Они догнали батальон Педро возле парка. Анархисты узнали военного советника комбрига и изумленно уставились на него. Глаза Педро сощурились в гневе, рука его потянулась к пистолету. Хаджумар не стал дожидаться, когда остановится машина. Спрыгнув на ходу, он встал перед бойцами, широко расставив ноги.

— Вы должны возвратиться на позицию! — сказал он и повторил теперь уже по-испански: — Вы должны возвратиться на высоту!

— Один уже пробовал нас заставить! — угрожающе приблизился к советнику Педро.

Хаджумар как бы нехотя протянул руку к кобуре, стал ее расстегивать. Педро выхватил пистолет из-за пояса, закричал:

— Смерть коммунисту! Да здравствует анархия!

Два выстрела раздались одновременно. Но если пуля Педро прошла мимо, то пуля из пистолета советника опрокинула Педро навзничь на землю. Один из анархистов — взлохмаченный детина — ахнул, бросился к Хаджумару, направил на него винтовку. Но Гарсиа, выскочив из машины, приставил свой штык к груди этого анархиста:

— Полегче, друг!

— Что же вы, анархисты?! — раздался вопль взлохмаченного.

— Молчи, стерва! — оборвал его Аугусто.

Хаджумар отвел дуло винтовки анархиста от себя, тихо спросил:

— Кто еще хочет предать дело революции?

— Братцы!.. — закричал Гарсиа.

И тут заговорила Лина:

— Эй, испанцы! К вам обращается женщина! Я видела разных испанцев: красавцев и уродов, стройных и коротышек, стариков и юнцов. Все они были мужчины. Я поверила, что испанцы сплошь храбрецы. А теперь — не верю! Я вам бросаю в лицо: «ТРУСЫ!..»

— Они не трусы, — возразил Хаджумар. — Их подвел предатель Педро. Сейчас важно возвратить высоту. С нее окраина города как на ладони.

— Как это сделать? — развел руками Аугусто.

— Я знаю как… — сказал камарада советник и привычно, как это бывало не раз, приказал: — Подтянуться, выстроиться и привести оружие в боевой порядок.

…Вот когда понадобилось его хорошее знание подземных коммуникаций Мадрида, вот когда сработал мощный заряд взрывчатки, что был предусмотрительно заложен в том крыле подземного туннеля, что выходил в тыл университетского городка.

В последующие месяцы Ксанти был советником в четырнадцатом интернациональном корпусе, о котором много говорили, но мало кто знал, чем он занимается. Направляя Ксанти туда, Корзин сказал: «Не мне тебе говорить, как могут облегчить оборону столицы удачно действующие диверсионные группы в тылу франкистов. В корпусе горячие, но неопытные люди. Тебе следует сегодня же приступить к делу». «Вы сказали, что группы малоопытны, — ответил Хаджумар. — Учить на словах? Малоубедительно. Придется и мне ходить в тыл франкистов… Обещаю, что это будет не так часто…» «Ты так говоришь, будто, направляясь в тыл врага, заранее заказал пропуск на возврат оттуда, — горько усмехнулся Корзин. — Хотел бы, чтоб так было… Но понимаю тебя. Видимо, не обойтись без того, чтоб самому не возглавить группу. Изредка!» — предупредил он.

Изредка… Как это понять? Раз в полгода? Или раз в неделю? По мнению Хаджумара, изредка — это означало, что уж, во всяком случае, первую вылазку в тыл врага вновь созданной группы должен возглавить он сам, чтобы наглядно показать новичкам, как следует действовать в той или иной ситуации, чтобы вложить в души людей уверенность в своих силах и дерзость в помыслах. Он комплектовал группы, обучал их, определял объекты и тщательно разрабатывал диверсии, — а сам с нетерпением дожидался того дня, когда можно будет отправиться через линию фронта.

Довольно скоро франкистам стало известно, кто руководит диверсионной и партизанской деятельностью. Более того, они знали, что полковник Ксанти сам наведывается к ним в гости. И началась охота за ним. Но он был неуловим, и диверсии, одна смелее другой, совершались все чаще и чаще. Хаджумар уходил в тыл врага с группой отчаянных храбрецов, и каждый километр пути рождал новые легенды.

И нападение на фашистский аэродром под Талаверой Ксанти возглавил сам. Первая часть операции прошла успей] но. Убедившись, что все самолеты охвачены ярким пламенем, точно заспорили, который быстрее сгорит, бойцы спешно пересекали поле, стремясь поскорее углубиться в лес. По дороге, проходящей по плантации маиса, показалась машина с фашистской охраной.

— Ложись! — приказал Хаджумар.

