Котовский разгуливал по двору тюрьмы. В сторонке стояли его заключенные дружинники. На другом конце двора сгруппировались сторонники разбойника Загари.

Загари подошел к Котовскому, преградил ему дорогу и начал громко, на весь двор, выкрикивать оскорбительные слова. Котовский сильным ударом руки отбросил Загари в сторону. Он решил первым нанести удар, так как знал, что борьба все равно неизбежна. И тут же сзади на Котовского набросились трое из шайки Загари. Они старались схватить его за голову, за ноги, за руки, свалить и здесь же прикончить. Но свалить его они не могли. Он стоял на месте, расставив ноги, и отбрасывал от себя всех нападавших.

Никто из надзирателей не поднимал тревоги, они спокойно наблюдали за происходящим: «Авось, Загари поможет избавиться от беспокойного арестанта». В руках Загари сверкнуло лезвие ножа. И в эту минуту, неожиданно для всех, невысокий арестант Меламуд, житель Малой Малины, ударил Загари булыжником по голове. Бандит упал замертво.

На несколько секунд воцарилась тишина, а потом неистовые вопли и крики огласили тюремный двор. Люди из банды Загари схватились за камни, привезенные для ремонта одной из башен. В Котовского со всех сторон полетели булыжники. Дружинники и друзья бросились к нему на помощь. Один из них вырвал железный прут из окна камеры и, размахивая им, подскочил к тем, кто кидал камни.

Котовский вовремя выхватил из рук товарища железный прут. Он стоял посредине двора, сдерживая свою ярость. Все те, кто готовились убить его, начали отходить в сторону. В это время раскрылись ворота, и в них показался начальник тюрьмы Францкевич.

Тюремное начальство только тогда решило прекратить побоище, когда поняло, что Котовский со своими дружинниками не сокрушим.

Продолжая держать в руках железный прут, Котовский сделал шаг навстречу начальнику тюрьмы. Францкевич испугался. Он подумал, что Котовский хочет его ударить. Под смех заключенных начальник тюрьмы начал быстро пятиться к выходу. Котовский засмеялся и отбросил прут в сторону.

С тех пор никто уже не осмеливался поднять руку на Котовского. Он подчинял своей воле самых свирепых преступников. Как всегда, он старался пробуждать в людях лучшие чувства, протягивал руку тем, кто нуждался в его помощи, покровительствовал слабым.

Авторитет Котовского возрос. В тюрьме он стал для всех советником и судьей. Не раз даже сама тюремная администрация обращалась к нему со всевозможными просьбами, пытаясь использовать его влияние на заключенных. Тюремщики боялись Котовского и часто выполняли то, что он требовал. Он не допускал, чтобы его подвергали ежедневному унизительному осмотру и обыскиванию. Когда политические заключенные устраивали забастовку или голодовку, уголовные камеры, следуя призыву Котовского, немедленно присоединялись к ним.

Политические любили Котовского за его пытливый ум, за его неукротимое стремление вырваться на волю.

После 1905 года в «политическом коридоре» кишиневской тюрьмы стало тесно. Здесь сидели организаторы комратского восстания. За несколько дней существования своей крестьянской республики комратцы расплачивались долгими годами заключения. Здесь же сидели и участники различных революционных организаций, недавно начавших свою деятельность в Бессарабии. Котовскому, как и всем политическим заключенным, помогал Красный Крест, который Котовский поддерживал, когда был на свободе.

Красный Крест поручил двум смелым девушкам — работнице швейной фабрики Пелагее Волоховой и фельдшерице земской больницы Александре Лосевой — ходить к Котовскому на свидания, носить ему передачу. Лосева приходила к Котовскому, как его невеста, а Волохова — как родственница.

Иногда им удавалось передать ему прокламацию, напечатанную на тонком, прозрачном листке бумаги. Для того, чтобы не вызвать подозрений у часовых, девушки наряжались как можно лучше, надевали шляпки и шелковые платья. Пелагея Петровна Волохова рассказывает, что, хотя Лосева только «играла роль» невесты Котовского, но она полюбила его и относилась к нему с большой заботой. Она приносила ему в тюрьму и виноград, и подпольные листовки, и газеты, и даже напильник или небольшой ломик — все то, что ему было нужно. Александра Лосева нравилась Котовскому. Они видели друг друга только через решетку.

