Никогда еще с такой настойчивостью не предпринимались меры для поимки заключенного.

Котовского искали на пограничных заставах, во всех городах и местечках юга России; за делом его поимки следили губернаторы и петербургские чиновники. Они понимали, что из тюрьмы бежал человек, который шел против власти, посягал на существующий порядок. Котовский был для них прежде всего «опасный политический преступник».

Побег Котовского взбудоражил всех. Событие это обсуждалось на базарах, в конторах, на улицах. Многие шли к тюрьме, чтобы посмотреть на окно башни, из которой бежал Котовский. Высокое, оно было видно издалека. Весть о том, что Григорий Котовский вырвался из железной камеры и освободился от оков, дошла и до бессарабских крестьян, над которыми урядники и приставы продолжали творить расправу за недавние волнения.

Во всех молдавских селах люди радовались побегу Котовского. Значит, нет таких замков и стен, за которыми можно спрятать его, значит, не сдался он, не поник головой и скоро снова будет мстить кровопийцам.

О побеге Котовского ходили бесконечные толки, приводились всевозможные версии, делались догадки. Газеты были полны фантастическими сообщениями о побеге. Досужие газетчики писали, что в бывшей камере Котовского «найден подробно разработанный чертеж воздушного шара с подробными вычислениями необходимых для устройства шара материалов и инструментов и обозначением стоимости каждого из них, например, тридцать аршин шелка по одному рублю пятьдесят копеек, тридцать аршин подкладки, насос и т. д. Возможно, что Котовский разрабатывал план улететь из тюрьмы»[6].

Чиновники особых поручений вели следствие. Кишиневский прокурор ежедневно посещал тюрьму, стараясь установить, не подкупил ли Котовский стражу. Надзиратели Иванов и Топалов, на всех допросах повторяли, что они не спали и ничего не видели.

Дознание о побеге поручили произвести приставу второго участка Хаджи-Коли.

Хаджи-Коли никак не мог напасть на след Котовского, пока, наконец, не подкупил эсера Ермичея, который лично знал Котовского. Впоследствии Ермичей не раз выполнял поручения кишиневской охранки. Он знал и указал Хаджи-Коли место, где скрывался Котовский.

Хаджи-Коли с помощниками направился по указанному адресу. Только он завернул за угол, как невольно подался назад, — навстречу ему шел Котовский. Они встретилась лицом к лицу на Теобашевской улице. Котовский сразу узнал Хаджи-Коли. Только полицейские хотели преградить Котовскому дорогу, как он сбил их с ног и ударил растерявшегося Хаджи-Коли в переносицу. Не успели полицейские опомниться, как Котовский кинулся бежать. Хаджи-Коли приподнялся с земли и пустил ему вдогонку несколько револьверных пуль. Полицейские начали свистеть. Раненный в ногу Котовский вскочил на первую проезжавшую пролетку и погнал лошадей, не обращая внимания на испуганного кучера. На одном из поворотов он спрыгнул и скрылся от погони, спрятавшись на бахчах, где, преодолевая нестерпимую боль, снял, сапог с ноги и перевязал рану куском разорванной рубашки. Он не знал, куда ему теперь податься, — всюду его заметят. Теперь у него бросающаяся в глаза примета — он хромает. С трудом добрался он до знакомого врача, решив ему во всем довериться. Врач гостеприимно встретил беглеца. Несколько дней он продержал его у себя. Раненый же был нетерпелив. Ему нужно было скорей установить связи. Котовский досадовал на медленное заживание раны. Он вырвался из тюрьмы не для того, чтобы бездействовать. Он уже начал собирать новую дружину. Распрощавшись с врачом, Котовский то и дело менял квартиры.

23 сентября Григорий Иванович нашел приют на квартире сцепщика вагонов Михаила Романова, жившего близ станции, в доме № 20 по Гончарной улице. Ермичей узнал о том, что Котовский скрывается у Романова, и донес об этом Хаджи-Коли.

