«Крест — это любовь Божья к нам, крест — это служение Христово для нас, это отдача Христа нам. Если Он говорит: “Возьми свой крест”, — это значит: послужи другому человеку, отдай ему свою любовь и свои силы, подражай Мне, иди за Мной — вот тогда ты будешь последователем Моим».

У отца Александра была полная идентификация себя с приходом, со своей паствой. Он даже говорил в проповедях не «вы», а «мы». Мог сказать: «В нас искажён образ Божий», объединяя себя и своих учеников. Батюшка переживал грехи и трагедии каждого прихожанина как свои собственные. Несчастья, с которыми к нему ежедневно приходили десятки людей, не становились для него повседневной рутиной, не делали его сердце чёрствым. Он не привыкал к человеческой беде и горю.

Иногда можно было догадаться о его переживаниях по тяжкому вздоху, даже стону, однако, что стояло за этим, он, как правило, держал при себе.

Но однажды, когда в такой момент я был рядом и спросил его, что случилось, он рассказал мне о причине своего переживания, и это было на самом деле непереносимое страдание. Он не просто поделился со мной своим горем, но дал мне почувствовать боль своего сердца. И этот крест был не по моим силам… Я тогда подумал: как же он все это несёт на своих плечах — все беды и тревоги своих духовных детей, которых многие сотни? Для меня это тайна и по сей день. Но, несомненно, он знал, каково Христу, Который с нами и в нас сострадает нашим страданиям. Поэтому с такой болью звучали проповеди отца Александра на Страстной неделе:

«Представьте себе, что вы мать, любящая свою дочь или своего сына. Вы не просто привязаны, не просто исполняете родительский долг, а глубоко и искренне любите своё дитя. И вот на ваших глазах происходит гибель вашего ребёнка, его растление, нравственный упадок. И вот вместо вашего чистого ребёнка — перед вами падшее существо, и никто уже не считает его за человека, только вы одна как мать можете подумать: да, ведь это мой сынок. А для других он — отребье, которого надо к стенке поставить как можно скорей. И вот в это время горше участи этой матери нет, потому что она переживает за падение своего сына или дочери.

Вспомните, как бывало вам горько, стыдно, тяжело, когда кто‑то из ваших близких “падал ”. Вы все это хорошо знаете. А теперь представьте себе, хоть в малой степени, что наш Господь, наш Отец любит каждого человека. И вот Он видит, как много исходит от нас зла, лукавства, ничтожества. Если бы грех человека был подобен дыму, то наша земля стала бы похожа на печь, из которой век за веком, тысячелетие за тысячелетием непрерывно идёт столб чёрного дыма.

Этот дым поднимается к Богу! И он идёт от любимого чада Божия, от человека! Он отравляет Господу Его божественное бытие, заставляет Его страдать, потому что этот смрад и дым идёт от Его чад. Вот почему Господь приходит на землю, чтобы вместе с нами принять тяжесть нашего греха; приходит Безгрешный — разделить с грешниками участь смерти, стать вровень с нами.

Этого не мог бы сделать ни один человек, потому что мы можем отвечать за близких, за своих друзей, за какое‑то обозримое количество людей, да и это не всегда под силу человеку… И чем больше его ответственность, тем она ему мучительней. Бог же отвечает за бесконечное количество людей, за весь род человеческий. Вот почему Господь Иисус по–человечески взмолился о том, что Ему эта чаша непереносима. Его человеческое естество восстало против этого испытания, потому что его нельзя перенести, но Его Божие сознание сказало: “Да будет так”. Христос знал, что без Него люди не справятся со своим грехом, что грех их раздавит, поэтому взял на Себя наше страдание.

Представьте себе, что на нас стал бы обрушиваться огромный камень или скала, или хотя бы потолок стал бы рушиться над нами. И тут кто‑то подошёл, нашёл в себе силы и одной рукой стал бы держать этот потолок, чтобы он на нас с вами не рухнул. Так стоит наш Господь, чтобы мы не упали под бременем греха. Поэтому Его ноша так велика, поэтому Его страдание — это не обычная телесная боль или страдание умирания, а это то, о чём говорит пророк Исайя: “Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни, наказание мира сего на Нём, и ранами Его мы исцелеем ”».

