МЫШИНЫЕ ГЛАЗКИ

Много городов видел Сергей Буланов за время своих путешествий во все концы земного шара, но если бы его спросили, какой произвел на него самое сильное впечатление, Буланов, не помедлив ни секунды, ответил бы: Венеция.

Действительно, Венеция — явление исключительное и единственное в мире. Безвестные труженики воздвигли прямо в море в четырех километрах от берега оригинальный и красивый город. Более ста островков различных форм и размеров связаны в единый городской ансамбль бесконечными горбатыми мостиками, перекинутыми через каналы, Фантазия лучших художников Возрождения создала на этих островах ценнейшие образцы архитектуры. Купола соборов расписаны в несколько красок; дворцы так щедро усеяны резными узорами, что кажется, будто архитекторы кружевами завесили их фасады; маленькие площади миниатюрностью и удобством напоминают обжитые комнаты. Недаром, Наполеон и главную площадь города — одетую в гранит площадь Святого Марка — назвал «самой большой гостиной Европы». В этом городе нет ни автомобилей, ни извозчиков, ни велосипедистов; здесь можно только ходить пешком или плыть по каналам.

Когда-то неприступная крепость-владыка, Венеция ныне переживает период упадка и увядания; милый город с каждым днем становится дряхлее и неряшливее, его красоты теряются в соседстве с теснотой, грязью и зловонием. Когда Буланов, гуляя с товарищами по тесной улочке Венеции, чему-то удивившись, взмахнул руками, он чуть не разбил витрины сразу на двух противоположных сторонах.

Много опасностей подстерегало друзей во время прогулки. Сперва попали они в кучу мусора, брошенного посреди полутемной мостовой, потом угодили под холодный душ, капавший с мокрого белья, развешанного поперек улицы. Вдруг мимо них сверху со свистом пронеслась огромная корзина — это из верхнего этажа ленивая хозяйка опустила на веревке тару продавцу овощей.

Неожиданно они зашли в тупик и резко повернули обратно. Шедший за ними мужчина средних лет остановился у витрины и стал разглядывать выставленные товары. Полчаса спустя, уже в другом конце города, Сергей вновь заметил его темно-серый пиджак. Сомнений быть не могло: человек следовал за ними.

— Шпик, — тихо сказал Сергей товарищам, кивнув головой в сторону итальянца.

Сыщик был одет как большинство венецианцев; его простой и дешевый костюм не бросался в глаза. Светлая летняя сорочка без галстука и модные ботинки с плоскими срезанными носами были такие же, как у тысяч других итальянцев. И продолговатое, загорелое лицо и аккуратно причесанные жгуче-черные волосы ничуть не выделяли его среди остальных, зато темные, маленькие, близко поставленные глаза запоминались сразу. Пронырливые, вечно бегающие, они не просто смотрели, а все время за чем-то следили, что-то настороженно и пытливо высматривали.

То, что их преследует сыщик, удивило друзей.

— Нас так хорошо встретили — и вдруг шпик! Это же нелогично, — первым выразил общее недоумение Михалев.

Тридцать лет из своих сорока Михалев отдал изучению математики с ее непреложными законами. Наряду с огромной эрудицией в своей области знаний талантливый математик сумел сохранить трогательные черты детской наивности. Друзья любили подшутить над Михалевым, озадачить его какой-нибудь выдумкой. Михалев простодушно верил их рассказам, принимал за чистую монету, долго обдумывал и обсуждал. Особенно любил разыгрывать Михалева его друг, журналист Сергей Буланов. К всеобщему удовольствию, он вдруг принимался рассказывать Михалеву какие-нибудь небылицы; при этом лицо Сергея сохраняло полную невозмутимость, и лишь морщинки, лучами сходившиеся в уголках карих, с монгольским разрезом глаз да иногда вздрагивающие уголки губ выдавали затаенную усмешку.

— Ясно, почему шпик, — не удержался и теперь Сергей. — Вы же читали вчерашнюю газету. В Милане ограбили банк.

— Ха, выдумщик! — засмеялся Михалев и так отмахнулся от Сергея, что тот понял: пересолил, не прошло.

— Все-таки почему же так, Петр Иванович? — обратился Михалев к руководителю. — Такая встреча, банкеты, речи, выражение дружбы. И вот тебе!

— Еще неясно, кто его послал. Посмотрим, — успокаивал друзей Петр Иванович. Старший по возрасту, он всегда говорил спокойным тоном, и к его доводам внимательно прислушивались.

— Чего тут неясного! — воскликнул Женя Барский. Совсем еще юное лицо его с правильными тонкими чертами выражало в этот момент одновременно многие чувства: и желание доказать свою правоту, и горячность, и удивление. — В Канаде у нас тоже так было: куда ни поедем, в каждом городе за нами полицейский. Специально нас охранял, вежливый такой, корректный.

— Раз у вас в Канаде так было, так будет и у нас в Италии, — развел руками Сергей. (Женя о странах, где бывал, всегда говорил: «у нас в Швеции», «у нас во Франции», и это неизменно вызывало усмешку у Сергея).

— Если ему так нравятся вежливые полицейские, пусть берет их себе, — поддержал Сергея Михалев.