Хаджи-Коли и приставы других участков Македон и Чубаров, с усиленным нарядом стражников и целой ватагой околоточных я городовых, окружили дом Романова. Котовский сидел на кухне и беседовал с хозяином. Увидев приближение полиции, Григорий Иванович спрыгнул через окно во двор соседнего дома, перебрался через забор и… столкнулся с полицейскими, сидевшими в засаде в Остаповском переулке. На этот раз ему пришлось сдаться без сопротивления. Он мог убить одного-двух, но все равно был бы схвачен. К тому же после прыжка нестерпимо разболелась раненая нога.

Пристав Хаджи-Коли снова торжествовал. Он лично надел Котовскому ручные кандалы; при обыске отобрал у него револьвер с двумя обоймами и сам проводил до дверей пустовавшей камеры.

Начальник тюрьмы рапортовал бессарабскому губернатору о том, что Котовский вновь заключен в вверенную ему тюрьму, при этом указал, «что у названного Котовского имеются две огнестрельные сквозные раны на правой ноге — одна выше колена, а другая — ниже колена, ввиду чего он временно, впредь до выздоровления, освобожден от ножных кандалов и закован в наручники».

О поимке Котовского было немедленно сообщено в Петербург. «Котовский задержан, прекратить розыски». Эта телеграмма, за подписью бессарабского губернатора, была отправлена всем уездным исправникам, полицмейстерам и агентам.

26 сентября 1906 года газета «Бессарабская жизнь» сообщала: «Вчера пристав второго участка произвел в тюрьме допрос Котовского, с целью выяснить обстоятельства побега. На все вопросы Котовский отказывался отвечать, заявив только, что побег им подготовлялся давно. Каким образом он его совершил — сказать отказался. Между прочим, он сообщил, что уехать из Кишинева ему мешали раны, но через два-три дня он должен был получить паспорт и выехать из Кишинева. О надзирателях Иванове и Топалове, подозреваемых в содействии его побегу и по распоряжению судебной власти заключенных в тюрьму, Котовский отзывается неведением».

Новый надзиратель усиленно наблюдал за Котовским. В глазок он видел, как заключенный становился на колени, вдыхал воздух, опускался, снова поднимался, наклонял корпус в разные стороны, а потом прислонялся к стене и медленно поднимал, ногу, на которой еще не зажили недавние раны. Котовский тренировал свое тело — только сила и ловкость могли помочь ему в будущих побегах.

Железная решетка разделяла камеру Котовского на две части. Раньше надзиратели смотрели в «глазок», теперь же они дежурили у решетки в самой камере. Часами бессмысленно смотрели они на узника. Разговаривать с ним запрещалось. Котсвский уже привык к тому, что на него постоянно был устремлен чужой взгляд. Он беспрерывно шагал по камере от решетки к стене, взад и вперед, точно маятник.

Во время общих прогулок арестанты заполняли двор. Поравнявшись с башней, они смотрели вверх, как бы приветствуя Котовского. А он в эти минуты, приподнимаясь на носках, жадно прислушивался к доносившимся голосам. Он научился слушать тюрьму. Уголовники в общих камерах шумели, играя в карты, дрались между собой; сидящие в одиночках насвистывали к напевали; политические переговаривались, спорили.

Котовский все мерил и мерил шагами свою клетку. Больше полугода сидел он уже в тюрьме. За это время он двадцать четыре дня был на свободе, которая досталась ему дорогой ценой.

Только затянулись раны, как на него снова надели и ножные кандалы. Бывали ночи, когда Котовский просыпался от шума. Он слышал крики и стоны. Каменная тюрьма сотрясалась от стуков. Дребезжали и падали стекла. Начинался очередной тюремный «бунт», или кого-то избивали, или политические демонстрировали свой протест против произвола тюремщиков. И тогда Котовский в своем каменном мешке также начинал с неудержимой яростью бить ногами в решетчатую дверь и кричать. Надзиратели, дежурившие у его одиночки, не решались его успокаивать. Молча продолжали они смотреть на него. А когда в тюрьме воцарялась, тишина, Котовский долго еще не ложился и все без устали ходил по камере, освещенной мутным светом ночника, мигавшего в коридоре…

Суд был назначен на 13 апреля 1907 года.