Задачи сложные, а активных работников нашей организации в гетто становится все меньше и меньше. Кто ушел в партизанские отряды, кто погиб на боевом посту в гетто. Враг все усиливает охрану как в самом гетто, так и вокруг него. «Оперативники» следят за каждым человеком, кажущимся им хоть в малейшей степени подозрительным.

Пришел к нам, как обычно в последние месяцы, связной из Буденновского отряда Витя Фельдман. Он встретился с нашим уполномоченным Рубиным, чтобы получить от него подготовленную для отправки в отряд группу. Для обстоятельного разговора об этом Рубин пришел к Вите на дом (в гетто у Вити остались мать и братишка). Ночью их квартира была оцеплена гестаповцами. Рубин вырвался и пустился бежать. Но пуля настигла его в самом центре гетто. Дисциплинированный боевой товарищ, отдавший все свои силы партизанскому движению, погиб. Витя с матерью и братишкой попали в руки врага. Их отвели в тюрьму, долго пытали, потом в черной гестаповской машине привезли к одной из многочисленных ям, в которые фашистские изверги бросали замученных на смерть сынов и дочерей Белоруссии.

На место Рубина мы назначили молодого товарища Абрашу Налибоцкого. Подвижной и энергичный, он, однако, не обладал ни малейшим опытом нелегальной работы, — особенно в условиях гетто, — и вскоре провалился. Его место занял Шмуэль Каждан. Немногочисленные, оставшиеся в живых, активисты требовали от нас разрешения уйти из гетто в отряд. Но как разрешить всем уйти и оставить обитателей гетто без руководства, на произвол коричневого дьявола? Разве не давали мы себе слова, что последними покинем тонущий корабль?

А корабль был уже накануне окончательной гибели.

В конце июля 1942 года, после того как рабочие колонны ушли из гетто, снова началось, знакомое уже со времени первой бойни, оцепление гетто. Но на этот раз мы ничего заранее не знали.

Общегородская разведка нас ни о чем не предупредила. С работниками юденрата у нас в то время уже никаких связей не было. Но и они ничего не знали заранее (конечно, кроме предательской банды Эпштейна — Розенблата).

С утра 28 июля пьяные СС-овцы и гестаповцы начали врываться в дома гетто и сгонять людей к черным грузовикам. Стариков и больных пристреливали на месте. В хирургическом отделении больницы они вырезали всех больных. Мы, группа товарищей, прятались в специально для нас построенном укрытии. Каменщик Моисей Бойкин за одну ночь пристроил к капитальной стене чердака инфекционной больницы вторую стену. И вот здесь, среди вороха платья тифозных больных, мы четверо суток стояли вооруженные, готовые в любую минуту броситься на злодеев. Отсюда нам было видно все гетто, перед нашими глазами разыгралась трагедия этих дней. Враг не обнаружил наше укрытие.

Кончается день. Ждем возвращения рабочих колонн. Однако, вот уже ночь, а в гетто — ни малейшего признака человеческого существования. Рабочих колонн тоже нет. Неужели это конец гетто? Но вдруг пустынные улицы прошивает град трассирующих пуль. Со всех сторон строчат пулеметы.

С наступлением утра бойня возобновилась с еще большей жестокостью. Гестаповские бандиты забрасывали гранатами каждый дом, в котором, как им казалось, мог еще кто-нибудь скрываться. Приглушенные вопли умирающих, раненых, призывающих на помощь, доносились до нас, в укрытии. Снова надвинулась жуткая ночь, с ракетами, взрывавшими кромешную тьму, с ружейной и пулеметной стрельбой, с пьяными выкриками кровожадных зверей и стонами умирающих людей, валявшихся на улицах Минского гетто.

Наступил третий день… Это уже, несомненно, конец гетто. В юденрате изверги расстреляли председателя Иоффе, его помощника Блюменштока, доктора Чарно. Единственный пункт, где еще заметны были признаки жизни, — юденрат — на третий день кровавой бойни тоже замер.

На четвертый день на улицах показались группы охраны порядка. Они стаскивали в одно место трупы. Значит, есть еще люди в гетто.

