— Мы?

— Да. Я и ты. По разным маршрутам. Это решено сегодня.

…Старый шумный Мадрид, взбудораженный звонкими криками, гулом, возгласами, сигналами машин, ржанием коней, громкими проклятиями, плачем, топотом многотысячной толпы, столкнувшейся двумя мощными встречными потоками — бегущих из столицы и спешащих на помощь оказавшемуся в опасности городу. Из лабиринта улиц, на которые то здесь, то там обрушивались снаряды, опрокидывая стены домов, разбрасывая в стороны доверху нагруженные домашним скарбом повозки и фаэтоны, разметая убитых и раненых, спешили выбраться на простор полей старики, дети, женщины с хныкающими малышами и узлами вещей. А навстречу им, под огонь и бомбы, шли, громко шлепая по мостовой грузными высокими ботинками, отряды добровольцев. Кого только не увидишь в этих наспех сколоченных, разношерстно одетых бригадах с громкими названиями: «Смерть франкистам», «Ярость народа», «Орлы Каталонии»! Крестьяне с дробовиками на плече вышагивали тяжким, плотно припечатывающим шагом — ни дать ни взять точно идут за плугом, выворачивающим землю. Интеллигенты то и дело поправляли на носу сползающие кругляшки-очки. Весело скалящие зубы анархисты нарочито двигались вразвалочку, чтоб все видели: они никогда не станут придерживаться команды «Раз! Два! Три!». Женщины в траурных длинных, до самых пят, платьях закутаны в платки… С высоко поднятыми головами шли, ровняя ряды, интернациональные бригады — в жестких, грубого пошива суконных тужурках, в широких штанах, заправленных в неуклюжие ботинки на толстой подошве. Их громко приветствовали. Из длинных очередей за хлебом выбегали женщины и девушки, обнимали интербригадовцев. Прохожие выбрасывали кулаки: «Но пасаран!» Интербригадовцы, не сбавляя шага, спешили на окраину Мадрида, откуда доносился гул канонады.

Улицы города кишели людьми. Казалось, что все разом решили покинуть дома, чтобы покричать, пошуметь, помитинговать. Все были в движении, все спешили куда-то, о чем-то громко споря и напутствуя друг друга. У многих в руках были кирки и лопаты, ружья и пики. Разбегались они только при появлении самолетов, нещадно бросавших в самую их гущу визжащие бомбы. И тогда город погружался в гром и грохот, визг и плач, над целыми кварталами стелился едкий дым, из-под обломков торопливо, голыми руками выгребали людей и то, что от них осталось. Невыносимо было видеть маленькие искалеченные тельца пяти-шестилетних малышей, тела-обрубки с широко вытаращенными в последнем крике «Мама!» глазенками.

Город вооружался, город готовился к обороне. Опасность сплотила рабочего и мелкого торговца, крестьянина и конторщика, художника и пенсионера… Казалось, что сам город ощетинился мешками с песком, баррикадами, сложенными из булыжников; стены домов, машины, трамваи были оклеены с необыкновенной щедростью лозунгами и транспорантами, кричащими о необходимости встать на защиту города, разбить двигающиеся на Мадрид войска франкистов…

Хаджумар медленно продвигался по улице. Устав от многочасового лазанья по вонючим, сырым, бесконечным каналам мадридского подземелья, он направился к отелю «Флорида», чтобы вздремнуть, согнать с себя эту тупую вялость мышц, что появляется у человека, не спавшего двое суток. Он точно определил время, что уйдет у него на сон, — два с половиной часа. В пять часов за ним заедет шофер и опять отвезет его на площадь, под которой начинается замысловатый узел коммуникаций, ведущих в различные районы города. До прибытия в Мадрид Хаджумара мало кому из защитников города приходило в голову, что подземелье может стать и грозной опасностью, и великим подспорьем в борьбе с врагом. Он уже в первый день наткнулся на склад боеприпасов и оружия, которым запаслись сторонники франкистов и которое в первые же минуты после условного сигнала оказалось бы в руках врагов республики. Каждый день приносил новые факты подготовленных диверсий. Даже под правительственными зданиями была обнаружена заложенная франкистами взрывчатка.

