С погодой и ориентировкой никаких проблем. Надежный автопилот позволял часами не держать штурвал, один из двух пилотов мог спокойно отдыхать. К услугам экипажа были спальные места, кухня, холодильник, кофе, бифштексы…

Однако экзотическая Амазонка нас несколько разочаровала: бесчисленное количество проток, рукавов, а при более близком знакомстве — мутная вода с мириадами микроорганизмов и полчища москитов в воздухе. Бразильский портовый городок Белен, где мы совершили посадку, приютился на южном берегу одной из проток, у самого океана. Нам пришлось гостить здесь несколько дней, готовясь к опасному перелету через Атлантический океан.

Путь неблизкий — две тысячи восемьсот километров, почти на пределе возможностей самолета. А океан есть океан, с ним шутки плохи. 21 октября мы вылетели в полдень с расчетом пройти ночью над океаном и с рассветом прибыть в Дакар. В жаркий день перегруженные горючим самолеты взлетели с трудом, да и весь этот перелет оказался очень трудным. Над океаном — циклон, дожди, грозы. Сильная болтанка исключала возможность пользования автопилотом. В общем восемнадцать часов, проведенные в воздухе, дались нам с большим трудом. К концу полета страшная усталость одолевала экипажи, но утром 22 октября все четыре самолета благополучно сели около Дакара, в лагуне Батерст. В то время, кроме катера-бензозаправщика и причальных бочек, здесь не было никаких авиационных служб. Нам предложили ночевать в отдаленном туземном поселке, но, догадываясь о москитах и санитарных условиях хижин, мы устроились отдыхать в самолетах и благополучно проспали целый день. А вечером вылетели на Касабланку.

Ночной перелет над Западной Сахарой, через Канарские острова. Тринадцать часов в воздухе, и мы совершили посадку на военной английской базе около Рабата. Гибралтар совсем рядом, заманчиво лететь вдоль побережья Средиземного моря. Но там немецкие самолеты могут легко расправиться с нашими тихоходами.

Шестой перелет, Касаблапка — Триполи, выполняли над Алжирской Сахарой, подальше от моря и войны. Опасность встречи с фашистами и здесь существовала, но через девять часов полета мы благополучно совершили посадку в морском заливе острова Джерба, близ Триполи. Ночевка тоже была тревожной, поскольку то и дело летали какие-то неизвестные самолеты. Мы спрятали наши “каталины” под деревьями на берегу острова, замаскировали их ветками, закрыли чехлами красные звезды. Спали в землянке около самолетов, опасаясь вдобавок змей и скорпионов, о наличии которых нас специально предупредили, так что ночь прошла почти без сна.

26 октября взлетели с рассветом, легли курсом на Каир. Семь часов спокойного полета над Ливийской пустыней, благополучная посадка на реке Нил. Но здесь задержались надолго. До сих пор мы сами выбирали маршрут, сами определяли время вылета в зависимости от погоды и готовности самолетов, а теперь пришлось с большим трудом добиваться разрешения на перелет до Багдада. Как гостей нас опекал посол, но и с его помощью разрешение было получено не сразу. За несколько дней мы осмотрели город, пирамиды, музей. Страдали от непривычного климата, влажной жары, но попытка купаться в Ниле кончилась для меня временной госпитализацией. Врачам пришлось насквозь “промыть” меня, чтобы избавить от каких-то зловредных нильских микробов, поражающих почки человека. Наконец нам предложили перелететь в Касфари, на Суэцкий канал. А отсюда спустя пару дней мы вылетели в Багдад через Иерусалим, Мертвое море и Сирийскую пустыню.

Сделали круг над Вифлеемом, где, согласно Библии, родился Христос, и через семь часов благополучно сели на озере Хаббапия, около Багдада. Конечно, мы посетили этот исторический город — даже и не раз, поскольку разрешения на перелет в Баку опять не давали. Наступил ноябрь, наша тревога усиливалась.

Наконец 5 ноября мы вылетели на Родину самовольно, точнее, при молчаливом согласии местной администрации. Штормящее Каспийское море исключало посадку в Баку, мы пошли прямо на Астрахань, и через семь часов полета я подобрал на Волге симпатичный песчаный бережок, где мы и приводнились у деревни Ушаковка.

