Да, удивительный вид открывался за толстым ресторанным стеклом! Дух захватывало от его красоты, и трудно было отвести глаза.

Но полный, краснолицый человек в очень дорогом темно-сером костюме, одиноко сидевший за крайним столиком, не смотрел за окно. Его не интересовали величественные вершины далеких гор. Он сам был на вершине, куда более величественный и недосягаемый, чем все эти снежные холмики. Он достиг вершины богатства — а значит, и счастья.

Элегантный, холеный, он сидит в одиночестве за своим столиком, тяжело сопя, завтракает. На рукавах его белоснежной рубашки поблескивают громадные бриллиантовые запонки; затаив дыхание, чтобы не обеспокоить божества, бесшумно двигаются официанты, быстро, беззвучно и ловко меняя блюда, убирая посуду.

За соседним столиком, важный и торжественный, завтракает секретарь. Он больше похож на министра, чем на секретаря. Но и он не смеет сидеть за одним столиком с самим. Господин Сайрус Грант неторопливо завтракает, а где-то далеко-далеко плывут его пароходы с нефтью, мчатся по его железным дорогам поезда, тысячи людей копошатся на многометровой глубине, добывая уголь в его шахтах, варят сталь на его заводах, считают деньги в его банках. Его деньги. И, если все эти деньги собрать и обратить в золото, можно, наверное, насыпать гору не меньше, чем любая из этих бесполезных снежных вершин за окном.

Ресторан почти пуст в этот будний день. Туристов мало, да и добираются они сюда обычно лишь к обеду, а постояльцев отеля и совсем немного. Но и на этих немногих Сайрус Грант не обращает никакого внимания. Тяжело сопя, он допивает кофе, смотрит на часы и откидывается на спинку стула.

В то же мгновение секретарь с торопливостью, совсем неподходящей для министра, вскакивает из-за стола и подбегает. Сайрус Грант долго и натужно кашляет, вытирает рот белоснежным огромным платком и наконец устремляет на секретаря вопросительный взгляд слезящихся от кашля глаз.

— Ну? — спрашивает он хрипло.

— На час назначено интервью корреспонденту журнала «Спортивная жизнь». Он давно добивается, в связи с олимпийскими играми. Ведь завтра открытие; вы назначили на сегодня. Он специально прибыл вчера из Берна. Ожидает в холле.

Сайрус Грант смотрит на свои платиновые массивные часы — десять минут второго — и тяжело встает: он не любит опаздывать.

Сопровождаемый секретарем, тяжело дыша, он медленно, вразвалку проходит ресторан, провожаемый почтительными поклонами официантов, и направляется в холл.

Холл примыкает к ресторанному залу, и его окна из толстого стекла тоже выходят на горы.

На минуту Сайрус Грант останавливается посреди комнаты.

— Где репортер?

— Я здесь, господин Грант! Разрешите пожелать вам доброго утра! — Молодой человек в клетчатом пиджаке и лыжных брюках вскакивает с дивана.

— Сейчас не утро, а день, — бурчит Сайрус Грант. — У меня двадцать минут. Достаточно?

Он неторопливо опускается в кресло, расстегивает пиджак на жирной груди и устремляет на репортера вопросительный взгляд.

Торопясь, тот выхватывает из кармана блокнот, щелкает шариковой ручкой и присаживается рядом на один из низких столов.

— Господин Грант, — начинает репорт тер несколько торжественно, — ваше интервью чрезвычайно важно для «Спортивной жизни». Сейчас, в дни олимпиады, наши читатели хотят знать о чудесной, завидной судьбе одного из наших знаменитейших спортсменов. Ваше нынешнее исключительное положение в финансовом и деловом мире Америки, хотя вы и живете сейчас вдали от нее, ваше выдающееся спортивное прошлое олимпийского чемпиона…

— Короче, — обрывает Сайрус Грант. — Задавайте вопросы.

Репортер мгновенно меняет тон:

— Господин Грант, разрешите задать вам три вопроса. Вопрос первый: какое было ваше самое яркое воспоминание из тех времен, когда вы занимались спортом?

Наступает молчание. Корреспондент застывает в ожидании, но Сайрус Грант не торопится с ответом.