Хаджумару пришлось срочно решать задачу, как закрыть доступ в подземелье контрреволюционерам и диверсантам. Работа велась тайно. Каждый проход, ведущий вниз, будто случайно оказывался замурованным: то якобы нужно было отремонтировать пострадавшее от бомбежки здание и для этого привезли строительный материал, а нерадивые рабочие свалили его в люк; то баррикада прошла как раз над люком; то подвал, через который был проход в подземелье, завалили годовым запасом соли, ибо склада для нее не нашлось… Этими «случайностями» обеспечивалась безопасность объектов, и в то же время они не позволяли мятежникам встревожиться и искать другие возможности для диверсий, когда франкисты подойдут к стенам города.

Но обезопасить себя — это полдела. Важно было самим использовать подземные каналы и проходы для нанесения внезапного удара по врагу. Это было намного важнее. И в этом направлении Хаджумару удалось многое сделать. Мешала неорганизованность. Среди республиканцев бытовало мнение, будто исход войны зависит только от того, как будет настроен на борьбу с мятежниками народ. При этом забывалось, что сражение выигрывается не криками, а воинской наукой, умелым использованием оружия, тактики и стратегии боя. Добровольцу вручали оружие, а научить его владеть им забывали. Ди и военных специалистов у республиканцев было мало. Поэтому советским советникам, готовившим мадридцев к обороне, приходилось начинать с азов. Республиканцы ради свободы были готовы к самопожертвованию, легко шли на смерть, подымаясь под пули. Шли в атаку с песней, с гордым криком «Виват, республика!» Падали, сраженные наповал, с улыбкой. Их бесстрашие было трогательно и впечатляюще. Но этого для победы было недостаточно. И Хаджумар, полюбив эти откровенные души, их доброжелательность и жизнерадостность, негодовал, видя, как отсутствие элементарной военной подготовки уносит множество прекрасных жизней.

Глядя на оживленные лица добровольцев, Хаджумар думал: отправь их на полгода в военные лагеря на учебу — и лучшей армии не надо. Но полгода не было. Были считанные дни для того, чтобы организовать достойный отпор мятежникам.

Неожиданно за спиной Хаджумара раздался выкрик:

— Салюд, советико!

Он инстинктивно чуть не оглянулся. Но привычка, долгие годы вырабатываемая, сработала: Хаджумар даже не замедлил шага. Он давал понять крикнувшему, что не считает приветствие относящимся к нему, Хаджумару. Ведь теперь он не Хаджумар и не представитель Советского Союза. Здесь о его истинном имени и происхождении знают буквально считанные люди. И Хаджумар так же медленно и устало продолжал двигаться по направлению к отелю. За его спиной все больше голосов подхватывали приветствие, горячо, от души провозглашали:

— Вива, руссо!

— Долой фашизм!

— Вива, республика!

Поняв, что крики относятся не к нему, Хаджумар наконец медленно, как человек, который ради любопытства решил взглянуть, что там за шум, оглянулся и увидел толпу мадридцев, окруживших двоих в суконных куртках с погонами. Их дружески похлопывали по плечам, по спине. Тянулись вверх кулаки в традиционном приветствии. Хаджумар узнал их, виновников шумного приветствия. Один из них, тот, что обнял пожилого рабочего, был журналист Михаил Ефимович Кольцов, второй, пытавшийся открыть кинокамеру и заснять эту неожиданную сцену на улице, оператор Роман Лазаревич Кармен. Кольцов, когда его дружно подхватили на руки и стали подбрасывать вверх, всполошился, ошалело перешел на русский язык, упрашивая:

— Что вы? Я же не заслужил! Зачем же меня?

Он раз за разом взлетал вверх и судорожно хватался за очки, боясь разбить их. Кармен водил камерой по толпе и весело шутил:

— Так его! Так! Заслужил он, заслужил!

Теплая волна радости охватила Хаджумара. Испанцы были искренни в проявлении своей благодарности к Советскому Союзу, не оставившему их в одиночестве. Так и хотелось подойти поближе к толпе, которая все разрасталась, становилась восторженнее и шумнее, признаться им, что он тоже советский, что он тоже прибыл помогать им отстоять свободу. И его конечно же так же горячо бы приветствовали, возможно, и ему пришлось бы взлететь над толпой. Вот взялись же теперь и за Кармена… Но Хаджумару нельзя было останавливаться. И вместо того чтобы приблизиться к своим землякам-соратникам, Хаджумар продолжил свой путь. И, лишь заворачивая за угол, вновь бросил взгляд на толпу, которая, выстроившись возле Кольцова, весело позировала Кармену.