Ножки капитанского стола красного дерева были привинчены к полу четырьмя деревянными винтами, и сам Масон, сидевший за столом, тоже, казалось, был наглухо привинчен к стулу. В полной форме, при галстуке, безукоризненно подтянутый, он был странно чужд всему, что происходит на палубе, словно житель иной планеты.

Увидев Парсела, он ткнул пальцем в какую–то точку на карте и изрек:

— Вот здесь.

Парсел обошел стол и нагнулся. Примерно на полпути между островом Рапа и островом Пасхи Мэсон начертил карандашом на карте маленький крестик. Парсел вопросительно взглянул на капитана, и Мэсон повторил:

— Вот здесь. Это тот самый остров. Если ветер не стихнет, мы будем там послезавтра вечером. Парсел посмотрел на карту.

— На Таити вы говорили о еще не открытом острове.

— Он и не открыт, — живо подхватил Мэсон. — В своих «Рассказах о путешествии к Южному полушарию» Джексон упоминает об этом острове, но на картах адмиралтейства он не обозначен. Даже на самых последних, как, например, на этой. Официально острова не существует. Однако Джексон указывает его долготу и широту, и благодаря этому мне удалось установить его местоположение на карте и наметить курс.

Парсел поднял глаза на своего собеседника.

— А не кажется ли вам, что любой другой капитан тоже может прочитать рассказ Джексона, и если он очутится в тех краях…

— Я уже думал об этом, мистер Парсел, — прервал его Мэсон. — Вы правы, это риск, но риск не так уж велик, учитывая, что остров почти недосягаем для судов. Если верить Джексону, остров гористый, с крутыми берегами, там нет ни бухты, ни залива и, по–моему, туда из–за бурунов трудно добраться даже на вельботе. Джексону самому так и не удалось высадиться. Однако он подплывал к острову достаточно близко и поэтому сумел дать его описание. В окружности остров имеет примерно пять миль, покрыт он мощной растительностью, и всю его территорию пересекает поток. Заметьте, Джексон побывал там в жаркое время года, следовательно, у нас есть все основания предполагать, что поток не пересыхает даже в сезон засухи. А это один из наиболее убедительных доводов в пользу острова.

Так как Парсел молчал, Мэсон добавил:

— Мне хотелось бы слышать ваше мнение, мистер Парсел.

— Так вот, — нерешительно начал Парсел, — если этот остров расположен в таком удачном месте, как указывает Джексон, и если он так хорош, как тот его описывает, думаю, что он нам вполне подходит, кроме…

— Кроме чего?

— Если не ошибаюсь, вы сказали «пять миль в окружности»… По–моему, это маловато.

Мэсон нагнул свою квадратную голову и безапелляционно произнес:

— Он достаточно велик для тридцати человек.

— Пока достаточно велик. Но через несколько лет… — протянул Парсел.

Мэсон махнул рукой, как бы отметая это возражение.

— Когда я на Таити прочел описание Джексона, такая мысль тоже приходила мне в голову. Но я ее отверг.

И замолчал, так и не объяснив, почему именно он отверг эту мысль. Парсел почувствовал, как в нем закипает досада. Оказывается, уже на Таити Мэсон знал, куда они направляются, и целые три недели оставлял его в неведении относительно их дальнейшей судьбы.

Мэсон продолжал:

— Буду вам весьма обязан, если вы сохраните нашу беседу в тайне от экипажа.

— Следовательно, у вас есть причины скрывать от них ваше решение?

— Никаких. Просто им незачем знать. Вот и все.

Хранить тайну было бессмысленно. Капитан Мэсон руководствовался тут иерархическими соображениями. Командир только тогда сохраняет свои привилегии командира, если подчиненным неизвестно то, что известно ему. Тайна дальнейшего рейса «Блоссома» уже проложила известную дистанцию между командиром и его помощником, а теперь, когда в эту тайну были посвящены двое, она проложит ту же дистанцию между матросами и начальством. «Это просто смешно, — подумал Парсел, — Мэсон пускает в ход все эти мелкие командирские хитрости, тогда как он вовсе не командир. А он этого даже не замечает».

