Приоткрыв дверь, высунулся из кабины и посмотрел назад. В небе вспыхивали и плыли небольшие шапки разрывов зенитных снарядов. За одним из вражеских самолетов тянулся дымный шлейф, но остальные все еще продолжали заходы, хотя уже и не снижаясь.

— Давай-ка еще прибавь, — сказал водителю, захлопнув дверцу. — Как бы они на обратном пути не устроили охоту за нами.

— Жму на всю катушку, — отозвался шофер. — Больше не может старушка…

Без происшествий миновали переправу у станицы Трехостровской, выехали на правый берег Дона. Теперь впереди уже четко можно было различить гул артиллерийской канонады.

Через некоторое время впереди открылась гряда высот, где должны были занимать оборону передовые части нашей дивизии. Навстречу все чаще начали попадаться разрозненные группы пехотинцев. Они спешили к реке. Остановив машину, я встал на подножку и спросил у проходившего мимо старшего лейтенанта, небритого, в пропыленном, порванном во многих местах обмундировании:

— Откуда вы?

— С передовой. Десантники нас сменили. Досталось тут…

Подошел майор с артиллерийскими петлицами.

— Немцы далеко? — спросил я у него.

Майор не ответил, только махнул рукой на юг, где поднималось облако пыли. Я присмотрелся и ужаснулся — в стороне, километрах в трех от нас, шли вражеские танки. Их было много — сразу и не сосчитать. Перед ними то и дело вырастали султаны разрывов, — видно, вели огонь наши батареи. В тылу у танков горела станица.

— Куда же вы со своей женской командой? — спросил майор, посмотрев на девушек в кузове.

— Передовой отряд медсанбата… Нужно развернуться и приступить к приему раненых.

— Да, раненых хватает, — тихо заметил майор и, обращаясь к старшему лейтенанту, прибавил: — Нам пора на сборный пункт. Строй своих бойцов…

Мы же продолжили путь. — До места добрались без приключений. Авиация противника наносила удары по переправам, железнодорожным станциям и боевым порядкам войск. Я осмотрелся, пытаясь найти участок, более или менее удобный для размещения передового отряда. Невольно вспомнились подмосковные леса, которые надежно укрывали нас. Здесь же кругом простиралась степь, лишь кое-где поросшая мелким кустарником.

Неподалеку заметил степную балку. Ее-то и выбрал для развертывания передового отряда — все-таки укрытие. Если удастся поставить палатки и замаскировать машины, забросав их ветками, может, и не сразу обнаружит вражеская авиация.

Отдав распоряжения о развертывании приемно-сортировочной и операционно-перевязочной палаток, я посмотрел на карту, пытаясь прикинуть, откуда будет поступать поток раненых. Место как будто бы удачное, вблизи развилки дорог. Кириченко предупредил, что оборонительный рубеж проходит по господствующим высотам на удалении двадцати — двадцати восьми километров от реки. В связи с этим особенно волновал вопрос организации эвакуации раненых в тыл. Ведь танки противника рвались уже к переправе у Трехостровской. Правда, наша дивизия приступила к наведению своей переправы и скоро можно было рассчитывать на нее.

Информация о том, где расположился передовой отряд медсанбата, была своевременно доведена до полковых медицинских пунктов, однако раненые все еще не поступали.

Вечерело. Жаркий бой шел несколько южнее того места, где мы находились. Дежуривший на развилке дорог санитар доложил, что начался отход части соседней с нами дивизии. Для выяснения обстановки я решил съездить туда на машине. К сожалению, все оказалось так, как и говорил санитар. Автомобили, повозки, люди поспешно двигались на восток не только по дороге, по и прямо по степи. Однако в тылу нашей дивизии все было спокойно. Гвардейцы — мы ничуть не сомневались в этом — сдерживали натиск врага.

Я принял решение оставить в развернутом состоянии только перевязочную, а остальные подразделения свернуть и погрузить на машины, чтобы иметь возможность при необходимости немедленно отправить их в новый район. В перевязочную же направил раненых, которых подобрал во время поездки.