— А вы зря, — постарался примирить друзей Петр Иванович. — Возможно, он и для охраны приставлен, а может быть, просто какой-нибудь мелкий чин перестарался.

— А это, может быть, и не полицейский, — высказал догадку Михалев.

— А кто же? — сразу спросили его Сергей и Женя.

— У нас бывало, что всякие грязные организации подставляли, — продолжал Михалев. — Что-нибудь высмотрят, а потом…

— Ах, и у вас бывало! — протянул Сергей.

— Что ты ко всем придираешься! — не выдержал Михалев. — Петр Иванович, скажите ему.

— Ладно, ладно, братцы! Тише, Кто бы ни был этот тип, будем осторожны. Надоест — отстанет, — закончил Петр Иванович.

Но шпик не отставал, наоборот, он прочно «приклеился» к четверке друзей. Куда бы они ни шли, он всюду следовал за ними: на улице он неизменно шел по пятам, приближаясь в толпе и удаляясь на просторе; стоило им убыстрить шаг, и он шел быстрее; они шли тише, и он снижал темп преследования. Когда друзья заходили в магазин, он терпеливо ждал у витрины; в музее он всегда был в том же зале; в кино, невидимый, где-то обязательно присутствовал рядом. Друзья шли отдыхать в гостиницу, сыщик садился у входа и начинал что-то писать, видимо рапорт о их поведении. Как бы рано они ни вставали, шпик всегда встречал их у выхода; самым поздним вечером он неизменно провожал их до гостиницы.

Первое время это забавляло всю четверку, и они даже гордились этим. Наконец-то и у них есть «собственный» шпик! Однако вечное присутствие постороннего наблюдателя начало им вскоре надоедать. Попытались было от него скрыться. Пробовали исчезнуть в путанице узких переулочков, но венецианец лучше их знал лабиринты родного города, и, когда казалось, свобода была близка, они сталкивались с ним лицом к лицу. При этих неожиданных встречах верный страж поспешно отводил свои быстрые «мышиные», как их прозвал Сергей, глазки. Неудачей кончались также попытки скрыться в толпе или уйти из кино до конца сеанса — шпик обладал большим опытом, и для него эти наивные попытки отвязаться не были неожиданными.

Первым не выдержал Сергей.

— Эх, подойти бы сейчас к нему да…

Друзья расположились отдохнуть на гранитной набережной Лагуны, а сыщик остался стоять невдалеке.

— Спокойно, Сережа, — заметил Петр Иванович. — Главное — не терять хладнокровия.

— Да я не волнуюсь, Петр Иванович, — сказал Сергей. — А все-таки хорошо бы подойти к нему в темном переулочке, обнять легонечко, вежливо, «по всем правилам дипломатии» и сказать: «Эх, друг, тяжелая твоя работа!» Пришлось бы тогда итальянцу полежать недельки две где-нибудь в госпитале.

— Не смей! — закричал испуганно Михалев, всерьез приняв намерение своего друга. — Разве можно!

— Ну, раз ты просишь, не буду! — согласился Сергей. — Только для тебя.

— Завтра воскресенье, единственный день отдыха, а из-за него никуда не пойдешь, — чуть не со слезами жаловался Барский.

— А как у вас в Канаде делалось в таких случаях? — спросил Сергей.

— Иди ты со своей Канадой! — вспылил Женя. — Что-нибудь нужно придумать, Петр Иванович.

— Что ж придумаешь, Женечка? Потерпи, осталось всего две недели.

— Тоже мне красоты Италии! — совсем расстроился Женя. — Ничего не захочешь.

Все замолчали. Перед ними расстилался широкий простор лагуны и море, отрезанное от берега островами Лидо, Мурано и Бурано. Между островами и берегом сновали бесчисленные пароходы, моторные лодки, гондолы с туристами. На берегу слышался многоязычный говор людей, собравшихся со всего света полюбоваться чудом на Адриатическом море.

Внезапно молчание прервал Михалев.

— Есть у меня одна идея, — тихо зашептал он, поглядывая на шпика.

Несколько минут тихий шепот Михалева прерывался возгласами одобрения и радости. Стратегический план математика был утвержден единогласно.

В воскресенье утром дежурный швейцар отеля шепнул друзьям:

— Сидит ваш, пишет.

И эти простые слова участия еще более укрепили их желание обмануть надоевшего шпика.

Как в большинстве домов Венеции, в гостинице, где жили приятели, было два выхода; один вел на сушу, на островок, откуда по мостикам можно было пройти в любой конец города; другой открывал великолепный вид на главную улицу города — Большой канал. Здесь, сразу за порогом, мерно покачивалась на волнах плавучая пристань с привязанными к ней гондолами. Длинные черные лодки с блестящими зубчатыми гребешками походили на драконов и будили далекие воспоминания о волшебных сказках. Хозяева лодок — гондольеры, поджидая пассажиров, лениво переговаривались на своем певучем языке, кто сидя на пристани, кто развалившись на мягких сиденьях гондолы.

План Михалева был прост: запутать шпика обманными движениями внутри отеля, затем незаметно сесть в гондолу и — да здравствует свобода! Может быть, строгому критику эта игра взрослых людей в «казаки-разбойники» и покажется легкомысленной, но постоянное присутствие назойливого преследователя довело друзей до крайности, и они были готовы на все, лишь бы от него избавиться.