— Давайте я помогу вам лечь. — Долли помогла Ральфу встать и подвела его к дивану. — Потерпите еще немного, скоро все закончится.

Он попытался улыбнуться в ответ, но тут же с глубоким вздохом закрыл глаза и отвернулся к стене. К черту эту воду, волны и солнце! Борясь с тошнотой, Ральф клялся всеми святыми, что больше никогда не сядет ни на одну плавучую посудину и близко не подойдет к океану. Его мучила жажда, во рту пересохло, руки были холодными и влажными. Если бы только удалось заснуть или потерять сознание...

— Ну, как ваш муж? — с тревогой спросил Эдгар. — Мне очень жаль, что так получилось.

Долли развела руками.

— Ничего, не вините себя. Я его вчера предупреждала, что перед такой прогулкой не стоит злоупотреблять виски, но он не послушал. И вот результат...

Она уселась в шезлонг и откинулась на спинку, вытянув ноги. Теперь можно и возвращаться: дело сделано, камера с отснятой пленкой спрятана в карман сарафана, и через пару часов инспектор Найт получит то, что хотел. Обидно будет, если его подозрения окажутся верными: Эдгар Гамильтон нравился Долли.

— Милый, скажи капитану, чтобы поворачивал обратно. — Вивиан обернулась к мужу. — Я беспокоюсь за мистера Мак-Кристала. Через несколько дней свадьба, и если он не успеет поправиться, Виола и Вальтер огорчатся.

Долли пропустила ее слова мимо ушей: если это был намек на то, что она не знакома с молодоженами, то он не попал в цель. С Виолой Камель Долли когда-то была дружна, они вместе ходили на теннисный корт и в бассейн, и даже вместе влюбились в тренера, загорелого до черноты и стройного канадца, говорившего с едва заметным французским акцентом. Она улыбнулась этому далекому воспоминанию: как много времени прошло с тех дней, и как все изменилось...

В шестнадцать лет Долли мечтала лишь об одном — поскорей выйти замуж за богатого и красивого мужчину, который бы носил ее на руках и постоянно объяснялся в любви. Жизнь она представляла так: путешествия, вечеринки, танцы, веселые друзья, встречи с интересными людьми, романтические переживания... Наверное, так бы все и произошло, если бы Долли случайно не познакомилась на какой-то выставке с Ридом Стайером, молодым художником, вынужденным зарабатывать на пропитание рисованием рекламных вывесок.

Долли влюбилась безоглядно, первое сильное чувство настолько захватило ее, что девушка позабыла обо всем. Она готова была отдать что угодно за единственную улыбку печального художника. Они встречались, гуляли по улицам Чикаго, рассуждая об искусстве и обмениваясь впечатлениями. И когда Рид поцеловал Долли, она совсем потеряла голову. Всей душой она тянулась к нему: так цветок ранним утром тянется к восходящему солнцу и распускается под теплыми лучами, доверчивый и не знающий сомнений. Но солнце иногда обжигает...

Рид был очень беден, но наотрез отказывался принять от Долли помощь. А она не понимала, почему он отвергает ее, ведь это шло от чистого сердца. Даже подаренным на день рождения набором кистей из лучшего художественного салона он не пользовался. А если Долли пыталась заплатить за ужин в скромном кафе или таксисту, отвозившему их в крохотную квартирку на окраине города, Рид приходил в бешенство.

Отношения, построенные на слишком заметном неравенстве, не приводят к счастливому концу. Измученная Долли спросила совета у матери: Маргарет с равнодушным видом выслушала историю любви и сказала, что с художником следует расстаться. Не потому, что он не пара ее прелестной девятнадцатилетней дочери, просто эта связь — без будущего, и принесет обоим лишь страдания.

Но Долли была упряма в желании добиться своего. И однажды ночью, лежа в объятиях Рида, краснея и пугаясь собственной смелости, предложила ему жениться. Он долго молчал, глядя в низкий закопченный потолок, а потом сказал коротко и глухо:

— Нет.

— Но почему? — задыхаясь от набегающих слез, спросила Долли, не ожидавшая такого категоричного отказа.

