По молдавским селам только и шли разговоры о том, что вернулся Котовский и вместе с ним такие партизаны, как Михаил Нягу, — значит, скоро начнутся бои за освобождение Бессарабии.

Котовский никого не разубеждал и никому не отвечал утвердительно. Он пойдет туда, куда прикажут ему пойти партия и командование.

— Буржуи всюду одинаковы, — говорил он, а сам часами смотрел в бинокль на тот берег, на Кицканский монастырь…

В Тирасполе Котовского помнили как командира партизанского отряда, поэтому и теперь к нему приходили добровольцы с просьбой зачислить их в состав бригады.

Несколько дней отдыхала бригада в Тирасполе. Бойцы отсыпались за все бессонные ночи. Ведь бывали сутки, когда бригада проходила до 120 верст.

…В квартире, где остановился Котовский, были закрыты ставни. Ординарец Черныш ждал, когда же, наконец, проснется его командир. Встанет, потребует ведро воды и мохнатое полотенце, расставит ноги и начнет поворачиваться во все стороны, глубоко вдыхать и выдыхать воздух.

Комбриг еще вчера сказал, что хочет проехаться на Орлике, рыжем коне, которого передал ему, сдаваясь в плен, генерал Мамонтов.

Черныш с удовольствием обливал холодной водой своего командира. Черныш был единственным человеком в бригаде, который позволял себе делать выговоры Котовскому. Хриплым голосом, будто разговаривая сам с собой, ворчал он на комбрига. Особенно «доставалось» Котовскому, когда он, возвращаясь после боя, передавал ординарцу разгоряченного, взмыленного коня.

— Опять коня загнал! — строго говорил Черныш. Котовский никогда не сердился на ворчливого ординарца.

Между ними было как бы установлено: Котовский — командир бригады, ему подчиняются бойцы, он хозяин в бою, Черныш же — хозяин в конюшне, его дело — оберегать лошадей своего командира.

Черныш усердно выполнял свои обязанности, советовался с ветеринарами и «распекал» Котовского, когда тот нарушал установленные им, Чернышом, правила.

Наконец, ординарец дождался пробуждения комбрига. В одних трусиках появился Котовский на крыльце, выходившем в сад. Он спустился вниз и, вдыхая всей грудью свежий воздух, пошел босиком по снегу.

Растерев тело снегом и проделав утреннюю зарядку, Котовский выпил топленого молока.

Повар 2 кавполка побрил ему голову. Котовский редко брился сам, так как опасался силы своих рук.

Черныш подвел к крыльцу Орлика. Комбриг подтянул стремена и вскочил на коня. Вначале он поехал рысью, потом погнал Орлика галопом.

Комбриг сразу же почувствовал, что под ним крепкий надежный конь.

Котовский увлекся ездой. Он ехал берегом Днестра и смотрел на другой берег, на занесенные снегом бессарабские поля, которые еще принадлежали помещикам. Он думал о том, кому из врагов бригада нанесет сокрушительный удар в будущих боях. Через несколько дней был получен приказ направиться в город Ананьев на переформирование.

В последние дни февраля наступило потепление. Началась приднестровская весна. Бурно таяли снега… По талым дорогам двинулись пулеметные тачанки и обозные повозки. Кони с трудом вытаскивали ноги из липкой грязи.

В одной молдавской деревне старушка остановила кавалеристов, ехавших впереди:

— А кто из вас будет Котовский?

— Как подъедет огромный такой, в красных брюках и красной фуражке, так смотри лучше, это он.

Старуха остановилась на краю дороги, на нее летели брызги грязи, но она ждала, пока не поровняется с ней человек в красных брюках.

— Наконец-то увидела я нашего защитника, — произнесла она вслух и побежала за конем Котовского.

— Дай-ка как следует посмотрю на тебя, тогда и умирать можно.

Котовский обернулся. Конь загарцевал под ним. Григорий Иванович сдержал его и высоко поднятой рукой приветствовал старушку.

— Живи, бабуся!

А она смотрела на него с глубокой нежностью, как на родного сына.

