—     

Мюллер-гестапо? — Путциг от неожиданности выронил валик.— Я хотел сказать: сам господин Мюллер — начальник гестапо? — смущенно поправил­ся он.

—      

Ну что вы,— покровительственно улыбнулся На­уйокс.— Я всего лишь однофамилец генерала, скром­ный служащий... Однако дело, которое меня привело к вам, в высшей степени секретное и ответственное. Речь действительно идет о заказе, который, уверяю вас, будет щедро оплачен. Вы сами назовете цену. Однако заказ этот не совсем обычен, и, прежде чем ввести вас в курс дела, нам придется соблюсти небольшую формаль­ность,— Науйокс достал из портфеля отпечатанный на машинке договор. Самый обычный договор между за­казчиком и исполнителем, но с особым условием: от заказчика требовалась подписка о неразглашении.— Впишите свою фамилию, укажите сумму и подпиши­тесь внизу.

—     

Я...— Путцига раздирало сомнение. Отказывать господам из всемогущей тайной полиции страшновато. Язык не поворачивался. Но и очертя голову кидаться к ним в пасть — ничуть не лучше. Сосет.— Я обязан сделать это?

—      

Как вам сказать, господин Путциг? — Науйокс оценивающе оглядел его с головы до ног.— Долг каждо­го честного немца повиноваться приказу фюрера. Госу­дарственная полиция выполняет его волю, является, так сказать, проводником политики партии. Надеюсь, вы понимаете, что я обратился к вам не как частное лицо? Но мы никого не собираемся насиловать. Договор, который я бы все-таки рекомендовал вам скрепить своей подписью, предполагает добровольное сотрудничество. Поэтому мне хотелось бы услышать от вас недвусмыс­ленный ответ. Германия нуждается в вас, господин ху­дожник.

—      

Я... я согласен,— дрогнувшей рукой Путциг по­правил очки. Ничего не поделаешь: его взяли за глотку. Ближние и потому вполне конкретные опасения переси­лили дальние, быть может, мнимые, воображаемые. С отвращением взглянув на выпачканную ладонь, он отер ее о фартук, осторожно взял услужливо предложен­ное перо, аккуратно заполнил указанные места и вывел затейливый росчерк. Лишь строку со словом «рейхсма­рок» оставил пустой.— О вознаграждении мы сможем договориться после, когда я... узнаю, в чем должна за­ключаться моя работа.

—     

Что ж,— забрав бумагу, охотно согласился Науйокс.— Это и логично, и справедливо. Вы разреши­те? — не дожидаясь ответа, он присел на кушетку, нога на ногу, и указал место напротив.— Прошу.

—     

Позвольте мне вымыть руки? — гравер брезгливо понюхал черные от краски пальцы и направился к умы­вальнику. В ход пошли растворитель, пемза, какие-то щеточки, наконец дошла очередь и до мыла. Его он ис­пользовал весьма экономно.

Это понравилось Науйоксу. В СС тоже шла объяв­ленная рейхсфюрером борьба с расточительством: раз­меры бланков для переписки сократили ровно напо­ловину.

—     

Прошу прощения,— Путциг плюхнулся в крес­ло.— Я внимательно слушаю вас, господин инспектор.

Не называя имен, Науйокс принялся излагать по пунктам.

—     

Вы готовы выполнить такую работу, господин Путциг? — спросил он под конец.

—     

Работа непростая,— мастер намеренно затягивал ответ.— Надо обдумать... Пожалуй* я бы смог справить­ся с вашим заказом, но при одном непременном ус­ловии.

—     

Назовите.

—     

Я бы хотел попросить вас выдать мне официаль­ное подтверждение, что все сделано по вашему заданию и без всякого вознаграждения.

—     

Вот как? — Науйокс принялся озадаченно вер­теть носком сапога. Мистик оказался хорошенькой штучкой.— Вы хотите получить письменный документ? Я не ошибаюсь?                                  _____

—     

Да, письменный, по всем правилам.

—     

И что же, по-вашему, следует указать? Подроб­ный перечень операций? Гестапо, грубо говоря, поруча­ет господину Путцигу изготовить поддельные бумаги од­ного иностранного государства?.. Так вы это себе пред­ставляете? — Науйокс решил действовать убеждением. Техническая группа, которую он возглавлял, готовилась развернуть производство английских фунтов. Гравер та­кого класса — находка.

