— Трефовый туз означает деньги… У тебя появится много денег. Пиковая десятка несет тебе неприятность, не знаю, правда, какую… Похоже, ты никак не можешь овладеть этими деньгами… Пиковая дама — какая-то брюнетка… Бубновый валет несет известие. Эта брюнетка получила письмо. Бубновая десятка — дорога, то ли она уже позади, то ли собирается в дорогу.

— Эта брюнетка, — сказал я, — вероятно, ты… Да?

— Может быть, — пробормотала Жулия. — Так. Пиковая девятка — болезнь. Эта женщина, может, заболеет, точно не знаю. Во всяком случае, ей грозит какая-то опасность… Бубновый король — военный… Только при чем здесь военный — не понимаю.

— Действительно, — сказал я, — брюнетка… военный… Что-то не совсем понятно.

— Трефовая десятка… опять деньги.

Аньес, встав коленями на стул, следила за нами с уже нескрываемым вниманием. Она прикрыла глаза, словно человек, пытающийся проникнуть в суть разговора, полного намеков.

— Червовая дама… кто-то тебя любит… Трефовая дама… могла бы означать твою жену, если бы ты был женат.

— Вероятно, Элен, — сказала Аньес.

— Ну, в таком случае червовая дама — это вы, — заметил я.

Аньес покраснела и пробурчала:

— Все это какая-то чушь.

— Нет-нет, все это правда, только понимаешь все потом! — сказала Жулия.

Забыв, что это гадание было затеяно для нашего же собственного развлечения, мы напрягались, словно игроки, поставившие на карту свое состояние, а может, даже и что-то большее.

— Пика… еще раз пика… — продолжала Жулия. — Бедный Бернар, ты со всех сторон окружен пикой. Так, семерка — это удивление, но удивление неприятное, особенно когда пика перевернута, как сейчас. И напоследок трефовая семерка — опять деньги.

Жулия собрала все семнадцать карт и разложила их на маленькие кучки в виде креста.

— Ну-ка, посмотрим, — продолжала она, — что тебя ожидает в будущем. — И с этими словами начала поднимать одну за другой карты из центральной кучки.

— Трефовый король… пиковая семерка… бубновая семерка… О! Удивление для тебя в твоем же доме!

— А нельзя ли поточнее? — спросил я.

— Вероятно, тебя ожидает какая-то неприятная новость.

— Так я и думал.

Аньес растерянно посмотрела на меня и вновь вернулась к картам.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказала она. — Интересно, что будет дальше?

Жулия смотрела на лежащие слева, справа и вверху карты.

— Пиковая дама… пиковая девятка… бубновый король… трефовый валет…

Она поморщилась.

— Понятно, — пробормотал я. — Этот военный принесет зло брюнетке… Кстати, он не один… Вот этот валет тоже что-то не вызывает у меня доверия!

Внезапно резким движением руки Аньес смела все карты на пол.

— Оба вы смешны с вашими дурацкими намеками. Если вам нужно поговорить, так и скажите, и я сейчас же оставлю вас наедине.

— Какие еще намеки? — удивилась Жулия.

Но Аньес и слышать ничего не желала и стремительно вышла из комнаты.

— Странная девушка! — воскликнула Жулия. Потом, осознав, что мы остались одни, начала очень медленно, с оглядкой подниматься, будто я был змеей, которую может разозлить любое резкое движение. Не спеша, я двинулся вокруг стола.

— Ни с места! — приказала Жулия.

Окинув комнату быстрым взглядом, она лихорадочно искала путь к отступлению.

— Жулия, клянусь, вам совершенно нечего бояться.

— Если вы сделаете еще один шаг, — тихо сказала она, — то очень сильно пожалеете об этом.

И она отступила к коридору, не спуская с меня глаз.

— В конце концов, Жулия, вы же понимаете, что нам необходимо объясниться!

Но она скрылась за дверью и начала медленно ее закрывать. Я лишь увидел напоследок сверкнувший глаз, а затем ручка двери бесшумно повернулась. Разбросанные по полу карты напоминали мне притон после драки, и я с отвращением принялся их собирать. Я тоже понял все эти намеки Жулии, но для меня они были прозрачнее, чем для Аньес. Все же она сильно ошибалась, полагая, что эти недомолвки способны удовлетворить мое любопытство. Нужно постараться куда-нибудь спровадить Элен вместе с Аньес и тогда… Если возникнет такая необходимость, я и дверь взломаю, ударю ее, в конце концов, но, клянусь Богом, она у меня заговорит!..