Группа залегла. Машина промчалась бы мимо них к аэродрому, где раздавались пулеметные очереди — лихорадочные, на авось, если бы не Том, американский доброволец. Упоенный победой, он не желал пропускать мимо себя легкую добычу и, ослушавшись приказа, приподнялся и с криком: «Вот вам!» — бросил гранату в грузовик. Но граната не взорвалась. Машина затормозила, из кузова посыпались фашисты, на ходу открывая огонь. Пришлось принимать бой. И тут показались еще две машины с охраной. Подкрепление высыпало на поле и цепью стало обходить группу.

— Всем отходить, перебежками! — приказал Хаджумар и, подхватив ручной пулемет у Гарсиа, дал очередь по цепи, заставив фашистов залечь. — И тебе отходить! — закричал камарада советник, видя, что Гарсиа пристроился рядом с ним на земле. — Это приказ!

Гарсиа нехотя сделал бросок в сторону леса, догоняя группу. Фашисты попытались пересечь бойцам путь. Но пулемет Хаджумара заставил их вновь прижаться к земле. Оглянувшись, камарада советник увидел, что группа почти у зарослей. Он вскочил, перебежал несколько шагов, отступая к лесу, и опять залег за пулемет. Он трижды повторял свой маневр, пока наконец группа не скрылась за деревьями. Теперь фашисты вели огонь только по нему. Предательское зарево аэродрома освещало все поле. Хаджумар сделал еще один бросок, и в это время пули впились ему в ногу и бок… Он упал, дал длинную очередь. И тут пулемет захлебнулся — кончилась лента… А до леса оставалось метров пятнадцать… Не добежать… Хаджумар вытащил пистолет… Жаль, что все так заканчивается… Жаль и обидно, что гибнет из-за недисциплинированности одного из бойцов… Жаль… Он знал, сколько патронов в пистолете… Он мог еще сделать шесть выстрелов по врагам. И он стал целиться и нажимал на курок, только убедившись, что цель будет поражена. На пятом выстреле он услышал позади себя шаги. Метрах в трех от него шлепнулась на землю неуклюжая фигура Аугусто.

— Ты почему возвратился?! — закричал он ему. — Команда была отходить!

— У тебя больше нет патронов, я догадался, — оправдывался Аугусто. — Теперь мой пулемет будет их сдерживать. — Он нажал на гашетку, и Хаджумар убедился, что занятия на стрельбище пошли ему впрок: прицельный огонь заставил залечь осмелевших было фашистов.

— Будем отходить, попеременно делая броски, — сказал камарада советник и, когда Аугусто вновь нажал на гашетку, сделал бросок к лесу… Он думал, что пробежит метров десять, но раненая нога не слушалась его, подвернулась, и он упал недалеко, у чащи деревьев. Боль туманила глаза…

Гарсиа бросился к нему, приподнял, потащил в заросли.

— Погоди! — приказал Хаджумар. — Ложись! — И закричал Аугусто: — Отходи, Аугусто!..

Но тот только махнул рукой, предлагая им скорее углубиться в чащу.

— Аугусто! — грозно закричал камарада советник. — Отходить!

Пулемет Аугусто умолк, испанец повернул к нему голову:

— Всем не уйти!

— Я тебе приказываю! — Хаджумар поморщился от боли.

— Скорее уходите! — Аугусто отказывался выполнять приказ — впервые! — Я прикрою вас. Иначе все погибнем…

Хаджумар понимал, что только так можно уйти от преследования. Он сам взялся прикрыть огнем отход товарищей. Но его ранило, и не стало патронов, и теперь выходит, что Аугусто перехватил то, что было предназначено ему, Хаджумару.

— У меня еще есть гранаты! — закричал Аугусто. — Уходите! Фашисты у меня в долгу!

— Эй, Аугусто, я твой командир, приказываю тебе отходить! — приподнял голову Хаджумар, и тут еще один удар пули, на этот раз в плечо, опрокинул его навзничь. Он потерял сознание.

Обратный путь группа рассчитывала преодолеть за двенадцать часов. Но теперь, постоянно чувствуя погоню, боясь наткнуться на засаду, добиралась до фронта кружным путем. Том, нарушив главный закон диверсантов: никаких отсебятин, чувствовал свою вину. Всячески желая оправдаться, он говорил о своей ненависти к фашистам, брал на себя самую тяжкую обязанность — идти впереди, чтоб проверить, нет ли засады. Он подолгу не отпускал древко самодельных носилок, на которых бойцы несли раненого командира. Когда Ксанти пришел в себя через несколько часов, Том облегченно вздохнул. Советник усилием воли заставил себя всмотреться в карту, наметил маршрут и опять впал в небытие.