Помню отлично: теплый, ясный осенний день, четыре, гидросамолета после долгого перелета наконец-то причалили у русского берега. Тут, может, впервые понял я выражение “воздух Родины”. На радостях, что осталось позади все “не наше”, заграничное, державшее нас долго “на тормозах”, мы, как говорится, расслабились, устроили пиршество с рыбаками. К осетровой рыбацкой ухе отлично пригодился ром, подаренный нам в Сан-Хуане. Подняли на деревья антенну, бортрадист Алеша Челышев установил прямую связь с Москвой, с радиоцентром Главсевморпути. В Подмосковье, оказывается, уже утвердилась ранняя зима, все водоемы замерзли.

Два дня отдыхали, купались, приводили в порядок себя и самолеты. А мой заместитель по полярной авиации Аркадий Каминов нашел-таки для нашей посадки еле пригодную акваторию без льда па Химкинском водохранилище. Пришлось немного рисковать— садились под проводами высокого напряжения. Так и закончился наш необычный кругосветный перелет.

Вылетели из Москвы 12 сентября на северо-восток, возвратились 11 ноября с юго-запада. Самолеты исправны, люди здоровы. Пролетели тридцать восемь тысяч километров, пересекли пять морей и Атлантический океан.

САМОЛЕТ ПОКИДАТЬ НЕЛЬЗЯ…

В кабинет заместителя главного редактора газеты “Воздушный транспорт” Василия Михаиловича Кар-пия вошел журналист Евгений Коноплев, вот уже который год занимающийся поиском потерпевших в свое время аварию самолетов в надежде, что среди них могут оказаться и следы Леваневского. Много самолетов было обнаружено им и его бригадой по всему бескрайнему Северу, но ни один не принадлежал пропавшему экипажу. Получается парадокс: о трагедии экипажа Леваневского знает весь мир, однако не найдено остатков самолета; трагедии же экипажей большинства найденных самолетов неизвестны до сегодняшнего дня, остались неразгаданной тайной.

— Хорошо бы иметь волшебный аппарат, “машину времени” — дотронулся им до любого предмета, и тут же на экране телевизора его история, — мечтательно изрек Коноплев.

— Да, это было бы здорово, но на то мы и журналисты, чтобы раскапывать ушедшие от людей тайны, — вернул мечтателя к реальности Карпий.

— А насчет самолета, найденного в районе Волочанки на Таймыре, смогу поработать за “машину времени” и раскрыть его тайну, — вмешался я.

— На ловца и зверь бежит, как говорят охотники. Вам слово, Арсентьич. Слушаем внимательно, — тут же нашелся Карпий.

Это началось приблизительно как у Леваневского. 13 апреля 1947 года радиостанция аэропорта Хатанга приняла обычную радиограмму пролетающего самолета: “Борт Л-3072. Прохожу вашу точку. Высота 3000 метров. Все в порядке, только отказал генератор правого мотора. Берегу аккумуляторы”.

Отказ одного из генераторов не говорит о необходимости прекращать полет: есть еще генератор на левом моторе, который обеспечивает безопасное продолжение полета. Так что особого волнения “для диспетчерской службы не было, тем более до пункта первой посадки в аэропорту Дудинка лететь не более двух с половиной часов, по пути есть запасной аэродром. Но через час аэропорты Игарка, Дудинка, Хатанга приняли тревожную радиограмму: “Всем… Всем… Всем. Борт Л-3072. Отказал левый мотор… идем со снижением. По расчету впереди Волочанка… связи с ней нет. Берегу аккумуляторы. Следите…”

Через двадцать минут были приняты обрывки радиограммы и… только Хатангой. Сигналы очень слабые — видно, все, что могли дать слабеющие аккумуляторы: “…идем… посадку… нами заснеженная… дра…” Больше радиосигналов принято не было.

Среди пассажиров пропавшего самолета были шахтеры, нефтяники и другие специалисты угольной промышленности и нефтеразведки, женщины и дети. Все торопились в отпуск, воображая себя уже на солнечном Юге или у бабушки в деревне и не представляя, какая судьба ждет их через несколько часов…

Самолет, как узнали позже, был перегружен сверх меры. Кроме законных пассажиров на борту самолета оказались шесть безбилетных — шесть “пушистых зайцев” (так раньше они назывались), “охота” на которых началась только весной 1950 года. Из экипажа потерпевшего аварию самолета помню только фамилии командира корабля Тюрикова и бортрадиста Смирнова. В экипаже был еще второй пилот и бортмеханик.