Комбриг поскакал дальше — на помощь артиллеристам, которые вытаскивали из грязи застрявшее орудие. Старушка долго стояла на дороге и смотрела вслед.

Кавалерийская бригада прибыла в Ананьев. Котовский стал начальником гарнизона города. Он обратился с воззванием к населению:

«Могучим порывом Рабоче-Крестьянская Красная Армия смела с арены истории ряд белогвардейских правительств и мишурных золотопогонных армий, дав этим самым трудовому; народу возможность возврата к мирному труду и могучему творчеству на иных началах, началах полнейшей социальной справедливости, заставив сплотившихся против рабочего-крестьянской власти капиталистов всего мира признать себя побежденными. Они склонили перед рабоче-крестьянской властью белые знамена, сняв блокаду с Советской России и предложив товарообмен.

…Могучая Красная Армия, идущая сплошным фронтом с севера до юга, окончательно уничтожает противника, встречаемого на своем пути. Весь район Днестра, почти вплоть до Могилев-Подольска, уже очищен. Последние группы белых в районе немецких колоний Страсбург — Кандель разоружены и ликвидированы окончательно.

Могучая Рабоче-Крестьянская Красная Армия, уничтожившая Колчака, Юденича и добивающая Деникина, гарантирует вам вашу новую мирную творческую работу»[27].

Свое воззвание Котовский закончил призывом:

«Да здравствует мирный труд!».

Несколько недель бригада стояла в городе Ананьеве, Херсонской Губернии. В эскадронах начались строевые и политические занятия.

Котовский наводил порядок в бригаде. Старые бойцы уже поговаривали, что слишком долго тянется этот «привал». Они ждали, когда же, наконец, штаб-трубач заиграет «общий сбор».

…В дни стоянки в Ананьеве командиры кавалерийской бригады собрались однажды за праздничным столом. В этот вечер Котовский представил всем собравшимся Ольгу Петровну как свою жену. Они сидели рядом — порывистый и горячий комбриг и; сдержанная, спокойная женщина-врач.

На этот раз Котовский выглядел смущенным, хотя и находился в родной семье. Так мало было тогда времени для личного счастья, такими непривычными казались пожелания долгих лет счастливой семейной жизни…

В этот вечер за столом пели и русские, и молдавские, И украинские песни. Много говорили о будущем, о светлой жизни, которая начнется после победы над всеми врагами революции.

…В мартовские дни 1920 года небольшой уездный город Ананьев жил особенной жизнью. Каждый день сотни людей умирали от сыпняка. Перенесшие тиф ходили наголо остриженными; редко можно было встретить человека с длинными волосами.

Самогон, как молоко, открыто продавали на рынках. По вечерам на улицах раздавались крики пьяных, происходили драки, скандалы; нередко бывали и убийства.

Все это было на руку петлюровским головорезам. Для петлюровцев самогон был надежнейшим союзником. Под маской местных жителей петлюровцы подбирались к красным бойцам, предлагали «по чарочке», приглашали на вечеринки…

И вот однажды на ананьевском рынке появился Котовский. Он подъехал на своем Орлике к длинным столам. Толпа с любопытством разглядывала громадного человека. Котовский вытащил из ножен донской казацкий клинок, рассек им воздух, приподнялся на стременах и сильным ударом клинка сбил со стола четверть, наполненную самогоном.

Началась борьба с самогоном. Котовцы выливали закваску, ломали аппараты… Трофеи в виде погнутых железных кубов грудой возвышались на ананьевской площади. Красноармейские караулы охраняли порядок на улицах.

Жителям предложили выдать всех самогонщиков. Пьяному разгулу петлюровцев, самогонщиков и шинкарей котовцы противопоставили дисциплину и трезвость.

В городе и в ближайших селах создавались органы советской власти. Котовцы приняли деятельное участие в работе молодых советских организаций. На митингах и сходках выступали политработники и политбойцы.

Жители Ананьева часто посещали штаб кавалерийской бригады. Приходили к Котовскому и крестьяне из окрестных сел. Кто просил рассудить, словно комбриг был мировым судьей, кто обращался за помощью, а кто просто хотел поделиться мыслями. Котовский находил время побеседовать с каждым.