Вскоре привезли первых раненых из наших частей. Едва мы успели их обработать, как на краю балки остановился «виллис». Из него выпрыгнул заместитель командира дивизии гвардии подполковник Гончаров и подозвал меня к себе.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

Я доложил, что выполняю распоряжение командира медсанбата — развернул передовой отряд и приступил к работе.

— Немедленно в тыл! Фланг открыт. Дивизия не успела выйти к высотам и закрепиться. Спешите.

Гончаров уехал, и мы стали собираться. До наступления темноты надо было добраться до острова в большой излучине Дона, где, как сообщал Гончаров, должен был развертываться медсанбат.

Стал размышлять, как же попасть на остров. Сначала нужно было переправиться у станицы Трехостровской на левый берег Дона, затем проехать вверх по течению километров десять — двенадцать и там уже перебраться по мосту на остров.

Но что теперь в Трехостровской? Ситуация прояснилась, когда мы оказались в четырех-пяти километрах от станицы. Впереди шел жестокий бой…

Остановив колонну, я вышел из машины, чтобы расспросить находившихся неподалеку пехотинцев об обстановке.

— Немцы блокировали Трехостровскую, — сказал сержант с повязкой на голове.

— Они уже переправились на левый берег, — добавил кто-то из бойцов.

Сержант цыкнул на него и, обращаясь ко мне, пояснил:

— Держатся наши.

Я попытался что-либо разузнать о другой переправе, у хутора Зимовейского, однако никто ничего не знал о ней. Заметив, что в сторону хутора не прошло ни одной машины, рисковать не стал. Не было гарантии, что дорога к Зимовейскому не перерезана противником.

Посоветовавшись с врачами, решил ехать вдоль Дона вверх по течению к хутору Хлебному, где строилась саперами нашей дивизии новая переправа на остров. Во-первых, в этом случае мы оказались бы в тылу наших частей, а следовательно, могли бы заняться ранеными, а во-вторых, тех раненых, которые уже находились у нас, можно было еще до завершения строительства переправы перебросить на остров, используя подручные средства.

Тяжелой для машин оказалась разбитая дорога вдоль берега, однако иного пути не было. Проехав километра четыре, мы заметили три автоцистерны, а затем и хорошо укатанную грунтовую дорогу. Когда до автоцистерн осталось с полкилометра, я увидел и паромную переправу. Она надежно охранялась.

Оставив свои автомобили на берегу, я пошел к переправе. Водители автоцистерн пояснили, что комендант отказался перевезти их и приказал отогнать машины подальше, чтобы не демаскировать паром.

— И что же вы намерены делать? — поинтересовался я.

— Если фрицы появятся, — сказал пожилой красноармеец, — машины сожжем, а сами переберемся вплавь.

Я все-таки решил подъехать к парому и узнать, что это за странное решение принял комендант — не переправлять никого.

Однако из разговора с комендантом, резким и грубоватым капитаном, я так ничего и не уяснил. Он не сказал ни о времени отхода парома, ни о степени его загрузки.

— Но ведь раненые же, — старался убедить я. — Раненые в машинах.

— Послушайте, — отрезал он, — не мешайте, у меня свои задачи!

Приказав поставить машины под кроны деревьев, я взял с собой санинструктора и решил пройти немного вверх по реке, чтобы попытаться выяснить, где и в каком состоянии переправа дивизии. Гвардии военфельдшера Петра Красникова попросил побывать в ближайшем хуторе и купить что-нибудь из продуктов для раненых. Да и мы с утра ничего не ели. Хоть девушек накормить.

Добрался до переправы, рассказал саперам, что неподалеку находятся машины с ранеными. Они пообещали, что к 23.00 мост будет готов.

Вернувшись к своим, я увидел повеселевших девушек, которых, как выяснилось, уже накормили Красников и Никитин, сбегавшие в хутор. Они принесли оттуда хлеб, яйца, молоко, помидоры.

Жара постепенно спадала, однако, хоть и темнело, бои южнее продолжались, причем перестрелка будто заметно приблизилась к нам. Я поднялся на небольшой курган. С него хорошо были видны горевшие станицы и хлебные поля. Порой казалось, что доносится лязг танковых гусениц.