Те времена! Далекие времена! Он был тогда крепким, здоровым парнем, на пари сгибал толстый железный прут. Сайрус Грант смотрит на свои опухшие, чуть дрожащие руки. А в те времена этими руками он метал молот с такой чудовищной силой, что его достижения казались недосягаемыми. Тогда он был молод, силен и весел. И беден. Не было у него секретарей и этих проклятых отчетов, и акций, и совещаний, и банков, и заводов, и железных дорог, и, всего того, что давит сейчас тяжким грузом на усталые плечи.

Зеленое поле, металлический шар, восторженный рев стадиона, легкие, вдыхавшие свежий воздух спортивных полей, — вот они, чудесные воспоминания тех времен!

— Простите, я не расслышал! — С великим напряжением на лице репортер старался разобрать бормотание Сайруса Гранта.

Тот и не заметил, что думает вслух.

— Очень прошу простить меня, мистер Грант, — репортер в смущении. — Вы бы не могли повторить?

— Повторить? Пожалуйста. Самым ярким воспоминанием был тот день, когда я бросил легкую атлетику и подписал свой первый контракт как профессиональный футболист. Я стал тогда богатым, а это, как вы знаете, в спорте не частая вещь.

Он закашлялся. Лицо его покраснело. Глаза расширились, в них вспыхнул безумный страх. Сайрус Грант задыхался. Воздух со свистом выходил через широко раскрытый рот, пальцы судорожно царапали кожу дивана.

Словно выйдя из стены, рядом очутился секретарь со стаканом воды и пилюлей на маленьком подносе. Сайрус Грант схватил пилюлю, проглотил, жадно запил водой. Кашель прекратился, лицо стало серо-белым.

— Я думаю, господин журналист, — шепотом сказал секретарь, — лучше отложить интервью…

— Продолжайте! — Голос Сайруса Гранта был тихим и хриплым, он сделал в сторону секретаря нетерпеливый жест.

— В четырнадцать часов приедут юрисконсульт и оба адвоката, — почтительно прошептал тот. — Вы назначили…

— Знаю, знаю, — пробормотал Сайрус Грант и, повернувшись к репортеру, повторил: — Продолжайте.

— Господин Грант, мой второй вопрос таков: почему вы оставили вашу блестящую спортивную карьеру?

Почему? Вот именно: почему? Если б знать все наперед! Может быть, тогда он не бросил бы веселых зеленых полей и шумных товарищей ради зеленого сукна директорских столов и шелеста чековых книжек.

Сайрус Грант усмехнулся. Репортер ждал, удивляясь непонятной усмешке и молчанию этого чудака миллионера. Зачем он постоянно живет здесь, в этом отеле, врытом в скалу на высоте в три с половиной тысячи метров? О чем он думает, устремив мечтательный взгляд своих расширенных глаз куда-то далеко-далеко, куда ему, маленькому репортеру, нет пути…

Но не только репортеру — и самому Сайрусу Гранту уже не было пути в тот далекий мир прошлого, куда унесли его воспоминания…

Вот он подписал свой первый контракт, и год, два его имя гремело, а деньги текли ему в карман. Но, наверное, закончил бы он свои дни, как почти все профессиональные чемпионы, где-нибудь в ночлежке или швейцаром в кабаке, если б вдруг не сказочный случай: одинокий, холостой и полусумасшедший миллионер, страстный поклонник спорта, перейдя в лучший мир, все свое огромное состояние оставил тому, как он писал в завещании, «кто доставил ему столько радостей своим великолепным, неповторимым броском молота — олимпийскому чемпиону Гранту».

Сначала Сайрус Грант был как во сне. Он, конечно, знал цену деньгам, особенно хорошо знал он цену того, что можно получить за эти деньги. Он ведь немало зарабатывал как футболист (не то что тогда, когда был легкоатлетом-любителем!) — он имел и машину, и хороший дом, и удовольствия. Он крепко работал, чтоб иметь все это, но умел и здорово отдохнуть и развлечься. Ради этого стоило заработать! Но чем больше он имел, тем больше хотел. И вдруг это наследство. Это был уже не автомобиль, а десятки машин, не дом, а дворцы и виллы на лучших курортах, на берегах озер и океанов, не просто удовольствия, а все, что могла пожелать его душа.

Но с деньгами пришли и обязанности. Сайрус Грант был деловой парень, он сам возглавил свои предприятия и скоро с головой ушел в дела. И вдруг он увидел, что, как ни огромен капитал, его можно еще увеличить. И он стал работать над этим, работать неустанно, не щадя ни себя, ни других. Изо дня в день, из года в год. Какой уж тут спорт…