— Нет, нет, — остановила его Матрона. — Чемоданчики ты оставь, где стоят. А то поселишься с чемоданами, потом тебя не выгонишь. А так — зашёл и зашёл. Посидим, поболтаем, по бокальчику с устатку дёрнем… Не бойся, никто их не унесет, чай не в Черёмушках живем, — болтала она, давая домработнице снять с себя шубу и сапоги. — А ты сам разденешься, не маленький. И проходи вперёд.

Матрона жила на широкую ногу: лимузин для поездок, пентхаус почти в 700 квадратов с зимним садом, антикварная венецианская мебель… Впрочем, всё это не свалилось на неё с неба и не подарено безумным поклонником — сама скопила, заработала голосом, трудом, талантом, мятежной, рвущейся в каждой спетой песне душой.

— А скажи-ка мне, дружок, как ты докатился до жизни такой, что чемоданы оказались за порогом? — спросила она, вальяжно устроившись на огромном диване возле подвезённого домохозяйкой столика с напитками.

— На Руси же не все — караси, есть и ерши. Я из таких, — ответил Диванов, присаживаясь в кресло напротив.

— И кого же ты теперь «наершил»? Говорят, привез из своих степей молоденькую кузину. И что, закружила? Любите вы, старые ерши, молоденьких плотвичек…

— Молоденьких-то не только плотвичек, но и птичек любят, — улыбнулся Диванов, давая понять, что тоже кое-что знает о новом увлечении Матроны. И как бы, между прочим, спросил: — А где Скворцов, я что-то давно его не видел.

— А бес его знает, где его ветер носит? Приедет, расскажет, если ещё лыко вяжет.

— А что, дело так плохо? — участливо спросил Диванов. — Насколько я знаю, он, вроде, знал меру…

— А ты думаешь, я зря его к себе поселила и упросила Костю подменить тебя на Игре? Там хоть постоянно будет занят на записях, а не болтаться по корпоративам… Ладно, это моя забота, ты о себе давай: за что тебя выставили?

— Да, так… Сплелись любовь со страстью. Со страстью самовыражения, — уточнил он. — С одной стороны кузина, с другой — жажда сотворить на канале небывалое. Семья отошла на задний план. А когда одно рухнуло, другое обломилось, задний план поддал под зад. И теперь Диванов оказался на твоём коврике в прихожей, — горько ухмыльнулся гость.

— Ну, уж коврик-то я найду и не в прихожей. А ты поподробней-то не можешь?

— Да все банально. Кузина ехала на деньги и рассчитывала, что поведу под венец. Так бы, может, по глупости моей, и было, но у меня затеялся грандиозный проект. Я закрутился, она не поняла, что, в общем-то, я рабочая лошадь, а не магнат и не герой-любовник — фыркнула, как все фурсетки: «Ах, ты не уделяешь мне внимания? Я не на то рассчитывала…» И улетела в ночной клуб. И чтоб она там пропала…

— Окстись! А если и верно с ней там что-то случится?

— Не дай бог, конечно. Всё равно завтра же оправлю к маме.

— А что за проект и что с ним? — заинтересованно спросила Матрона.

— Задумано было по-взрослому, мог большие бабки срубить, но не поняли. Один сразу обломил, другой проект принял, но оставил меня одного, некоторые отмахнулись, как от чертовщины. Измотался я биться лбом об стенки…

— Знакомо… Но пока лоб не разобьешь, хлебца икрой не намажешь. Должен, вроде, и сам знать. Тоже ведь битый…

— За битого обычно больше дают, а тут гоняли, как пацанчика.

— Но, может, ты все-таки скажешь, что за проект? — настояла Матрона, согревая в ладонях недопитый бокал коньяка.

— В двух словах так: у меня на ТОМ СВЕТЕ появился знакомый, который, представь, отвечает на вопросы электронной почтой.

— Господи! Какие у тебя знакомые-то! — вскинулась Матрона. — Я скольких знакомых уже проводила и ни один чего-то не пишет…

— Ну, и я хотел закрутить вокруг него грандиозное шоу: вопросы, ответы, ну, ты представляешь, как я умею. Но знакомый оказался занудой, отказался участвовать сам и не дал больше никого, с кем бы можно было связаться. Я плюнул на него и хотел сделать полностью постановочный вариант. Но наш Канал отказался от идеи, я сунулся к горбуну Кожарину, тот, вроде согласился, но всё свалил на меня, не дав в помощь ни одного продюсера. И я спекся. Пару недель побегал по котам, но не поймал ни одного жирного. За это время Александра успела надуть губы, а супруга — собрать чемоданы и выставить их за порог. И вот я весь перед тобой. Помятый, как использованный презерватив.

