- Минутку, отдайте это господину Висту, — и Луговой протянул Элен ролик, — а то еще подумает, что в его чемоданах рылись агенты ГПУ. Вы напрасно старались, Элен, — он впервые назвал ее так. — Но я все понял, спасибо за добрые намерения.

Элен некоторое время с недоверием смотрела на иронически улыбавшегося Лугового, потом молча повернулась и стала спускаться по лестнице.

Ролик она бросила в урну.

В Вильнюс прибыли после обеда и остановились в великолепной гостинице.

Погода была прелестной. С синего неба светило доброе, щедрое солнце. И весь город, чистый, приветливый, уютный, сиял.

Гости пришли в хорошее настроение. Им показали новые районы, удивительно точно, со вкусом вписанные в окружающую природу, в зеленые холмы, рощи, неглубокие впадины.

Свозили, разумеется, в Тракай, где, правда, застал их дождь, но недолгий. Они восхищались озерами, реставрированным древним замком и с завидным аппетитом уплетали местные блюда, запивая их местным вином, любуясь сквозь розовые занавески ресторана дальними зелеными склонами, оживленным шоссе, радугой, перекинутой в поднебесье.

Бродили по старому музейному городу, по его извилистым переулкам, по бесчисленным дворам между бесчисленных университетских корпусов, заходили в лавочки сувениров, в крошечные кафе с удивительно вкусными пирожными в стеклянных вазах.

Их повезли в пригород, на бумажную фабрику, где директор, его замы, главный инженер и многие другие были мастерами спорта, где работали детская спортивная школа, диспансер и где они воочию смогли лицезреть «массовый спорт».

На следующий день съездили в Каунас.

Заезжали в колхозы, смотрели колхозные спортивные площадки.

К ужину, на пути обратно, добрались до придорожного лесного ресторана «Бочкас», где в прохладном подвале пили чудное пиво, закусывая колбасами, приготовленными здесь же.

А когда вернулись в Вильнюс и зашли в ресторан гостиницы выпить «на посошок», как сказал принимавший их местный руководитель, гостей окончательно развезло.

Если так живет оккупированная коммунистами Литва, могу себе представить, как живет Москва! Ха-ха! —- Барбье мутным взглядом смотрел на Виста. — Отстань! — отталкивал он пытавшуюся увести его в номер жену.

Пить надо меньше, — брезгливо бросил Вист и пошел к себе. Элен молча последовала за ним.

Громбек, который мог выпить, кажется, литр без видимых последствий, и тот слегка покачивался. То, что не смог сделать алкоголь, довершила усталость.

—Вы молодцы! — сказал он, хлопая Лугового по плечу своей могучей ладонью. — Молодцы! Просто молодцы! Такое могут сделать только молодцы! — он без конца бормотал это слово.

Даже Сато, за всю поездку произнесший едва ли десяток слов, горячо пожал Луговому руку своей маленькой сухонькой ручкой и с чувством произнес:

—Халашо!

Манчини ничего уже не мог говорить, он только мычал, увлекаемый дочерью, смешливой хорошенькой девушкой лет семнадцати.

Гробуа тоже ничего не сказал. Он только пососал свою, как всегда, потухшую трубку и подмигнул Луговому.

Луговой не держался на ногах от усталости, но не успел он провалиться в сон, едва коснувшись подушки, как его разбудил телефонный звонок.

Звонила Люся.

Она спросила, что нового, словно звонила близкой подруге, с которой не виделась целых два часа. Потом заметила укоризненно:

—Катаешься по курортам. Отдыхаешь. Да еще развлекаешься, небось. А я тут задыхаюсь от духоты. Отправил бы меня куда-нибудь, вон Жанка едет в Ялту...

Она долго распространялась на эту тему ленивым, тихим голосом.

Наконец он не выдержал и резко оборвал ее:

—Я очень устал, Люся, и безумно хочу спать. Я не отдыхаю здесь, а работаю, ты это прекрасно знаешь. Давай кончать, а то столько заплатишь за разговор, что не хватит на путевку, — и он раздраженно бросил трубку.

До чего ей безразличны его жизнь, его дела, его заботы и радости... Эх, позвонила бы сейчас Ирина, он бы всю ночь проговорил с ней...

В Москву группа возвращалась самолетом.

