— Не все тебя ценят… Вот и македонец… Он отказал тебе.

— Ну и черт с ним! Идти в тыл врага — небольшая радость.

— Кого больше боишься: коммунистов или тех? — показала она на окно.

— Победим тех, возьмемся за этих!

— Когда два твоих врага дерутся, лучше в сторонке постоять. Подождать, пока один из них другого… за глотку… И у победителя силы будут на исходе… Тогда и ударить и свалить его можно.

Педро привстал на кровати, посмотрел на нее внимательно:

— Ты не потаскушка. У тебя мужские разговоры.

— Дурутти забывает об анархии. Не такой нам нужен вождь. Ты должен быть на его месте.

— Ты вот что! — задохнулся от гнева Педро, так неприятен был ему намек на то, что его обошли: — Ты ласкай мое тело, а не слух!

Они пошли в тыл фалангистов далеко за полночь. Впереди шел Хаджумар, следом Аугусто, Лина и Гарсиа. Когда советник залегал, все моментально делали то же самое — об этом он их строго-настрого предупредил. Никаких самостоятельных решений. Каждый делает только то, что ему поручит лично он, советник Ксанти. Тол был распределен поровну между мужчинами. Когда достигли поля, Хаджумар приказал пересечь его ползком. Достигнув лощины, он ловко юркнул вниз… Он шел так, будто неоднократно проделывал этот путь и прекрасно знал, где мост. Лина, не выдержав, спросила у Аугусто, верно ли они идут. Хаджумар резко прервал их шепот:

— Не разговаривать!

За ночь они прошагали километров пятнадцать. Советник подгонял, твердил, что отоспятся и отдохнут днем. Надо добраться до лесочка, что длинным языком вытянулся вдоль реки, но, к сожалению, не дотягивается до нужного им места. Так что днем они будут отлеживаться, а следующей ночью, часам к четырем, окажутся на месте.

— Вперед, вперед, — приказывал он и подбадривал Гарсиа и Лину, потому что Аугусто ни на шаг не отставал от советника.

Уже рассветало, когда они добрались до лесочка. Аугусто предложил спуститься в овраг и там залечь на весь день. Но Хаджумар отправил в овраг Гарсиа и Лину, а сам вместе с Аугусто вскарабкался на пригорок, облюбовал местечко в кустах, плотно прикрывающих его со всех сторон. Пригорок давал полный обзор. Советник, осмотревшись, предложил Аугусто поспать, чтобы тот потом сменил его. Испанец не стал церемониться и уступать очередь Ксанти, прилег на траву.

— Я ненавижу их, — сказал Аугусто. — Они убили моих детей. Моей Марии было всего четырнадцать… Косы у нее были длинные-предлинные, черные змейки… Они ее сперва… на глазах у матери и брата… Мигель бросился на них с кулаками… Что мог сделать одиннадцатилетний малыш? Они поставили на пригорке крест, распяли Мигеля и… подожгли…

Чем мог утешить его Хаджумар?.. Он наблюдал за проселочной дорогой, что шла за полем. Потом стал изучать карту. Судя по ней, в пятидесяти километрах от моста находился небольшой аэродром. Вернее, в то время, когда составлялась карта, он был небольшой, а в дни войны такие объекты растут по часам. Теперь, возможно, это важнейший аэродром, на котором базируются самолеты франкистов. Может быть, оттуда совершают свои варварские налеты на Мадрид пилоты герринговской дивизии «Кондор». Надо бы проверить.

И еще он подумал о том, как все сложно в бригаде анархистов. Дурутти понравился своим цельным характером. Теперь понятно, почему он пользуется влиянием в Испании среди определенных слоев населения. Наверняка он сам тяготился отсутствием полного взаимопонимания с анархистами. Не претит ли ему то обстоятельство, что каждый боец смотрит на него, в первую очередь, как на вождя анархии, а потом уже как на командира, которому все должны подчиняться? Хаджумару было известно о том, что анархисты в случае неодобрения действий командира имеют право собрать митинг и переизбрать комбрига. В таком случае один баламут, наподобие Педро, всю бригаду может настроить против Дурутти. Человеку малоприятно, когда кто-то им командует. Но армия без этого не может существовать. Значит, надо доказать анархистам это, убедить их, заставить поверить в него, советника. И начинать следует с Дурутти.

