К сыну наведывались одноклассники-приятели, чтобы посмотреть «петушка». Додик относился к ним так же доверчиво, как и к своим хозяевам. Но от всех ребят он отличал Костю, своего воспитателя. Только за ним он следовал неотступно, куда бы тот ни шёл…

Прошло ещё несколько недель. Додик стал кормиться самостоятельно: летал на огороды, в сады, на речку. Он хорошо знал свой дом и всегда скоро возвращался. Если двери в дом были закрыты, садился на дерево против окна и трещал: «Эррр-эррр…» — пока кто-нибудь не впускал его.

Первого сентября, собираясь в школу, Костя не утерпел и взял Додика с собой.

— Покажу ребятам, отпущу, он домой сам прилетит, — сказал мне сын.

Додик то шёл за ним, то ехал на его плече. Перед началом уроков вся школа сбежалась смотреть забавного «петушка».

— Додик, Додик! — кричали ребята и кидали ему гусениц.

Удод хватал насекомых клювом, подбрасывал вверх и ловко ловил открытым ртом. Ребята хохотали. Когда прозвенел звонок и все убежали в классы, Костя взял Додика и, взбежав на крыльцо, высоко подбросил.

— Лети домой! — крикнул он и захлопнул дверь.

На уроке учительница расспрашивала ребят о том, как они провели лето. Вдруг Костя увидел, что у окна на дереве сидит Додик. Он, как видно, сердился, что его не пускают в комнату. Гребешок на его голове был распахнут, чёрные кончики перьев гневно подрагивали. Скоро весь класс смотрел в окно.

— В чём дело, ребята? — удивлённо спросила учительница. — Что вы там видите?

— Евдокия Степановна, там Костин удодик… на дереве, — перебивая друг друга, заговорили ребята. — Он на плечо садится… Кота носом долбит…

Учительница подошла к окну. Додик уставился на неё, склонив головку набок. Класс притих. Евдокия Степановна подумала немного и вдруг распахнула окно. Додик порхнул мимо неё и сел на плечо Косте. Ребята в восторге зааплодировали. Учительница подошла к столу.

— Тихо, дети, — сказала она. — Давайте послушаем, как Костя провёл лето, как нашёл Додика, как воспитывал его.

Костя смутился, встал и неуверенно начал свой рассказ. Однако скоро увлёкся, и речь его полилась свободно.

Ребята слушали затаив дыхание. Додик сидел на его плече, посматривал на ребят тёмно-карими глазками, играл веером. Учительница улыбалась: урок пошёл не по плану, но гораздо лучше, чем она ожидала. После звонка она сказала Косте:

— Ты Додика в школу всё-таки не приноси: он будет мешать. Хорошо?

— Хорошо, Евдокия Степановна, не буду, — обещал Костя.

Всю зиму прожил у нас Додик.

Осенью и ранней зимой, пока не выпал глубокий снег, он добывал себе корм сам. А потом Костя стал кормить его мясом, рыбой, приучил даже есть макароны и лапшу.

Весной Додик стал надолго отлучаться из дому, а однажды не вернулся и на ночь. Не было его и на следующий день. Сын загоревал. Он подумал, что Додик попал в когти лисе или коршуну. Но через несколько дней удод явился, прошёлся по всем комнатам, долбанул клювом ни за что ни про что Петьку, уже взрослого кота, посидел у Кости на плече, а к вечеру улетел.

Недели через полторы Костя увидел на крыше сарая двух удодов.

— Додик! — крикнул он.

Один из удодов порхнул с сарая и сел ему на плечо.

— Додик, мой Додик, — приговаривал Костя, ласково поглаживая птицу, — что же ты сбежал?

Удод на крыше издал глухой призывный звук: «Гупп-гупп…» Додик порхнул к своей подружке. Оба снялись и улетели.

С тех пор Додик домой не возвращался.

Костя с другом Сашей Ногиным возвращались в станицу с рыбалки. Впереди по дороге вдруг замелькало быстрое лёгкое тельце тушканчика. Ребята бросились его догонять, но скоро сумерки скрыли серенького зверька. Приятели покружили на месте и наткнулись на норку. Решив, что это и есть норка тушканчика, они задумали выкопать зверька. И вот назавтра, вооружившись лопатой, сачком из марли, они отыскали норку и принялись за работу. На их счастье, земля оказалась песчаная и легко поддавалась лопате. По ходу норы рыли колодцы. Когда вырыли четвёртый, Саша просунул хлыст.

