—      Вопрос.

—      Я бы мог как следует подготовиться, если бы знал, в чем дело. Хотя бы приблизительно...

—      Так уж и не догадываетесь! — Гесс насмешливо вздернул кустистые брови.— Хотите откровенно?

—      Трудно выразить словами, как я дорожу вашим товарищеским отношением, рейхслейтер.

—      Словами?.. Недурно сказано! Время требует от нас не слов, а поступков.

—      Что я должен сделать, рейхслейтер? — смиренно, как проштрафившийся школяр, потупился Гиммлер.— Приказывайте.

—      Приказывает фюрер, я могу лишь советовать, как товарищ по партии.— За ханжеским смирением Гесса проскользнула откровенная издевка.— Вам не кажется, что ваши парни взяли слишком резвый темп, Гиммлер? Фюреру надоели телефонные склоки. Имейте это в виду.

—      Я не совсем понимаю вас, рейхслейтер? — про­лепетал Гиммлер, несколько успокаиваясь.— Какие склоки?.. Почему-то стало хорошим тоном валить на нас чужие грехи.

«Неужели эта стерва так ничего и не сказала ему? — подумал он, готовясь выбросить козырную карту. Но Гесс опередил его, сразу же дав понять, что стоит выше всяких личных обид.

—      Бедный вы, бедный... Я не спрашиваю, зачем вам понадобилось подключаться к телефонной сети военного министерства, мой кроткий Генрих! — Гесс презритель­но хмыкнул.— Но имейте в виду, что господа с Бендлерштрассе принесли официальный протест. Они жаждут крови.

«Только этого не хватало! — внутренне обмер Гим­млер.— Не позже, не раньше».

—      Боюсь, что я не совсем в курсе...

—      Что ж, тем хуже для вас. Имейте в виду, что мы не намерены вмешиваться.

—      Я понимаю,— удрученно кивнул Гиммлер.— А у них есть доказательства?

—      Ваших засранцев,— напевно и с очевидным удо­вольствием протянул Гесс,— задержали на месте прес­тупления, так сказать... Нешуточная ситуация, Гим­млер. Как бы не повторился уже известный спектакль.

—      Что бы вы посоветовали, рейхслейтер?

—      Проглотить пилюлю, как бы горька она ни была. Главное, не пытайтесь выгораживать своих уголовни­ков. Их придется дезавуировать... Непосредственных начальников тоже задвиньте куда-нибудь подальше.

—      Это все?

—      Посмотрим, как будут развиваться события...

—      Спасибо, рейхслейтер! — Гиммлер облегченно перевел дух.

Он лишний раз убедился, что Гесс говорил не только от своего имени. Но зато Гейдрих хорош! Прет напролом, как танк. Министр Фрик совершенно прав: убийца.

Лиловая дымка над Лондоном пахла горелым кок­сом. На зеленых лужайках, слезясь, оплывала ноздрева­тая ледяная глазурь. Знобкий западный ветер трепал приспущенный флаг над Букингемским дворцом. Крепо­вые ленты жалили на лету красный крест святого Геор­гия, синие диагонали святого Андрея. Вспугнутые коло­кольным звоном сорвались с квадратных зубцов Тауэра вещие вороны.

Почил Георг Пятый, король Великобритании и Ир­ландии, император Индии. Занавешены разделенные полуколоннами окна министерских апартаментов Уайт­холла. Улица Парламента, Трафальгарская площадь, Адмиралтейский экран — всюду черные банты, пере­витые шнурами. Траурные полотнища, дубовые листья, влажная хвоя венков.

Над каминными трубами «Конной гвардии» беспо­койно металась чайка, затесавшаяся в голубиную стаю. Когда на Темзе вскричали гудки, она взмыла вверх и, покружив возле «Часовой башни», скрылась за Вест- министерским мостом.

Похоронная процессия направлялась к собору. Кон­ногвардейцы в сверкающих нагрудниках и золотых шлемах с ниспадающими хвостами слегка покачива­лись в седлах. Изредка всхрапывали завитые мелким шариком вороные, прядая ушами, выдыхая горя­чий пар.

Артиллерийский лафет осеняли знамена, расшитые гербами Соединенного Королевства и Саксен-Кобург-Готской фамилии. Вернее, Виндзорской, как она стала именоваться после семнадцатого года, перевернувшего мир. Отречение от германских корней родового древа подвело своеобразный итог эпохе, сокрушившей родст­венные династии Гогенцоллернов и Романовых. Врага и союзника.