Поля Волохова иногда выполняла поручения Котовского.

В Кишиневе, на Малой Малине, Котовский регулярно помогал многим семьям бедняков. И даже в тюрьме он не забывал о них. Он попросил Волохову, чтобы она из средств Красного Креста передала немного денег одной старухе. Волохова разыскала старую, забитую женщину и вручила ей несколько рублей.

— Только благодаря ему еще живу на свете, — говорила старушка Поле.

Политические заключенные добились от тюремного начальства, чтобы Котовскому разрешили приходить к ним. Он ежедневно посещал главный корпус, ходил из камеры в камеру; был в курсе всех дел и событий «политического коридора». Политические приглашали его и на свои конспиративные собрания.

Нелегальные издания проникали в кишиневскую тюрьму. Котовский получал эту литературу от библиотекаря политических заключенных, невысокого человека, который, как и Котовский, закалял себя ежедневными физическими упражнениями.

В тюремном рукописном журнале «Голота» («Беднота») была помещена дружеская карикатура на Котовского. Художник изобразил его во время гимнастики: размахивает руками, а кандалы лежат на полу. И, действительно, прежде чем делать гимнастику, Котовский снимал с себя кандалы. Он добился этого после долгой и тяжелой тренировки.

Котовский принимал участие в рукописном журнале политических. «Голота» доказывала необходимость для «голоты» организоваться и смело двинуться на «белую кость»! Редактировал журнал «Голота» Михаил Сибов, политический заключенный, осужденный за участие в комратском восстании. Этот бодрый, жизнерадостный человек дружил с Котовским.

Однажды, после того, как отзвучал вечерний колокол, Михаила Сибова нашли мертвым. Он принял мышьяк. Только тогда его товарищи узнали, как этот внешне веселый человек тосковал по воле и с каким трудом переносил тяготы тюремной жизни.

Котовский горевал о Сибове и одновременно резко осуждал его: — «Так не должен был поступить революционер», — говорил он. И с еще большей настойчивостью готовился к новому побегу.

У Котовского было немало друзей среди политических, но ни к одной из их групп в тюрьме он не примыкал. Ему были чужды взгляды как анархистов, так и эсеров. Ни те, ни другие не могли оказать на него влияния. Больше того, он отзывался о них очень резко. Среди политических заключенных, сидевших в кишиневской тюрьме, Котовский не встретил человека, который помог бы ему оформить его политические взгляды.

В одиночке, в общей камере уголовников, на прогулках Котовский задумывался над тем, что он должен делать дальше.

Мечтая о том времени, когда ему удастся вырваться на волю, он давал себе клятву, что больше уже никому не удастся запереть его в тюрьму. Он будет действовать так, чтобы никогда не попасться.

Котовский любил говорить о своем будущем, о том, что он будет делать, когда ему удастся убежать из тюрьмы. «Надо сейчас бороться, а не когда-нибудь», — говорил он. Подготавливая очередной побег, он подбирал теперь соучастниками не просто ловких и сильных парней, а таких, которые бы разделяли его идеи и могли бы бороться с существующим строем.

Особенно полюбил Котовский одного горячего и неукротимого комратца, всегда шедшего наперекор тюремному начальству. Часто слушал Котовский его рассказы и песни. В вечерние часы далеко разносился сильный голос комратца, проникавший даже за стены тюрьмы. Прохожие останавливались и подолгу слушали неведомого певца.

Котовский вспомнил, как и сам он пел в кокорозенской школе, и неожиданно для всех обнаружил свои певческие способности. Его приняли в тюремный церковный хор. Воспользовавшись этим, он вместе со своими товарищами-комратцами и со скромным библиотекарем, делал подкоп из церкви. Пели дружно. Пели так хорошо, что и начальство одобряло. Так продолжалось до тех пор, пока под аналоем не был обнаружен склад оружия.