Переправились благополучно, всех раненых разместили в машине медсанбата, которая ждала на берегу, и через несколько десятков минут наши врачи уже оказывали им помощь.

Вскоре после ночного посещения Сталинграда мне довелось побывать в тыловом госпитале, который располагался неподалеку от штаба фронта. Там я воочию убедился, что не только людских резервов у нас достаточно. Увидел и много оружия, техники. Оставалось только загадкой, почему все это не используется в боях. Впрочем, я, как и каждый в то время, понимал, что все эти войска, танки, орудия предназначались для больших и важных дел. Чувствовалось, что приближались славные дни.

В середине ноября 37-я гвардейская стрелковая дивизия передала свою полосу обороны другому соединению и была выведена на левый берег Волги. В Сталинграде она оставила лишь сводный отряд во главе с командиром 118-го гвардейского стрелкового полка гвардии полковником Н. Е. Колобовниковым. Через несколько дней и сводный отряд из-за больших потерь был выведен из боя. Оставшиеся в живых воины вынесли из огня храброго своего командира, тяжело раненного в последних схватках с гитлеровцами.

Оперировать Колобовникова поручили мне. Осмотрел его, определил, что ранение осколочное, с обширным повреждением мягких тканей и переломом бедренной кости.

Когда дело пошло на поправку, хотя лечиться ему предстояло еще довольно долго, Колобовников обратился к командиру дивизии с просьбой посодействовать отправке его в госпиталь воздушно-десантных войск. Генерал Жолудев пошел навстречу. Пришлось перед транспортировкой накладывать Колобовникову гипсовую повязку.

Впоследствии я узнал, что Колобовников не напрасно просился именно в тот госпиталь — после выздоровления он вернулся в свои родные воздушно-десантные войска.

Несмотря на то что дивизия официально была выведена на отдых, медсанбат продолжал принимать раненых из других соединений и частей — санитарный отдел 62-й армии решил полностью использовать наше выгодное положение на маршрутах приема и эвакуации раненых.

Много осталось в памяти от того периода, но один день запомнился особенно. Это было 20 ноября 1942 года. Личный состав дивизии подняли на рассвете. Объявили построение всего соединения.

Перед строем, необычно маленьким для дивизии, остановились гвардии генерал-майор В. Г. Жолудев, работники политотдела и штаба.

— Товарищи! — громко и взволнованно произнес генерал. — Митинг, посвященный началу контрнаступления наших войск, объявляю открытым!..

Настал час расплаты с немецко-фашистскими захватчиками. Контрнаступление началось вчера, 19 ноября, после мощной артиллерийской подготовки. Враг понес огромные потери, наши бойцы и командиры проявили высокие образцы доблести и мужества!..

Мы тоща еще не знали размахов нашего контрнаступления, не представляли себе, какие силы в нем участвовали, но новость обрадовала несказанно и над строем взлетело дружное «Ура!».

Пришло время, о котором мы мечтали в трудные дни и ночи обороны Сталинграда.

Во второй половине декабря медсанбат прекратил прием раненых. Поступило распоряжение готовиться к погрузке в эшелоны. Для лечения пациентов до самого дня отправки мы оставили развернутой лишь операционную палатку на хуторе Цыганская Заря. Там же размещался и штаб дивизии. В частях соединения остался небольшой, но хорошо проверенный и закаленный в боях костяк, который должен был стать основой для доукомплектования дивизии и восстановления ее боеспособности.

И опять дорога. — Подводим итоги. — Сквозь большие снега. — В плену распутицы. — Чем кормить раненых? — ЧП в госпитальном взводе. — Не хватало только гангрены…

В самый последний день 1942 года, вместившись всего в один эшелон, дивизия отбыла из района Сталинграда. По латаному-перелатаному близ города железнодорожному пути поезд шел медленно, и я еще долго видел в вагонное окно истерзанные сталинградские курганы, распростершийся дым на правом берегу Волги, где продолжались бои с окруженной армией Паулюса. Эшелон сопровождала, медленно затухая с каждым километром, артиллерийская канонада.