Когда Аугусто проснулся, Ксанти — насколько позволял ему испанский запас слов — объяснил, на что тот должен обращать особое внимание, и предупредил: если что-то смутит его, он непременно обязан разбудить советника.

Сон окунул его в детство. Он увидел село, мать, отца, дядю… Казалось, что уже тогда он знал, что будет далеко-далеко от родины, и он постарался все запомнить. И вот теперь все деревья, камни, овраги, ущелья, родники, друзья детства встали перед ним воочию…

Он проснулся сам. Оказалось, что спал он три часа. Аугусто не сразу заметил, что советник открыл глаза. Испанец не отрывал взгляда от дороги. Глаза у него были грустные…

Шли сперва лесом, а когда совсем стемнело — полями, старательно обходя населенные пункты. Часто натыкались на военных. Фалангисты вели себя неосмотрительно, точно были убеждены, что вокруг никого нет, только свои. Часовых они выставляли, но и те были невнимательны: не раз можно было утащить даже офицеров, что и предлагали Аугусто и Гарсиа. Но Ксанти упрямо твердил, что их цель — взорвать мост. Таков закон разведчиков, и его надо строго выполнять всем, кто идет в тыл врага. Ксанти казалось, что он говорит убедительно, но по тому, как отворачивались от него испанцы, он уловил, что они остались при своем мнении. «Да не за труса ли они меня считают?» — вдруг пронзила его догадка. Но и это не заставило его отклониться от основного задания и напасть на беспечных вояк, что тсУ и дело попадались им на пути. Лина обиженно смотрела в сторону, давая понять советнику, что ей не понравилось, что он не брал ее на операцию.

Уже рассвело, когда они оказались у цели. Мост им открылся как-то сразу, точно ему самому не терпелось показать всем, каков он красавец. Лучи двух прожекторов, установленных по краям и направленных на настил, разгоняли предрассветную мглу, и хорошо были видны будка и часовые, вышагивающие навстречу друг другу…

Двое часовых… Это уже сложнее. Будь один — Хаджумар взял бы его на себя. А тут надо было брать сразу обоих, одному не управиться. Кому же поручить второго? Аугусто? Гарсиа? Но у них нет опыта. И в состоянии ли они? Стрелять из винтовки во врага и сблизиться с ним, чтобы применить нож, — это далеко не одинаковое дело. Хаджумар знал многих, кто были смелы в огнестрельном бою, у кого была сильная воля, но кто не мог снять часового.

Минуты уходят, пора действовать. Конечно, по всем правилам, следовало бы дождаться смены караула. Но приближается рассвет, и ждать нельзя. Хаджумар лежал, прикидывая варианты, и прислушивался к тихим словам, которыми перебрасывались между собой переводчица и испанцы.

— Я отсюда одним выстрелом сниму часового, — убеждал Лину Гарсиа.

— Нам нужен мост, а не часовой, — сказал Ксанти.

— Но мост охраняют часовые.

— В часового буду стрелять я, — заявил Аугусто.

— У тебя с ним особые счеты? — спросила Лина.

— Стрелять нельзя, — возразил Хаджумар.

Он в десятый раз засек время, чтобы определить, сколько секунд с того момента, как поравнявшись друг с другом, часовые двигаются спиной друг к другу к краям моста… Двадцать три секунды! Маловато. Двадцать три секунды на то, чтобы пересечь пустырь, что отделяет кусты от моста, на то, чтобы вскарабкаться на мост и броситься на одного часового, затем на второго, пока он все еще не обернулся… Двадцать три секунды… Нет, не получится… Значит, надо разделить операцию на три этапа. Сперва, за первые двадцать три секунды, он должен пересечь пустырь. За вторые двадцать три секунды он должен добраться до пролета. И ждать…. Это самое страшное — ждать, пока они сойдутся и начнут двигаться в разные стороны. Ждать, надеясь на то, что ни один из них не заглянет с моста вниз. А ведь они это делают; Есть ли другой ход? Нет, не подключать же к операции неопытных Аугусто или Гарсиа. Он не имеет права рисковать. Значит, надо успеть все самому. За двадцать три секунды подтянуться с пролета на мост, снять финкой одного часового и броситься на второго, пока тот будет вышагивать до конца моста… Да-да, так и должно быть… Не надо никого подключать, главное, чтобы они потом не подвели его, быстро доставили тол к мосту.