Журналистам дали день отдохнуть — каждый пошел по своим делам: кто в магазины, кто в посольство или корпункт своих агентств и газет, кто к друзьям, а иные вообще неизвестно куда. Вопреки утверждению Барбье, никто за ними не следил.

Вечером отправились в цирк. Словно дети, журналисты неистово хлопали воздушным гимнасткам, покатывались от смеха, наблюдая бульдожий футбол, восторженно цокали языками, следя за тем, как жонглер выстраивал у себя на голове многоэтажную башню из чашек, подкидывая их ногой...

- Цирк у вас, конечно, замечательный! — восхищался Вист. — Я такого не видел нигде.

- А, — Барбье пренебрежительно махал рукой, — говорят, если зайца долго бить полотенцем по животу, он научится играть на барабане... Так у них с цирком, так и со спортсменами.

Луговой делал вид, что увлечен беседой с Манчини и ничего не слышит.

- Мы были с дочерью вчера в музее, — рассказывал итальянец, — какие изумительные иконы! А в церквах сохранились такие?

- Спросите у Барбье, — вмешался Громбек, — он целый день таскал меня по церквам. Все фотографировал. Правда, больше снаружи.

- Я не знал, что он такой любитель старинной архитектуры, — заметил Манчини.

- При чем тут архитектура, — фыркнул Громбек, — нищих он фотографировал, нищих, на паперти! И жену свою, которая им деньгу раздает. Между прочим, жевательную резинку тоже берут, — он помолчал. — Представляю, какой репортаж опубликует Барбье после возвращения. Не хуже тех телевизионщиков. Зачем вы его пригласили, ума не приложу? — он повернулся к Луговому.

- Господин Громбек, вы же отлично знаете, что его газета...

- Да, да, — проворчал Громбек.

- ...И потом, у нас есть такая пословица: «Свинья грязь всегда найдет». Так что каждый смотрит то, что ему по душе: господин Манчини, например, музеи. Барбье — церкви...

Вист — стадионы... — вставил Громбек.

- Как стадионы? — не понял Луговой. — Они же у нас и так в программе предусмотрены.

- Не те стадионы, наверное, — пожал плечами Громбек, — во всяком случае, он сегодня утром целый час изучал ваш футбольный календарь, выписывал адреса стадионов, подчеркивал что-то. Я его спросил, не собирается ли он выступать за команду «Динамо». — Громбек густо захохотал. — «Нет, — говорит, — за „Мотор"»...

- За «Мотор»? — насторожился Луговой.

- Да, да, за какой-то «Мотор»... Ага, второе отделение начинается!

Луговому не требовалось долго размышлять, чтобы понять, зачем Вист разыскивает «Мотор». Внимательно следя за советской спортивной печатью, он, конечно, не прошел мимо «дела „Мотора"». И наверняка хочет поговорить с Ростовским. А узнав, что «Мотор» как раз находится в Москве для очередного матча, разыскивает тренера, не ведая, что тот изгнан из «Мотора» и тренирует другую команду, куда более слабую и менее известную. Ну что ж, пускай ищет...

Но Луговой недооценил Виста.

Вист сумел-таки добраться до «Мотора», узнать там новое место работы Ростовского и разыскать его. И на следующий день, плюнув на предусмотренную программу, он с переводчиком из корпункта сидел на земляных трибунах маленького заводского стадиона на окраине Москвы и следил глазами не столько за игрой двух посредственных команд, сколько за худым, неряшливо одетым человеком, сидевшим на скамеечке возле ворот.

Человек горячо переживал происходящее на поле, азартно кричал что-то своим подопечным, энергично реагируя на их промахи и удачи. В конце концов, его команда выиграла, с трудом забив единственный гол. Под аплодисменты немногих зрителей, в основном мальчишек, футболисты ушли в раздевалку.

Покинули поле судьи, запасные...

В какой-то момент Ростовский остался один. И тогда Вист решительно встал, перемахнул низкий заборчик, отделявший поле от трибун, и, сопровождаемый переводчиком, подошел к тренеру. Ростовский, встав на колено, завязывал порвавшийся шнурок на своих парусиновых туфлях.

- Здравствуйте, господин Ростовский, я обозреватель газеты «Спринт», — представился он с помощью переводчика, — слышали о такой? Могли бы мы поговорить?