Непримиримого врага Монтесума приобрел в лице князя Истлилсочитля в ходе спора за порядок наследования власти в городе Тескоко, который был разрешен властителем в пользу его брата Какамы. Однако наиболее опасным противником оставался вольный город Тласкала, сохранявший свою независимость на протяжении более двух столетий. Тласкалтеки и их союзники отоми, по-спартански скромные горные народы, своей независимостью были обязаны, по-видимому, типично мексиканской манере ведения войны. Между ацтеками и тласкалтеками ежегодно происходила традиционная, заранее оговоренная война, так называемая «война цветов», в ходе которой следовало захватить максимальное число пленных для будущих жертвоприношений, а также обучить молодежь военному искусству. Тласкалтеки, будучи народом, уступающим в численности, давно уже считали эту «священную войну» обременительной обязанностью, особенно после введения экономической блокады со стороны значительно более могущественной империи ацтеков. По-видимому, в лице этого смертельного врага Теночтитлана испанцы обрели желанного союзника в борьбе против мексиканцев.

Для того чтобы объяснить причину поразительных успехов испанцев, следует упомянуть еще об одном обстоятельстве, которое коренится в религии индейцев, а именно в вере в «белых богов». Боевой дух воинственного народа ацтеков, направленный против европейских пришельцев, сдерживался их собственной верой. Роковые предзнаменования возвещали близкий конец света и повергали ацтеков в трагический пессимизм. В год Ce-Acatl («Первого тростника») в Туле родился Кетцалькоатль, которому суждено было стать героем культа, распространенного во всей стране. Странным является то, что Кетцалькоатль, которого вскоре стали почитать как бога, по-видимому, носил бороду и имел светлую кожу; одним из его символов считался крест. Согласно преданию, Кетцалькоатль отплыл на запад к побережью далекого Тлапаллана, дав перед этим обещание вернуться в год Ce-Acatl. Теперь ацтеки, исполненные страха, упорно ожидали предсказанного возвращения короля жрецов, который должен был положить конец кровавому правлению богов. По ацтекскому календарю, построенному на 52-летнем цикле, год «Первого тростника» мог соответствовать в христианском летосчислении лишь годам 1363, 1415, 1467 или 1519. Поэтому, когда в 1519 году Эрнан Кортес высадился на побережье Мексики, индейцы явно сочли его возвратившимся Кетцалькоатлем. Этим также объясняется суеверный страх Монтесумы, который никогда не мог решиться на сопротивление армии христиан.

Итак, в этот момент величайшего кризиса в истории империи религиозные воззрения ацтеков никоим образом не стали им моральной поддержкой, а роковым образом парализовали способность народа и властителя к сопротивлению. Боязнь того, что пришельцы могут оказаться белыми богами, заставила обычно столь воинственных сыновей Теночтитлана впасть в скорбь и летаргию. Всем явлениям природы придавался глубокий смысл, и суеверным приверженцам анимистической религии они казались знамениями грозящей катастрофы.

По прошествии недели с нетерпением ожидавшиеся послы Монтесумы вновь прибыли в лагерь испанцев. Сотня носильщиков доставила подарки властителя европейским завоевателям. Терзаемый сомнениями император ацтеков приказал изготовить для испанского главнокомандующего золотую шейную цепочку с подвесками, украшенными нефритом, золотые обручи для рук и ног, маску из бирюзы, головной убор из перьев, серьги в форме змеи и другие регалии, которые, по представлениям мексиканцев, являлись атрибутами бога Кетцалькоатля. Узнает ли Кортес подобающие ему жертвенные украшения и обнаружит своим поведением, что является белым богом?

Велико было разочарование, когда Кортес, не обратив внимания на глубокий символический смысл происходившего, небрежно отложил божественные украшения в сторону. Гораздо больше, чем изделия из перьев, испанца интересовал желтый металл, который индейцы добывали в рудниках, расположенных в горах. Жажда золота вызывала лишь удивление, а также презрение индейцев, для которых этот металл не имел особого значения; они обычно даже называли его «нечистотами богов».

Богатые подарки Монтесумы, по-видимому, произвели большое впечатление и в Европе. Дары императора ацтеков, посланные Карлу V, были выставлены в Брюсселе для обозрения публики. Здесь ими восхищался Альбрехт Дюрер, художник, происходивший из семьи золотых дел мастеров. В 1520 году он восторженно писал в своем дневнике: «Вчера я также видел вещи, которые привезли королю из новых золотых краев, подобные золотому солнцу, ярко сверкающие. Ими наполнены две комнаты, а две другие — всевозможными великолепными одеждами, убранством и многими прекрасными вещами, необходимыми человеку, на которые гораздо приятнее смотреть, когда они так прекрасны. Все эти вещи настолько драгоценны, что оцениваются в сотни тысяч гульденов. Я никогда в жизни не видел ничего подобного, что так порадовало бы мое сердце». К сожалению, многие золотые изделия были утрачены, ибо император, постоянно нуждавшийся в деньгах, приказал часть из них переплавить.

Итак, с помощью драгоценных подношений Монтесума стремился заставить чужаков отказаться от плана по достижению мексиканской столицы. Он не подозревал, что именно его богатые дары еще больше вдохновили испанцев на продвижение к источнику этих сокровищ. Изделия из золота могли предотвратить опасность, грозящую Мексике, не больше, чем заклинания магов и чародеев, вновь и вновь посылаемых Монтесумой. Как рассказывают индейские летописцы, «Гневный господин» предался своему пессимистическому настроению — «с восхищением взирать на все, что неминуемо должно случиться». Вера в предопределенность и неотвратимость приближавшейся беды приняла у Монтесумы форму болезненных навязчивых представлений, которые сделали его неспособным к какому бы то ни было серьезному сопротивлению.

Эрнан Кортес осознавал, что исходным пунктом для экспедиции вглубь страны может стать только надежная база на побережье, так как необходимо было обеспечить снабжение армии и связь с метрополией. Первый этап продвижения на Теночтитлан был ознаменован закладкой поселка. Он возник здесь на удобной площадке для нового порта, которая также превосходно подходила для опорного пункта, первого европейского поселения на американском континенте — Рика-Вилла-де-ла-Вера-Крус.

Это было очевидным вторжением в сферу полномочий губернатора Кубы и вторым актом мятежа, что было простительно лишь в случае, если Кортес сможет доказать, что, действуя вразрез с указаниями Веласкеса, он защищал высшие интересы своего короля.

Для того чтобы соблюсти хотя бы видимость легальности, Кортес умело инсценировал комедию. Он возложил все полномочия на назначенный им самим городской совет и почтительно испросил увольнения с должности главнокомандующего: главное командование фактически потеряло силу, ибо власть губернатора Диего Веласкеса теперь заменена властью Совета Веракруса. Для видимости некоторое время шло обсуждение, затем Кортеса пригласили вновь предстать перед Советом, где ему объявили, что даже в результате основательных размышлений не удалось найти никого, кто более Эрнана Кортеса подходил бы для должности руководителя экспедиции. Кортесу, который был теперь Alcalde у Justicia Mayor (верховным судьей) и Сарitan General (генерал-капитаном), была вручена высшая военная и судебная власть, и он без всяких колебаний принял эту власть. Кортес и его городской совет отдавали себе отчет в том, что самовластные действия создавали лишь временную правовую основу, которая нуждалась в одобрении короля Испании для того, чтобы вступить в законную силу.