Окаймленные рамкой газетные полосы напоминали о деяниях покойного короля. Не посягая на прерогативы парламента и кабинета, он достойно представлял вели­кую империю, распростершуюся на бескрайних простоpax океанов и материков. Монарх и отец семейства, офицер флота и джентльмен.

Многочисленные фотографии воспроизводили досто­памятные эпизоды. Король в детском приюте, под бал­дахином на спине слона, на палубе дредноута, ощети­нившегося жерлами плутонгов. Какая эпоха, какие просторы, какая жизнь! Доки, заводы, блестящие рауты, праздничные улицы европейских столиц. Щемящая прелесть довоенного быта и военно-полевой аскетизм. Теплые встречи в Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Охота на тигров в Хайдарабаде. Маневры в африканс­ких песках. Парады и аудиенции. Бок о бок с монар­хами, диктаторами, президентами, улыбчивыми раджа­ми в роскошных тюрбанах и вождями племен, увешан­ными клыкастыми ожерельями.

Не остался без внимания и трогательный жест пер­вых лет: пятьдесят гиней в пользу семей бастующих докеров. Своевременное напоминание нации, сумевшей сохранить единство перед лицом повального безумия, шквалом пронесшегося над континентом. И хоть косну­лось краем моровое поветрие, но милостью провидения не содрогнулись вековые устои. Воистину остров в бу­шующем море. Большевики, фашисты, анархисты — это не для старой доброй Англии. «Никогда, никогда, ни­когда англичанин не будет рабом!» Слава богу, перебо­лели кровавым бунтом в далеком младенчестве. Клас­совые бои, стычки с доморощенными нацистами, восста­ния на заморских территориях остались за кадром. Не стоит вспоминать, неуместно. Да и вообще нет памяти о прежнем, как учит Екклисиаст. Все суета и томление духа.

Пред дивным порталом и непроглядным мраком отверстых дверей, куда вливается торжественно-опечаленная процессия, утихают мирские страсти. Сюда, как в вечность, вливаются реки и вытекают отсюда. Тончай­шие колонны, слитые в пучки, расходящиеся звездами нервюр, в беспредельность рвущийся свод. И таинствен­ный гул, и мрамора холодное дыхание, и вещий сумрак.

Молодые люди с парадными аксельбантами плавно опустили венки, каменея вполоборота на карауле. Ми­нистры и генералы, расправив ленты, почтительно скло­нили головы. Кто солидно и обстоятельно, а кто и пос­пешно, словно преодолевая неловкость. Безмолвная дипломатия мимолетных касаний, призванная выразить всю глубину подобающих случаю чувств. Примиряю­щая символика взглядов, которыми обменивались даже представители соперничающих держав. И никто не за­метил, что кукловод, направлявший слаженное движе­ние фигурок во фраках, нечаянно перепутал нити. Пан­томима, призванная отобразить смирение власти земной перед властью небесной, дала осечку. В гротескных пируэтах старомодного танца a la Cranach [5] явственно обозначилась иррациональная аура века. Когда средст­во становится целью, общественное сознание начинает двигаться вспять. Во тьму инстинкта, где теплом ма­теринского лона дышат почва, кровь и беспамят­ство.

С пещерных времен смерть безотказно служила политике. Мировая бойня, открыв счет на миллионы и миллионы, содрала непрочную пленку цивилизации. Фридрих Ницше оказался пророком. Бог действительно умер. Зловещая эмблема, уместная прежде разве что на кладбище или в монашеской келье, перекочевала на солдатский мундир. Как раз к сроку подросло новое бес­памятное поколение, жаждущее упиться бредом. Под­точенный неизлечимым недугом мир разлагался зажи­во, но этого никто не видел. Пророков, как обычно, побили каменьями — кто мыкается на чужбине, кто подыхает за колючей проволокой.

Чисто внешне официальная церемония протекала без единого сбоя, в полном согласии с графиком и предпи­санным этикетом.

Жарко пылали свечи, отуманенные влажным ды­ханием цветов. Рябило в глазах от геральдической рос­сыпи алых и белых роз. Оранжерейной духотой одурма­нивали сингапурские орхидеи и нежные, чуть тронутые увяданием фиалки Пармы.