— Как говорят, «картина маслом!» …Ну-ка, поподробнее о знакомом на том свете…

— Да!.. Зануда один. Вместе когда-то работали. Тогда был занудой и теперь — «Всё должно быть по совести!.. За всё человек отвечает при жизни!» Ну, и прочую муть несёт.

— А чего? Все правильно: всё должно быть по совести. И за всё человек платит сам. А ещё чего твой знакомый пишет?

— А хрен его знает! Я плюнул и больше ни разу на него не выходил, — отмахнулся Диванов, чувствуя, как тяжелеет от коньяка его блистательно подвешенный язык. — Я устал. Где лежит твой коврик?

— Про коврик пока забудь. Сейчас ты мог бы выйти на своего знакомого? Я бы с ним поболтала…

— Выходи на него сама. Вот его простой до безобразия адрес, — Диванов протянул ей скомканный листок. — А я пошел искать коврик… или лучше диван?

— Черт с тобой. Там, в комнате Скворцова есть свободная кушетка, — отмахнулась Матрона.

— А если я упаду в его кровать? — пьяно спросил Диванов.

— Падай, хоть за кровать. Если явится сегодня, разберётесь, где кому спать.

Что-то ещё бормоча, Диванов уплёлся вглубь квартиры, а Матрона, оставив коньяк, пересела за рабочий столик в углу гостиной, где под розовой атласной накидкой у неё стоял видавший виды стационарный компьютер. Все, кому доводилось видеть его, говорили, что пора эту рухлядь выбросить, сейчас ведь столько новых стильных аппаратов. Но Матрона, при всей широте своей натуры и внешней склонности к шику, любила некоторые старые вещи и никак не поддавалась на уговоры и подначки. К ним относился и почтенный НР. В этом же доме, этажом ниже, у нее была студия звукозаписи, напичканная самой современной техникой. Есть там и мощные компьютеры для монтажа звука и клипов. Но она любила домашний НР, в памяти которого хранила много личного, по сути, весь свой архив, с тем расчётом, чтобы, если когда-то засядет писать мемуары или кто-то другой возьмётся за её жизнеописание, всё было у него под рукой.

Вообще, она уже чувствовала приближение этого времени, когда оставит свою публику другим, не менее настырным и заряженным на успех, а сама переберется в загородный дом. И там без суеты, без нужды каждодневно выглядеть королевой, в одном халате и мягких тапочках сядет у экрана старого друга и будет думать, с чего ей начать писать. Приближение этого времени она ощутила недавно, когда ни с того, ни с сего вдруг начала оценивать каждый свой поступок: так ли он совершён и почувствовала потребность советоваться с кем-то, скорее даже не с друзьями, а с кем-то более добрым и мудрым. С мамой, например, давно уже покинувшей этот мир. Именно перед ней она недавно почувствовала потребность оправдаться за то, что привела в дом молодого, талантливого и избалованного всеобщим вниманием Скворцова. «Ты не подумай, я не для постели его привела, — говорила она. — У него нет никого из близких, а парень срывается, мне просто жалко, если погибнет. А меня он уважает почти как мать, и я стараюсь повлиять на него, если ещё смогу…»

А вот Диванов подкинул возможность поговорить с человеком с ТОГО СВЕТА. Странно, что она ничего не знала о таких его связях. Чертовы гастроли, с ними потеряешь всё на свете!

Она осторожно набрала оставленный Дивановым адрес и дрожащими пальцами отбила по клавиатуре:

— Здравствуйте. Мне сказали, что я могла бы… — она остановилась: «Что я могла бы?» и продолжила: — посоветоваться с Вами… Правда, я не знаю, как обращаться к Вам… Дима Диванов дал мне только этот адрес… А я — Альбина Мирная… И ещё все зовут меня «Матрона».

— Здравствуйте, Альбина Ивановна, — отпечаталось на экране. — Я знаю Вас. И даже когда-то брал у Вас интервью. Если вспомните, это было после Вашей победы на фестивале «Золотой Орфей».