—     

Боже упаси,— подумав, ответил Путциг.— Та­кое мне и в голову не приходило. Напишите просто: гравер такой-то выполнил особое задание полиции в рамках своей специальности.

—   

Особое! — хмыкнул Науйокс.

—     

Можно просто задание. Только обязательно надо упомянуть, что я бескорыстно, по доброй воле послу­жил партии своим скромным талантом.

—     

Короче говоря, вы хотите что-то вроде охранной грамоты?

Путциг скромно потупился:

—     

Надеюсь, я ничем не обидел господина инспек­тора?

—      

Нет, нисколько,— покачал головой Науйокс. Те­перь уже ему понадобилось поразмыслить.— Вы имели дело с факсимиле? — после некоторой заминки спросил он, желая удостовериться окончательно.

—     

Неоднократно.

—     

Например?

—     

Да мало ли?.. Пригласительные билеты, афиши выставок, экслибрисы — клиенты порой выражают по­добное желание. Мне приходилось гравировать подпи­си и великих людей! Гёте, Шиллера, Фридриха Ницше, даже кайзера Фридриха... Не желаете взглянуть? У меня имеются образцы.

—     

Покажите.

Путциг пододвинул стремянку и полез куда-то на самый верх, где стояли плотно притиснутые один к дру­гому альбомы.

—      

Вот, извольте,— обдув пыль, он вручил Науйоксу увесистый том.— Тут собраны экслибрисы, испол­ненные для особо именитых людей за последние двад­цать лет.

Путциг не преувеличивал. В его клиентуру входили писатели Карл Мэй и Ганс Эверт, дирижер Фурхвенглер, профессор Герди Троост — любимица фюрера, из­ваявшая сотни голых фигур с истинно нордическими пропорциями, даже сам астролог Ханнусен! Парня, ко­торый пустил пулю в затылок «величайшего предска­зателя двадцатого века», Науйокс знал лично. Попада­лись и деятели неарийского происхождения, вроде ху­дожника Либермана. Хауптштурмфюрера в первую оче­редь интересовали факсимиле. В альбоме их набралось с добрую дюжину. Одни библиофилы стремились уве­ковечить лично себя, другие щекотали самолюбие сла­вой титанов. Науйокс нашел подписи Наполеона, Бисмарка, Рихарда Вагнера. Исполнено было безуп­речно.

— Я думаю, мы сумеем найти приемлемое реше­ние, господин Путциг,— Науйокс захлопнул альбом и тут же чихнул от пыли.— Завтра я сообщу вам наше решение, а это,— он погладил портфель,— останется у меня.

Секретные переговоры между Чехословакией и рей­хом открылись в Галензее, в старинном особняке на берегу озера Крумме Ланке. Германский МИД представ­лял граф Траутмансдорф, чехословацкий — посланник и полномочный министр Зденек Мастный.

Начало выглядело довольно обнадеживающе.

—     

Не стоит прислушиваться к пропагандистской риторике,— конфиденциально заверил Траутманс­дорф.— Политика Германии не направлена против ва­шей страны. Немецкий народ переживает величай­ший подъем. Неудивительно, что пангерманская идея получила такое гипертрофированное звучание. Она порой довлеет над разумом, и с этим нельзя не счи­таться. Но постепенно ажиотаж уляжется, пойдет на спад. Мы, трезвые политики, должны спокойнее относиться к эксцессам. Не ими определяется путь народов.

—     

Я разделяю вашу точку зрения, граф, но согла­ситесь, есть разница между заявлениями безответствен­ных лиц и официальной позицией. С территориаль­ными претензиями в наш адрес выступают руководите­ли Германии, сам канцлер.— Мастный дал понять, что ждет более определенного заявления.

—     

Все-таки, мне кажется, мы бы могли разрешить наши споры нормальным дипломатическим путем,— Траутмансдорф ограничился общей декларацией.— Я всегда выступаю за компромисс.

—     

К сожалению, и у компромисса есть границы. Ультимативные требования в территориальном вопросе, согласитесь, сужают возможности дипломатов. Но я могу только приветствовать вашу инициативу. Мы го­товы вести переговоры по любому вопросу и в любом месте, на любом уровне.