лежащий перед ним шар. Впервые встречается он с таким странным животным. Суслики, мыши, мелкие птицы, ящерицы, ужи, за которыми он охотился, при его появлении всегда прятались, убегали. Что же это за животное, ни на что не похожее? Почему оно не пытается скрыться? Наш забияка злобно зарычал. Шар не шевельнулся. Хомяк опустился на передние ноги, подошёл к нему вплотную и сунул нос, чтобы понюхать. Уколовшись, он со злобой толкнул его и поранил лапу. Отскочил, зафыркал, освобождая защёчные мешки, яростно бросился на врага — и опять накололся. С окровавленными мордой и лапами хомяк в изумлении стал перед колючим героем на задние ноги, злобно щёлкая зубами…

С новым приливом ярости бросился он на недоступный его зубам комок живого мяса и попытался отодвинуть туловищем. Поранив до крови плечи, толкнул его лапами, завизжал от боли и отпрянул. Он задыхался от бессильной ярости. Морда кровоточила, из пораненных плеч стекали струйки крови…

Колючий комок шевельнулся. Щёлкнув зубами, хомяк прыгнул на него всеми четырьмя лапами. Шар зафукал, поддавая колючками. Острые, как жала, иглы вонзились в лапы и брюхо хомяка. Он отпрыгнул и, медленно пятясь назад, в немом изумлении и ужасе уставился на чудовище, состоящее из одних острых зубов. Потом вдруг повернулся и, заскулив, большими скачками пустился наутёк, оставляя за собою кровавый след.

Из-за куста, улыбаясь, вышел Костя с фотоаппаратом, подошёл к ежу и стал рассматривать кровавые следы на земле. Ёж всё ещё лежал колючим шаром, ожидая нападения.

Полная луна висела над притихшей землёй. Заблудившаяся стайка облаков подползла к ней и проглотила. По земле побежала лёгкая тень. Недвижно стоял лес, во мраке как будто спящий.

Ночное безмолвие вдруг разорвало отчаянное хлопанье крыльев, и опять всё смолкло… Хрустнула сухая ветка, раздался жалобный крик зайца, хихикнул филин. Нет, лес не спал. Жизнь, не менее интенсивная, чем днём, шла в нём своим чередом.

Луна пробила облачную завесу, осветила лес, овраг. В тёмном отверстии норы на склоне оврага заблестел пятачок влажного носа. Потом высунулась узкая полосатая морда с короткими ушами. Она долго нюхала воздух, поворачивалась из стороны в сторону, прислушивалась. Зверь вылез, встряхнулся, хрюкнул, тяжело заковылял на кривых коротких ногах вверх по склону оврага и скрылся между деревьями.

Луна вырвалась на простор, залила серебристыми волнами лес. Яркими бликами вспыхнули серые щетинистые волосы на спине и боках зверя… Вверху, в тёмной, густой листве дерева, что-то подозрительно щёлкнуло. Зверь недовольно мотнул головой, фыркнул, отошёл в тень. Пятачком свинячьей морды пропахал землю, достал какой-то корень и зачавкал. Неуклюже шагнул раз, другой, запустил длинные кривые когти передней лапы в землю, вытащил белую толстую личинку и съел. Это был барсук.

Не спеша, вперевалку шагал он по лесу, держась определённого направления и останавливаясь, чтобы снять со ствола дерева улитку или придавить лапой мышь. Вышел на опушку, сел под кустом и внимательно осмотрел лужок, посредине которого стоял стог сена. Ничего подозрительного. Но барсук был стар, недоверчив. В тёмную ночь он безбоязненно пошёл бы напрямик. Сегодня осторожность подсказывала, что надо держаться ближе к деревьям, в тени. Но возникавшее в памяти ощущение сладкого, сытного, чем он лакомился уже несколько ночей подряд, толкало вперёд. Зверь недоверчиво посмотрел на освещенную луной открытую местность, которую надо пересечь, и наконец решился.

Медленно, прижимаясь к земле, двигался он вперёд. Миновав лужок, вошёл в густые заросли терновника, пролез под изгородь и оказался в винограднике. Укреплённые подпорками, к земле свисали отягощённые гроздьями лозы. Барсук встал на задние ноги, передними пригнул тяжёлую лозу и припал к ней, похрюкивая от наслаждения…

Возвращался он с трудом, раздутый, как бочонок. Чтобы отдышаться, полежал у стога, потом на опушке леса. Старого клонило ко сну, но опыт подсказывал: спать под открытым небом опасно. Он встряхивался, поднимался и брёл дальше.