В длинные зимние ночи, когда нам объявляли «максимум» — то есть задание сделать максимально возможное число вылетов, — некоторые экипажи проводили в воздухе по 10 часов. 10 часов крайнего нервного напряжения, напряжения всех физических сил!
Иногда в результате перенапряжения наступала апатия, и летчик или штурман засыпали в полете или, наоборот, не могли уснуть по нескольку суток.
Бывало и так, что на глазах летчика над целью гибли боевые товарищи. Их самолеты, сбитые зенитным огнем или подожженные ночным вражеским истребителем, камнем падали на землю.
Но как бы ни было тяжело, девушки всегда рвались в бой. Только в одном случае проявлялась женская слабость: если экипаж по каким-либо причинам отстраняли от полета. Вот тогда боевые летчики плакали от обиды, как школьницы.
В туманные, непогожие ночи на старте, когда в ожидании полетов экипажи сидели под плоскостями своих «У-2», Женя любила рассказывать нам сказки. Тихим высоким голоском читала она баллады Жуковского, красивые сказки о подвигах рыцарей и их прекрасных дамах. Помнила она их удивительно много. И тогда невольно забывался и дождь, и туман, и холод.
Любила она и помечтать, глядя на далекие звезды. Отыскивая на небе свою любимую Капеллу, Женя говорила мне: «Когда я гляжу на звезды, я думаю о том, как вернусь в Московский университет».
Вот эта ее мечтательность и нежность как-то странно сочетались с большой серьезностью и мужественностью.
В члены партии Женю приняли в марте 1943 года. В дневнике она пишет: «Самое главное в моей жизни — партбюро приняло меня 4 марта в члены партии».
С первых дней Женя активно участвовала в партийной жизни полка. Последнее время ее неизменно выбирали членом партийного бюро.
Ей часто поручались наиболее ответственные политические доклады на партийных конференциях в полку. Во 2-й авиаэскадрильи, где парторгом была штурман Полина Гельман, работал философский кружок. На первом занятии кружка Женя делала доклад о философии Гегеля. Слушать ее было интересно, Женя не знала шаблонных, штампованных фраз, чувствовалось: все, что она говорила, шло от души. Серьезные доклады делала она и на штурманских тактических конференциях летного состава.
Летом 1943 года выбыл из строя штурман полка. Я помню, что назначали мы Женю Рудневу на эту должность с опаской.
Она, безусловно, была в это время лучшим штурманом в полку. Отлично зная теорию самолетовождения, умело применяла ее в боевой работе. В воздухе вела себя удивительно спокойно и уверенно. Но смущал ее мягкий характер, боялись, что она не сможет быть настоящим, требовательным командиром.
Однако Женя стала замечательным штурманом полка. Штурманы признавали ее авторитет, уважали, любили и выполняли все указания безоговорочно. Если штурман допускал небрежность, она воспринимала это почти с удивлением: казалось, ей стыдно больше, чем самому виновному.
Как штурману полка, ей не полагалось много летать. Она должна была на старте контролировать работу летно-штурманского состава. Но Женя не могла не летать. Она говорила, что должна знать каждого летчика в полку, его индивидуальные качества и под этим предлогом часто высаживала какого-нибудь штурмана и летела сама. Это было единственное, за что обижались на нее штурманы, так как всю войну у нас дрались за каждый вылет и нельзя было сильнее обидеть человека, чем отстранить его от полета.
Почти все молодые летчики свой первый боевой вылет совершали с Женей Рудневой: и ныне Герой Советского Союза Марта Сыртланова, и прекрасный летчик Рая Юшина, и многие другие.
Еще в 1942 году в полку была создана новая штурманская группа из вооруженцев. В тылу пополнение для женского полка не готовили, и мы вынуждены были делать это сами.
Руководила группой, создавала для нее программу, вела основные курсы Женя Руднева. Молодые «штурманята» относились к ней восторженно. Никто не умел объяснить так понятно и просто, так хорошо разобрать каждую неясность, как это делала Женя. Не один десяток новых штурманов ввела она в строй.