Наконец состав, вырвавшись на не покореженную войной магистраль, набрал скорость, и перестук колес заглушил все остальные звуки. Потянулись заволжские степи, занесенные искрящимся в закатных лучах солнца снегом. Мы ехали тем же самым знакомым маршрутом, что и четыре с половиной месяца назад, только в обратном направлении. Тогда, в августе сорок второго, степь была покрыта выжженным солнцем желтым ковылем, теперь она, белоснежная, казалась еще более безбрежной, бесконечной.

Населенные пункты встречались редко, поезд останавливался лишь на разъездах, чтобы пропустить следовавшие к фронту встречные эшелоны с войсками и боевой техникой. На небольших полустанках жители предлагали продукты в обмен на чай, но мы, медики, для обмена ничего не имели.

Стемнело, но вскоре из-за туч показалась яркая луна и вся степь озарилась ее мертвенно-бледным светом. Подумалось: а ведь и луна, и снег, и метели, и солнце — все было и в минувшие дни, но ничего тогда мы этого не замечали, занятые постоянным и очень тяжелым делом, которое подчиняло себе все мысли, думы, ощущения. Словом обмолвиться друг с другом иной раз было некогда. А сейчас в вагоне никто не спал. Горели самодельные светильники, сделанные из снарядных гильз. Командир и начальник штаба медсанбата, примостившись у стола, что-то изучали. Врачи, кто лежа, кто сидя, обсуждали то, что больше осталось в памяти. Но, говорят, отъезжающий первую часть пути думает об оставленном на станции отправления, а вторую — о том, что ждет его впереди. Конечно, многие из нас хотели бы узнать, куда следует эшелон и где его конечная станция. Нам объявили лишь, что дивизия направлена на доукомплектование, велики, очень велики были потери в боях…

Наш 38-й отдельный гвардейский медсанбат, несмотря на то что не слишком пострадал, значительно обновился за счет перемещений персонала. Перед отправкой батальона на пополнений его командиром был назначен мой сокурсник по мединституту гвардии военврач 2 ранга Ю. К. Крыжчковский. С Юрой мы дружили со студенческих лет. Это был скромный, собранный, выдержанный, несколько застенчивый человек. Хороший, надежный товарищ.

Можно сказать, повезло нам и с заместителем командира батальона по политической части — гвардии капитаном Сергеем Неутолимовым. Он был несколько старше меня и моих сверстников, которых оказалось у нас большинство, но уже имел солидный опыт политической работы в воздушно-десантных войсках. Участвовал в боях под Спас-Деменском и Ельней. Принципиальность, твердость, сочетающиеся с доступностью и чуткостью, помогли ему в короткий срок освоиться в коллективе и преодолеть ту настороженность, с которой мы, врачи, встретили кадрового военного, совершенно не разбиравшегося в медицине.

Штаб медсанбата возглавил отважный десантник гвардии старший военфельдшер Константин Кротов.

Из вновь прибывших в батальон врачей я хорошо знал уже упоминавшегося выше Александра Воронцова. До поступления в мединститут Саша мечтал стать архитектором, а потом вдруг занялся врачеванием, хотя в душе остался художником. В институте мне приходилось видеть его работы. Картины он писал очень и очень неплохие. А вот особых склонностей к хирургии раньше в нем не замечал. И теперь, прибыв в батальон и получив назначение на должность ординатора операционно-перевязочного взвода, Воронцов очень тревожился. Сразу обратился за советом, высказал сомнение: сможет ли работать? Я обещал помогать.

Саша был высок ростом и несколько медлителен в движениях. Разговаривал тоже неторопливо, но в товарищеских спорах на медицинские темы преображался, становился энергичным. Говорил логично, конкретно. Я надеялся, что помогу Саше стать на ноги в профессиональном смысле.

С должности младшего врача одного из полков перешел к нам хирургом гвардии военврач 3 ранга Константин Кусков. В начале войны он окончил Семипалатинский медицинский институт. Я дважды видел его прежде на медпункте части и в медсанбате, когда он приезжал навестить кого-то из раненых, но знаком с ним не был. По службе в полку характеризовался положительно. Костя оказался человеком очень разговорчивым, прямым, однако его прямота не всегда дружила с аргументированностью.