— Потому что не хочу становиться комнатной собачкой, — ответил Рид, закуривая сигарету и выпуская белые колечки дыма. — Мы с тобой из разный миров, и я не собираюсь обменивать душу и талант на безбедное существование. Чтобы не потерять уважение к себе, я должен всего добиться сам. А если не суждено... Что ж, Ван Гога тоже признали только после смерти.

— Но я люблю тебя! Я не могу без тебя жить! — закричала Долли, испуганная его спокойным и холодным тоном. — Я брошу все...

— Зачем? Это ничего не изменит. Да ты и не сумеешь. — Он махнул рукой и, стряхнув пепел, встал. — Я давно хотел сказать, что нам лучше расстаться.

Она смотрела на Рида расширившимися глазами: это был первый и очень болезненный удар судьбы. Сердце, казалось, разбилось вдребезги, мир окутала непроницаемая тьма. Но Долли устояла и получила хороший урок на будущее. Нет, она не стала умолять Рида передумать, не старалась переубедить его — это было бесполезно, все равно как пытаться голыми руками разрушить скалу.

Они простились и больше никогда не встречались. Но боль возвращалась еще долго, пробиралась в сновидения, наполняя их черными и страшными образами, мучила воспоминаниями. Слова Рида запали Долли в душу: действительно, кто она есть в этом мире? Бесполезное существо, живущее на оставленные в наследство деньги, ничего не знающее, ищущее лишь развлечений и удовольствий, не способное ни на что, кроме как пользоваться плодами чужого труда.

Так и созрело решение начать работать. Как раз тогда в чикагское отделение по борьбе с экономическими преступлениями приглашали людей для обучения. И Долли отправилась туда: ее приняли с радостью, ведь девушка из высшего общества могла стать отличным агентом, которого никто не заподозрит в причастности к полиции.

Это было трудно с непривычки: каждое утро отправляться на учебу, проводить в кабинетах долгие часы, заучивать параграфы законов, а потом еще бежать на тренировку, где суровый инструктор не делал большой разницы между новичками и старослужащими, и гонял всех с одинаковой беспощадностью — кросс, упражнения по самозащите, стрельба из пистолета, снова кросс. А вечером — занятия с психологом.

Долли похудела и осунулась, от постоянного недосыпания под глазами залегли тени. Знакомые, встретив ее случайно в городе, с насмешкой спрашивали, в кого она, бедняжка, так влюбилась, что спала с лица. Маргарет была единственной, кому Долли сказала правду. После бурной ссоры и нескольких месяцев молчания она смирилась с выбором дочери, поставив одно условие — об этом никто не должен знать.

Поэтому, окончив курс и получив свидетельство, Долли попросила, чтобы ее направили работать в другой город. В Хьюстоне как раз освободилась вакансия, и начальство решило, что мисс Мак-Кристал сможет быть там полезной.

Как она радовалась в первые дни: настоящее дело, собственная небольшая квартирка, со вкусом обставленная, куда так приятно было возвращаться по вечерам. Даже одиночество и едва заметное, но все-таки ощутимое недоброжелательное отношение коллег не смущало. Долли казалось, что, когда они узнают ее лучше и оценят по достоинству, все изменится. Она, не заботясь о последствиях, раскрывала перед чужими людьми душу, делилась впечатлениями и никому не нужными мыслями.

И словно наталкивалась на прозрачную непроницаемую стену. Понадобилось несколько лет, чтобы из восторженной и ранимой, все воспринимающей всерьез и близко к сердцу девушки получилась теперешняя Долли Мак-Кристал. Если вспомнить, сколько пролила она слез, уткнувшись лицом в подушку, сколько раз клялась себе бросить работу и уехать обратно в Чикаго, под крылышко Маргарет, озабоченной очередным разводом...

Но что-то не отпускало ее и не позволяло сломаться. Даже когда лейтенант Кросбери, широкоплечий и темноволосый красавец, проведя с Долли несколько ночей, принялся рассказывать о подробностях их любви всему отделу. Она отхлестала его по щекам, как мальчишку, и положила конец сплетням о своей доступности. И постепенно начала превращаться в «ледяную принцессу»: уже никто не смел ухмыляться за ее спиной, зная, что расплата будет мгновенной. Иногда, чтобы осадить зарвавшегося мужлана, хватало одного резкого слова. Но чего это стоило!