Ночью боевая работа, полеты до изнеможения, утром — занятия, подготовка к ним, партийная работа, — но никто никогда не слыхал от Жени жалобы на усталость. Наоборот, вечное недовольство собой, поиски лучших форм работы.
В людях Женя всегда видела самые хорошие их стороны; я никогда не слышала, чтобы она плохо сказала о человеке. Ее статьи в литературном журнале, заметки в газете, выступления всегда были проникнуты большим теплом к своим боевым подругам.
Женя считала, что командиры должны быть такими людьми, которых любил бы весь полк, к которым приходили бы с любой радостью, с любым горем. Характерна в этом отношении ее запись в дневнике за два месяца до гибели: «Я очень высоко ставлю звание командира Красной Армии, офицера... Как много даст мне в жизни эта школа офицерского коллектива...»
Неудачи, которые бывали у нас, наши потери Женя переживала болезненно.
Особенно тяжело переживала она гибель подруги — адъютанта эскадрильи Гали Докутович. Много прочувствованных строк посвящено ей в дневнике. Галя была незаурядным человеком. До войны она училась в Московском авиационном институте, одновременно кончала аэроклуб, всей душой любила авиацию.
Однажды, пока ремонтировали ее самолет, она задремала на поле, и на нее наехал бензозаправщик. С сильными переломами отправили ее в госпиталь. Прощаясь со мной,
Галя просила об одном: «Когда я вернусь, не назначай меня адъютантом, я буду только летать».
Не сказав нам о запрещении врачей, отправлявших ее в тыл, она после госпиталя вернулась в полк и была назначена штурманом звена. Девушки рассказывали, как она, скрываясь от всех, плакала после полетов от боли в позвоночнике и ногах. Но оставить родной полк, свою боевую работу она не могла. «Как дорог каждой наш полк! Какое счастье быть в нем», — писала Женя в дневнике после возвращения Гали.
В конце 1943 года Женю отпустили в Москву. Одиннадцать дней была она дома, побывала в своей любимой обсерватории. Случилось так, что среди своих спутников по дороге в Москву Женя встретила того, кто мог бы стать спутником ее жизни.
Первая и последняя любовь, чистая, светлая и глубокая, как все, что было в ее жизни, неожиданно пришла к ней. И как просто, как хорошо пишет Женя об этом в своем дневнике:
«Зачем мне целый мир?.. Мне нужен целый человек, но чтобы он был «самый мой». Тогда и мир будет наш».
Тысячи километров разделяли их, но теплые слова любви и дружбы доходили из Ирана на Тамань.
Наступил апрель. Полк летал непрерывно, каждую ночь. Готовилось большое наступление наших войск, У всех было бодрое, радостное настроение.
Полина Гельман вспоминает, как в солнечный апрельский день, накануне гибели Жени, они ходили с ней по улице Пересыпи. Женя сказала: «Как хорошо все-таки жить, — можно творить, думать, бороться, любить, читать. А что может быть лучше всего этого?»
В ночь на 9 апреля 1944 года над Керчью ярко светила луна, а на высоте 500-600 метров небо закрывал тонкий слой облаков. На фоне облаков, освещенных сверху луной, отчетливо, как на экране, видно было,как самолет медленно ползет по небу.
В эту ночь Женя Руднева совершала свой 645-й вылет вместе с молодым летчиком Прокофьевой. Над целью их самолет был обстрелян и загорелся. Через несколько секунд внизу разорвались бомбы — штурман успела сбросить их в цель. Горящий самолет некоторое время продолжал еще лететь на запад — надо было сбросить листовки. Потом повернул на восток, и тут экипажи других самолетов увидели, как из первой кабины вылетели три разноцветные ракеты — они были у летчика в кармане.
Самолет сначала медленно, спиралью, а потом все быстрее начал падать на землю. Цветные ракеты стали рваться от сильного жара в кабине штурмана... Самолет упал за линией фронта. Видно было, как он вспыхнул в последний раз и погас...