Тем самым подтверждается наше высказанное ранее суждение, что в речи Соломона содержится «зерно». Он излагает проблему божественного присутствия в парадоксальной форме: Бог нашел в храме свое «место проживания», но в настоящее время «скрыт» во тьме. Ясность и загадочность, имманентность и трансцендентность божественного присутствия связываются воедино непостижимым образом. Господь Соломонова храма познается как повернувшийся ко всем Бог, который не допускает к себе.

Таким образом, на Соломонов храм опускается мистический полумрак, который поглотил сокровенное. И хотя стены храма были с окнами, но они располагались достаточно высоко, на уровне боковых ярусов, и пропускали мало света. Свет попадал в помещение, пожалуй, только через входные двери. Святая Святых была отделена занавесом, и туда могли входить только жрецы. Этим подчеркивались близость и одновременно недоступность Господа.

Библейские авторы невероятно изобретательно передали мудрость Соломоновой речи по случаю освящения храма, когда поселили в храме не Господа, а только «имя Господне». Так они отмели все магическо-материалистические трактовки божественного присутствия, шаг, имевший огромное значение для благочестия Господня, после того как храм был разрушен. Ведь имя Господа осталось нерушимым и привело, например, в иудейской мистике Средневековья к духовной спекуляции.

«Имя Господне» загадочно заключало таинственное всемогущество, оно не должно было произноситься, а лишь употребляться в описательной форме. В числовой символике каббалистов оно постоянно округлялось, обнаруживало таинства творения и падения человека. Таким проходит храмовое благочестие Соломона через века. Понятным становится также и то, что люди, памятуя о разрушенном храме, со слезами пели: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, а притеснители наши — веселья: «пропойте нам из песней Сионских» (Псалом 137.1).

И в пору гонений и чужбины память сохранила то, от чего не откажешься, что завещал Соломон.

Глава 6

«И СТАЛ ОН

СЛУЖИТЬ АСТАРТЕ» —

РЕЛИГИЯ СОЛОМОНА

Личность Соломона пробивалась из бездны, которая нас потрясает. Он, кажется, справился с роковым наследием преступного отца и матери-прелюбодейки. Неотвратимость кровной мести и братоубийство он подавил своим делом мира, которое нашло конкретное выражение в мудрости судьи, внутренней и внешней политике, представлении государства и правлении. Он отказался от позиции триумфатора, обходился без образа врага, опирался не на политику силы и войны, а мудрую дипломатию и торговлю.

Его открытость миру достойна удивления: в свой аппарат правления он берет чужеземцев, чужеземки украшают его гарем и обеспечивают стойкие добрососедские связи, «закордонные» рабочие строят храм, который отражает его идею мира. Соломон открыт и привержен традициям одновременно: в строительстве храма направление на чужие образцы, но в Святая Святых он помещает древнеизраильскую святыню — ковчег.

Целью всех его усилий было установление равновесия между просвещенным царским правом и древнеизраильским родовым. Израиль был объединен Соломоном в сложное единое целое, причем обращалось достаточно внимания на растущие различия племен и народов. Фанатизм и догма были для него неприемлемы. Итак, Соломон представляется нам как «осчастливленный жизнью».

Тем более удивительно, что библейское предание рисует отнюдь не то, хотя дело мира Соломона, мудрость и справедливость, строительство им храма вполне представлены как кульминационные пункты его «счастливой отмеченности». Но дейтерономистические редакторы смотрели на Соломона с позиций критики. Они подразделяли жизнь Соломона на две фазы: «осчастливленную» и «омраченную»: «Во времена старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу Богу своему, как сердце Давида, отца его. И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской. И делал Соломон неугодное пред очами Господа и не последовал Господу, как Давид, отец его. Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской. Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые кадили и приносили жертвы своим богам. И разгневался Господь на Соломона за то, что он уклонил сердце свое от Господа Бога Израилева, Который два раза являлся ему и заповедал ему, чтобы он не следовал другим Богам; но он не исполнил того, то заповедовал ему Господь [Бог]» (3 Царств 11.4-10).

Оценка религиозности Соломона удивительно противоречива. Его отход от веры Господу однозначно осуждается и одновременно прощается как старческая глупость. И в то же время отход Соломона от традиционной веры Господу описывается как только частичное отступничество. Но наиболее изощренный способ снятия вины библейские редакторы предлагают, когда пытаются отступничество Соломона от чистой веры Господу приписать его чужеземным женам. Вновь старый и излюбленный мотив Евы. Однако все попытки прощения доказывают только одно: для авторов Библии религия Соломона стала камнем преткновения.

Напрашивается вопрос, достаточно ли авторы Библии поняли религию Соломона? Сомнение здесь вполне уместно, так как строгий, фанатичный монотеизм, который служил мерой библейским авторам, является в первую очередь продуктом их собственного времени. Соломон просто не вписывается в этот фанатизм. Его религия была более открытой и широкой, нежели у тех, кто передавал его историю.

На то, что Соломон плохо вписывается в библейскую, т. е. строгую веру в Господа, указывает незначительный штришок в предании о Соломоне. Он касается того, что Соломон долго правил и умер в мире. Согласно строгой теологии яхвистов, которую исповедовали авторы Библии, Соломон должен был понести наказание еще при жизни, чего не происходит, как авторы ни настаивают. Таким образом, они придумывают особую милость Господа, снизошедшую на Соломона (3 Царств 11.11). Наказание настигло его только после смерти, когда царство было раздроблено. Все это к тому, что мы должны глубже проникнуться мотивами, которые определяют религию Соломона.

Вначале нужно обратить внимание на сложное развитие древнеизраильской веры в Бога, затем охарактеризовать ее напряженные отношения с хананейско-древневосточной религией и задаться вопросом, как религия Соломона вписывается в эту цепочку.

У Бога Древнего Израиля много имен, в которых находят отклик разнообразные божественные воплощения.

Патриархи Ветхого Завета знали своего Бога как «Бога отцов» (Исход 3.15), иногда говорится о «Боге моего отца» (Бытие 31.5; 29.42; 43.23; Исход 3.6), иногда выступает «Бог отцов» вместе с именем патриарха — «Бог моего отца Авраама» (Бытие 26.24), иногда называются имена разных патриархов — «Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова» (Исход 3.6). «Бог отцов» иногда носит явно странное имя как «Щит Авраама» (Бытие 15.1), «Страх Исаака» (Бытие 31.42; 54), «Мощный Бог Иаковлев» (Бытие 49.24). Редко, но все-таки впечатляюще появляется «Бог отцов» вместе с именем собственным «Израиль», а также «Пастырь» или «твердыня Израилева» (Бытие 49.24).

Бог отцов по своей сути является первоначально безымянным божеством, которое почиталось кочевыми родами. Как божество рода оно сливалось с предками рода — с Авраамом, Исааком и Иаковом. Но число «три» не стоит понимать столь однобоко, ведь по поводу объединения рода Авраамова с восточно-иорданским родом Нахор говорится: «Бог Авраамов и бог Нахоров да судит между нами, — Бог отца их!» (Бытие 31.53). Это попытка свести нескольких «богов отцов» с единством одного «Бога отцов» — в соответствии со ставшим позже определяющим монотеизмом Израиля.