— Привет, Фиона! — неожиданно для себя рассмеялась Тесс.
«Ну, слава богу, — подумала она. — Я уж было решила, что никогда больше не буду смеяться».
Она внимательно оглядела Фиону, выискивая сходство с собой, а значит, и с другими женщинами. Но подруга выглядела не очень-то привлекательно. Лицо у Фионы было вытянутое, с некрасивыми заостренными чертами. Темные волосы с высветленными прядями были коротко подстрижены. После рождения четверых детей ее фигура утратила стройность, и никакой корсет не смог вернуть животу прежнюю втянутую форму. Она, по-видимому, пыталась отвлечь внимание окружающих от своих недостатков ядовито-красной, самой яркой помадой, какую только можно представить. Губы Фионы сияли как маяк на фоне остальных посетительниц с их едва заметным макияжем. А еще она отвергала каталог «Боден», столь любимый Тесс и ее приятельницами, отдавая предпочтение брюкам защитного цвета и свитерам с капюшоном. Последние, как она полагала, служили двойной цели — свободно ниспадали на живот и придавали ей вид женщины, имеющей свою позицию. В отличие от всех остальных, Фиона просто-напросто скроена по другому образцу, отметила для себя Тесс.
Тесс и мысли не допускала, что сама она может быть скроена по одному образцу с кем-то. Между тем она понимала, что сейчас не время уделять слишком уж большое внимание собственной персоне.
Фиона села напротив нее и с недовольной миной сделала глоток мутного коричневого чая, который взяла только из чувства солидарности с подругой.
— Прости, Тесс, знаю, это твое заведение, но не понимаю, как ты можешь пить такое.
— Похоже, не ты одна, — мрачно отозвалась Тесс.
Фиона поставила чашку и внимательно посмотрела на свою приятельницу.
— Что-то случилось? — спросила она.
Тесс оглядела магазин и кафе и процедила:
— Это заведение…
— Ну да чай вонючий, — непонимающе сказала Фиона, — но все остальное тут в порядке, это всем известно.
«А вот и не всем», — подумала Тесс. Она глубоко вздохнула, собираясь рассказать своей подруге, что произошло, но та прямо под нос сунула ей лист бумаги, хлопнув им о стол.
— Что скажешь? — спросила Фиона.
Тесс взяла лист и увидела на нем зернистую фотографию красивого дома, очевидно, французского, и очевидно, дорогого.
— Картинка не лучшего качества, пришлось скачать ее из Интернета, — извиняющимся тоном проговорила Фиона. — Но так дешево!
Тесс и читать не стала описание всех предлагаемых удобств. Ей было все равно, насколько это дешево. Они с Максом никак не смогут поехать с ними в отпуск. Если это вообще когда-нибудь будет возможно.
— А самое главное, там есть пристройка. Туда мы сможем поселить Милли и Тима со всеми их отпрысками и новорожденным, если он появится раньше.
Тесс посмотрела на нее и безучастно спросила:
— Каким еще новорожденным?
Фиона зажала себе рот рукой:
— Разве она тебе не говорила?
— Неужели Милли беременна? — спросила Тесс, искренне удивившись.
Фиона кивнула и пояснила:
— И пока ты еще не спросила — нет, ребенок не планировался, и ее это не очень-то радует. Но Тим доволен. Во всяком случае, так говорит Милли.
— Чего только не случается в других семьях, — обдумывала сказанное Тесс.
Обе пару секунд размышляли над этим волнующим событием. Фиона пару раз покрутила головой, пытаясь расслабить мышцы шеи, которые вдруг свело.
— Странно, почему она ничего не сказала, — произнесла Тесс, и тут ее осенило: — Это же так очевидно!
Тесс ровным голосом сказала Фионе, что ей что-то попало в глаз, и поспешно вышла в женский туалет, в котором свободно могли бы поместиться три контейнера с замороженными продуктами.
Давно уже ей не приходилось иметь дело с наплывом горьких чувств, которые въелись так глубоко, что никакое самолечение не помогало. Нужно было лишь переждать немного. На этот раз боль прошла довольно быстро, быстрее даже, чем в прежние годы. Нанеся побольше тонального крема и пудры, она снова предстала перед Фионой.
— Знаешь, лучше бы ты здесь поплакала, чем тратить столь ценную туалетную бумагу из отходов, да еще и без хлора, — насмешливо произнесла Фиона. — Впрочем, как хочешь. Я могла бы и другими словами тебе это сказать, подбросив несколько гинекологических терминов, чтобы тому, кто нас подслушивает, стало скучно.