Чтобы как-то успокоиться, я открыл крышку рояля и долго сидел, положив пальцы на клавиши и проигрывая в уме музыку Альбениса,[7] такую светлую, несмотря на ее отчаяние. К чему все эти выходки, жестокость и потрясения? Опять я пропал… Впрочем, мне уже не в первый раз приходилось сдаваться вот так, без боя.

Было немногим более четырех часов, когда Элен прошла по коридору в кухню, чтобы заняться приготовлением чая. Доносились и другие шаги, к которым мне следовало бы прислушаться, но я находился в том состоянии, когда хочется лишь одного: лечь и умереть. Стараясь ни с кем не встретиться, я наконец добрался до своей комнаты и заметил, что дверцы алькова прикрыты неплотно.

— Кто здесь?

И одновременно я услышал голоса трех женщин, беседующих в столовой. Как же я смешон! Пока они мирно, хотя бы с виду, беседуют между собой, я думаю, что кто-то из них спрятался в алькове. Раскрыв обе дверцы, я застыл на месте: свет упал на мою незастеленную кровать. И все-таки я не ошибся: здесь действительно кто-то побывал. На моей подушке лежала крошечная фотография, и мне не нужно было брать ее в руки, чтобы определить, чья она. Да, это был Бернар… фотография для удостоверения, похожая на те, которые он показывал мне в лагере. Перед самой мобилизацией он наспех сфотографировался, уже постригшись «под бокс». Бернар! Я с опаской прикоснулся к фотографии. И как это следует понимать? Кто побывал в моей комнате? Кто дает мне понять, что я разоблачен? Да кто же еще, как не Жулия?.. Почувствовав себя в опасности и желая тем самым дать мне понять, что она сильнее меня, она решила раскрыть свои карты. Стоило только посмотреть на фотографию, и сразу становилось понятно, что они брат и сестра. Ей остается только положить второе фото в комнате Элен, а третье подбросить Аньес, и моя песенка спета! Вероятно, к этому и вели ее козни. Ей даже не придется ничего говорить — это за нее сделает сам Бернар. Бедный Бернар! Единственный человек, который когда-либо доверял мне. Мой единственный друг!

Сунув в бумажник фотографию, я вытер о покрывало влажные руки. Теперь мне было ясно что к чему. Пройдя на цыпочках по коридору, я приоткрыл дверь в комнату Элен. Ее кровать была пуста. Тогда я повернул обратно и, обойдя столовую стороной, пробрался в комнату Аньес. И здесь на кровати ничего не лежало.

— Бернар!

Это меня звала Элен.

— Бернар!.. Идите пить чай.

Они чинно втроем сидели за столом, невинно улыбаясь друг дружке, и намазывали хлеб маслом. Как только я вошел, их благосклонные взгляды сразу же обратились на меня.

— Вы, наверное, спали? — спросила Аньес.

— Нет, я просто думал.

— Он всегда отличался рассеянностью. А когда он был маленьким, то его вообще невозможно было дозваться. Он обычно сидел, уткнувшись носом в иллюстрированный журнал.

Вот подлое создание! Врет и не краснеет.

— Он, наверное, был проказником, — заметила Элен. — Вам, как старшей сестре, вероятно, приходилось с ним нелегко?

— Еще как нелегко, — на полном серьезе ответила Жулия. — Он не хотел ничего делать.

— А как ему давалась музыка?

Жулия обмакнула тартинку в чай, откусила кусок, проглотила и лишь после этого ответила:

— С большим трудом. Учитель постоянно жаловался на него.

Мне показалось, это говорит моя мать. Ведь я чуть ли не каждую неделю появлялся перед сильно накрашенными дамами, приходившими к ней на чай, и они все говорили обо мне точно вот таким же тоном, в то время как я, сдерживая бешенство, смотрел на них исподлобья.

— Вы, вероятно, потратили на него много времени и сил, — заметила Элен.

Жулия вздохнула:

— Скажу вам без лишней скромности, что всем тем, чего ему удалось достичь, он обязан мне.