Стрельба продолжалась. Дрессированные собаки обнюхивают каждый дом, кое-где обнаруживали «малины». Полицейские банды заняты грабежом опустевших домов… Бойня окончена.

К вечеру вернулись рабочие колонны. Тихо, с поникшими головами, они разбрелись по своим домам. Потом со всех сторон послышались всхлипывания. Впервые в Минском гетто люди, не тая своей боли и муки, рыдали. Проклятия вырывались из крепко стиснутых до сих пор губ. Люди вернулись в гетто круглыми сиротами, лишившимися родителей, жен, детей…

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

С одной из первых рабочих колонн в гетто пробралась связная от городского комитета, русская девушка Мария Горохова. Через нее мы передали первые сведения о страшной бойне и категорическое требование спасти последнее, что осталось.

Утром следующего дня из городского комитета был получен приказ: уполномоченному городского комитета в гетто тов. «Скромному»[8] предлагается покинуть гетто и перейти в непосредственное распоряжение городского руководства.

Мучительно трудно расставаться с товарищами, с которыми в течение целого года делил тяготы, опасности, а также радость по поводу заметных результатов нашей боевой работы в гетто. Но приказ есть приказ.

Из квартиры, расположенной по соседству с логовом генерального вешателя Белоруссии — Кубе, тянутся нити к гетто, к оставшимся товарищам во главе с бесстрашной Эммой Родовой.

Было ясно, что́ надо делать. Надо изо дня в день уводить людей из гетто. Мы рекомендуем: дайте людям, достойным доверия, точный маршрут следования в партизанские зоны, и пусть идут все, кто в силах, кто решился на все.

Положение исключительно тяжелое. В дни июльского избиения мы потеряли связь с двумя нашими главными базами. Партизанские отряды на одном месте не стоят, они передвигаются и часто уходят очень далеко от своей прежней базы. Так случилось с нашей первой партизанской группой из 208-го отряда, который из Минской области перешел в Могилевскую. Из-за этого мы потеряли связь с этой группой. То же самое произошло и с 406-м отрядом, который после соединения с отрядом «Народные мстители» переменил базу: из Минской области они ушли в Вилейскую. Группа тов. Кагана послала к нам связного М. Ханина. По дороге его ранили, он пришел в гетто больной и попал в руки гестаповцев. После ареста Вити Фельдмана мы потеряли связь с «буденновцами». С 28 июля никто больше не показывается из Кутузовского отряда (его называли также «Пятым отрядом II Минской бригады»). Единственная наша надежда — на городской комитет. Комитет ставит перед собой задачу — вывести в ближайшее время из Минска в отряды пять тысяч человек, в том числе значительное количество людей из гетто. Всего в гетто после 28 июля осталось около 9000 человек. Товарищи из городского комитета — «Ватик» (Никифоров), «Николай» (Герасименко) и другие уверяют нас, что это вполне реальное дело, и мы передаем оставшимся в гетто активистам: «Готовьте людей! Будьте готовы к массовому уходу из гетто!»

…Эмма провалилась! Об этом нам осторожно, как о большом несчастии, передал наш друг «Николай». Бандиты из розенблатовской клики следили за каждым ее шагом. В тот вечер она поджидала колонну, с которой в гетто поступала тайная почта из города.

И вот Розенблат поймал ее и передал в руки гестапо. Тихими и скромными были ее письма из тюрьмы. Несколько раз ее вызывали в гестапо на допрос, бесчеловечно пытали, но ничего, конечно, от нее не добились. Да и кто из тех, что знали Эмму, мог в этом сомневаться!

9 января 1943 года, после долгих месяцев пыток и мучений, Эмма Родова погибла. Ее прощальное письмо читали партизаны в лесу. «Мы им этого не простим!» — говорили люди разных национальностей, люди, уходившие в эти дни подстерегать врага.

При встрече с представителями городского комитета мы в эти дни, после ареста Эммы, узнали о новых тяжких ударах, нанесенных нашей городской организации. Враг попал в самое сердце.