Отец Александр говорил, что Христос мог исцелять людей, будучи идеальным человеком, а святые делали то же, потому что приближались к совершенству человеческого естества Христова. В Христе силы человеческие были настолько велики, что Он изгонял всякое несовершенство. И человек задуман таким: он способен лечить, изгонять недуги. Часто и мы по молитвам отца Александра поправлялись от болезней, спасались от разных бед.

Глубокое сопереживание Господу в Его страданиях сделало такой сильной книгу отца Александра «Сын Человеческий». Этот дар батюшки всегда чувствовала его мать Елена Семеновна, которая, в своих воспоминаниях «Мой путь» пишет, что, всегда читая евангельские слова «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф 27.25), «почти теряла сознание». Она предчувствовала, до какой степени, до какого предела дойдёт вживание в Христа у её сына Алика.

Западная святая Тереза Младенца Иисуса на своём опыте подтверждала: «Все, кто заглядывает в чужие души, кто им отдаёт свои сокровища, которыми он переполнен, без сомнения много страдает за них».

Отец Александр, имея дар исцелений, скрывал его [37]. Тем более, что такие чудеса не всегда приводили к духовному выздоровлению. Однажды он мне сказал, что раньше ревностно молился об исцелении больных, «вымаливал» их («да будет воля моя»), но потом понял, что главное в молитве — «да будет воля Твоя». Батюшка предупреждал: «Сами по себе дары благодати без содействия человека не обеспечивают его спасения и усугубляют вину пренебрёгшего ими» [38].

Не случайно Святые Отцы, например, Авва Дорофей, помогали своим духовным чадам нести бремя их грехов, то есть соучаствовали в их спасении при условии, что те брали на себя обязательство хранить их слова и заповеди и подражать их жизни [39].

Когда отец Александр служил в алтаре, чувствовалось, что ему тут хорошо и спокойно. Его эмоции были просты и искренни: если случалось в жизни что‑то интересное, замечательное, он и на службе весь искрился бодростью, энергией. Если случались неприятности, он мог быть задумчивым и печальным. Но у престола, особенно, если приходилось служить одному, ему ничто не мешало в общении с Господом. К пастве батюшка всегда выходил заряженный силой, светом, любовью.

После сумасшедшей суеты мира, после общения с людьми, переполненными нереализованными амбициями, рядом с ним необыкновенно легко дышалось. Одно его присутствие сразу отрезвляло от угара страстей, за них становилось стыдно. Без всякого нажима с его стороны обычное желание самоутверждаться становилось абсурдным. Он действовал на душу, как действует на лёгкие горный воздух. Отец Александр умел заражать чистотой ума, здоровьем души. Порой то, что вызывало сомнения, казалось чрезвычайно важным, будоражило и беспокоило ещё по дороге в храм, куда‑то отлетало, отодвигалось на задний план, как только ты оказывался рядом с ним. Пропадала мнимая значимость второстепенных проблем. Рождалось стремление к открытости, ясности; исчезала излишняя рефлексия, поступки становились решительными, а отношение к ближнему — бережным и осторожным. Вера рядом с батюшкой крепла необыкновенно…

В своём служении отцу Александру постоянно приходилось сталкиваться с бытовым, обрядовым православием. Этот природный тип религиозности, появившийся, по мысли Анри Бергсона, как компенсация дерзновенного разума человека, постоянно приводит людей к социальной закрытости, порождает стремление к тоталитарным структурам и неприятие демократии. Люди, составляющие такого рода сообщества, действительно исповедуют тип религии, которую К. Маркс называл «опиумом народа». Да, с ней, возможно, легче жить, но она глушит творческие способности, не имеет в себе силы Божией и не способствует исполнению Его планов. Это тупиковая ветвь эволюции сознания, которая постепенно удаляется из истории человечества, потому что находится вне линии божественного домостроительства.