— Есть! Мягкое что-то.

Он осторожно всадил лопату сбоку дна ямы. Костя нацелился сачком, Саша потянул черешок на себя. Земля на дне ямы зашевелилась, поднялась бугорком, и показались желтовато-серые спинки зверушек. Бугорок раздался, осыпался, и на поверхности оказались четыре детёныша. Широко расставляя лапки, они неуклюже заползали по обрушенной земле.

Саша взял одного на руки. Зверёныш был чуть крупнее мыши, большеголовый, с маленькими ушами и коротким хвостом. Тихонько скуля, он тыкался слепой мордочкой в ладони мальчика.

— Это не тушканчик, — удивлённо сказал Костя. — Смотри: ноги все одинаковые и хвост короткий.

— Может, суслик? — предположил Саша.

В это время вдруг послышалось какое-то странное тявканье и глухое рычание. Что-то тёмное, длинное метнулось от ближнего куста чернобыльника в сторону ребят. Костя дико вскрикнул, уронил сачок и бросился бежать к речке. На его правой ноге повыше колена что-то болталось. Саша в тревожном недоумении смотрел ему вслед. Костя с ходу бросился в омут. Саша схватил сачок, сунул туда зверёныша и побежал к берегу.

В том месте, где нырнул Костя, лишь пузырилась вода, окрашенная кровью в розоватый цвет. С ужасом смотрел Саша на расходящиеся по воде круги. Мысль лихорадочно работала: «Что делать? Прыгать в воду самому — спасать друга — или бежать в станицу за помощью?»

Над водой показалась голова Кости. Отфыркиваясь, разбрызгивая руками воду, злосчастный охотник торопливо стал выгребать к берегу и вылез, тяжело дыша. На ноге из раны, нанесённой острыми зубами, сочилась кровь. Ниже в нескольких местах кожа была исцарапана.

— Что это было? — взволнованно спросил Саша.

— Зверь какой-то, — стуча зубами больше от пережитого страха, чем от холода, сказал Костя. — Хорошо, что догадался прыгнуть в воду… Перевязать надо.

Рану обмыли, обложили листьями подорожника и перевязали майкой…

Я работал в своей комнате, когда услышал взволнованный голос сына: «Папа, иди сюда!» — и поспешно вышел в кухню.

— Что случилось? — встревожился я, увидев перевязанную ногу Кости, и перевёл взгляд на Сашу, у которого в сачке копошился зверёныш.

Ребята рассказали, что с ними произошло. Я взял в руки зверёныша.

— Это же хорёнок!

— Хорёк кидается на человека? — удивился Костя.

— О, эти зверьки не знают страха, — сказал я. — Тем более, что тут самка-мать защищала детей. Но бывает, что хорёк кидается на человека даже без видимой причины.

— Вот это да! — воскликнул Саша. — Настоящие маленькие тигры!

— Папа, а если его приручить, он перестанет быть хищником? — спросил Костя.

— Трудно сказать. Попробуйте…

Так ценою пережитого страха и раны на ноге Костя приобрёл себе нового воспитанника.

Я разрешил держать хорёнка в коридоре. Костя устроил ему там мягкое, тёплое гнездо.

Первые дни хорёнок всё тихонько скулил и умолкал, лишь когда его брали на руки. Костя подносил зверёныша к блюдечку, пригибал мордочку к молоку, он фыркал, захлёбывался, но не пил. Сын отчаялся. Но к концу второго дня хорёнок неожиданно научился лакать. Он вдруг задвигал челюстями и языком, молоко полилось ему в рот, и он стал глотать его. Костя пробовал давать ему мясо, творог, рыбу, но хорёнок к ним не притрагивался. Зато молоко лакал исправно. Напившись, подолгу спал.

Через неделю у зверёныша прорезались глаза. Первое время он беспокойно озирался по сторонам, днём жмурился от яркого света, бившего в глаза через щели наружной двери. Мало-помалу он освоился и стал ползать по коридору. Костя придумал ему кличку: «Чеп». Я смеялся:

— Почему «Чеп»?

— «Че» — значит человеческий, «п» — приёмыш. Человеческий приёмыш, — пояснил Костя.

Так как сын при кормёжке всегда приговаривал: «Чеп… Чеп…» — хорёнок привык к этой кличке и, заслышав её, начинал двигаться, отыскивая возле себя молоко. Скоро достаточно было кому-нибудь издали позвать: «Чеп!» — как он шёл на зов.