Тесс невольно улыбнулась, но в глазах у нее опять защекотало — ничего тут не поделаешь.
Фиона крепко стиснула руку Тесс:
— Не надо начинать все сначала.
Тесс предприняла нечеловеческие усилия, чтобы не расплакаться. Это был один из ее особых талантов, к которому ей частенько приходилось прибегать в последнее время.
— Просто мне не хочется, чтобы она что-то скрывала от меня. В конце концов я ведь все равно бы узнала.
Она на самой высокой скорости прокрутила в мозгу все прежние обиды и огорчения, долго мучившие ее: выкидыши, тесты, неверные диагнозы, наконец, и то, что у них, наверное, будет только один ребенок. Особенно несправедливым ей казалось то, что все вокруг легко планировали свои семьи подобно лишенному воображения шеф-повару, составляющему меню на очередной день:
Аперитив: девочка.
Закуска (шестнадцать месяцев спустя): мальчик.
Основное блюдо (шестнадцать — восемнадцать месяцев спустя — не будем чересчур привередливы): мальчик.
Десерт (шестнадцать месяцев спустя — знаю свой менструальный цикл не хуже старой подруги): мальчик или девочка — на этот момент уже не имеет значения, но девочка придаст семье привлекательную симметрию.
Тесс не могла понять, как так получается, что все женщины столь легко беременеют. Особенно ее раздражало то, что это считается само собой разумеющимся. Еще больше ее раздражало то, что женщины не ценят этого. Видно было, что они обожают своих детей; во всяком случае, ей казалось, что они их любят, но где же радость? На неделе матери оставляют ребенка няне или помощнице по домашнему хозяйству, а сами отправляются в теннисный клуб, чтобы продолжить светскую жизнь. Даже Фиона и Милли, которых она любила, были счастливы побыть без детей, тогда как Тесс (и Макс, когда ее не было) ни на минуту не расставалась с Ларой.
Такое впечатление, будто этим женщинам нравится сама мысль о детях, новорожденных, тогда действительность то и дело неприятно удивляет и разочаровывает их.
Тайная мысль, которую давно вынашивала Тесс, заключалась в том, что она заслуживает детей больше, чем все эти женщины. Однако ей вовсе не нужно было откровенничать; Фиона и Милли и без того знали, что она чувствует, и всеми силами старались избавить ее от ощущения несправедливости.
Фиона решила проткнуть пузырь недовольства, который возникал вокруг Тесс, пока он чересчур не раздулся. Они уже сказали все возможное на эту тему, и Тесс не пойдет на пользу, если поднимать этот вопрос снова. Фиона заговорила хорошо поставленным голосом лучшей ученицы интерната для девочек.
— А по-моему, она просто сошла с ума. У нас-то все уже позади. Не понимаю, как она решилась опять через все это пройти. Да и светской жизни конец. Мы все кончим тем, что будем помогать ей сидеть с детьми. И побоку воскресные ланчи, когда можно спокойно поесть, пока дети сами играют в саду. Хотя я никогда не оставлю детей Милли без присмотра. Как по-твоему, этот каким будет? — насмешливо спросила она.
Фиона имела в виду, что у Милли и Тима уже имелось четверо самых невоспитанных детей во всем Южном Лондоне, и в либеральных кругах, полагавших, что соблюдение дисциплины подавляет творческую активность, шли по этому поводу весьма горячие споры.
Тесс захихикала при мысли о том, что счастливым родителям придется иметь дело с еще одной нейтронной бомбочкой в человеческом обличье.
Фиона обрадовалась тому, что Тесс явно приободрилась.
— Плохо, что моя мамуля переезжает к нам, — сказала она. — Да? Я, наверное, рассуждаю как эгоистка?
Однако Тесс не заметила проявления какого-либо эгоизма со стороны Фионы, поскольку слишком стыдилась собственного себялюбия. Если не принимать во внимание зависть, кольнувшую ее при известии о Милли, она наконец-то поняла, что их дружная троица проходит редко освещаемую стадию жизни женщины, которая неминуемо наступает после тридцати и длится до климакса, когда женщина становится просто посмешищем. Это катастрофический период, когда на нее обрушивается все самое ужасное, жестокое и неожиданное как расплата за то, что жизнь до сей поры шла гладко.