— Ну вот, значит, мы и договорились, мистер Парсел, — проговорил Мэсон, как будто это долгое молчание помощника должно было рассеять все его сомнения насчет размеров острова.

Парсел выпрямился.

— Разрешите, капитан..

— Я вас слушаю, мистер Парсел.

— У меня к вам просьба.

Мэсон молча взглянул на помощника.

«Уже замкнулся, — с неприязнью подумал Парсел. — Первое его движение — отказать».

— Слушаю, — повторил Мэсон.

— В качестве капитана корабля, — начал Парсел, — вы, если не ошибаюсь, имеете право производить обряд венчания, если брачующиеся изъявят свое желание?

— Совершенно верно.

— Я хочу, — торжественно продолжал Парсел, — чтобы вы воспользовались прерогативами, положенными вам по рангу, и обвенчали меня с одной из таитянок.

Мэсон поднялся, побагровел, сложил за спиной руки и буркнул, не глядя на своего помощника:

— Вы хотите, мистер Парсел, жениться на чернокожей?

— Да, капитан.

Слова эти были произнесены с такой силой, с такой настойчивостью, что Мэсон даже растерялся. Он и не подозревал, что Парсел может перейти в наступление. Повернувшись вполоборота к помощнику, он стоял, вперив взор в гравюру, изображавшую «Блоссом» на верфи. Хотя Мэсон преувеличенно громко сопел, стараясь показать этим свое негодование, он осторожно взвешивал все за и против. Парсел молится на этих чернокожих и, кроме того, подобно всем шотландцам, до чертиков обожает философствовать, однако других слабостей за ним не водится. Мэсону не хотелось ссориться со своим помощником, и он чувствовал, что отказывать ему опасно — это повлечет за собой неприятности. С другой стороны, обвенчать своего помощника с туземкой — это же просто скандал!

— Если не ошибаюсь, вы диссентер?[6] — спросил он, еле шевеля губами. Парсел недоуменно взглянул на капитана. Он не понимал, чего тот добивается.

— Я действительно симпатизирую диссентерам, — произнес он после короткого молчания.

— В качестве капитана британского судна, — проговорил Масон, — я могу обвенчать вас только по обрядам англиканской церкви.

«Так вот оно в чем дело, — улыбнулся про себя Парсел. — Мэсон приписывает мне свое собственное пристрастие к формальностям».

— Англиканский обряд бракосочетания меня не шокирует, — поспешил он ответить. — Мои разногласия с англиканской церковью касаются совсем иных пунктов.

Мэсон не поверил своим ушам: как это можно так хладнокровно говорить о своих разногласиях с церковью его величества! В его глазах Парсел согрешил дважды: не выразил достаточной преданности существующей династии и, оказывается, придает слишком большое значение религии — явный признак дурного вкуса.

— Вы меня не поняли, — сухо бросил он. — Я не считаю себя вправе сочетать браком диссентера по англиканским обрядам.

«Я ошибся, — с досадой подумал Парсел, — это вовсе не любовь к форме. Он просто виляет. Старается отказать под любым предлогом».

— Я вовсе не говорил, что я диссентер, — произнес он. — Я сказал, что симпатизирую диссентерам. Но официально я принадлежу к англиканской церкви. Можете проверить мои слова по судовым бумагам.

«Если я откажу ему сейчас, — подумал Мэсон, — это разрыв». Он вздохнул, повернулся к Парселу всем телом и громогласно провозгласил:

— Я, мистер Парсел, не понимаю вашего решения. Но в конце концов ваша личная жизнь касается только вас. И я не вправе отказать вам в такой просьбе.

«Обязательный пинок вдогонку», — подумал Парсел.

Они молча стояли лицом к лицу, смущенные этим разговором. Оба чувствовали, что были на волосок от полного разрыва, оба с облегчением подумали, что счастливо избегли опасности, но каждый был по–своему недоволен собой: Парсел потому, что ему пришлось бороться за свои права, Мэсон потому, что ему пришлось уступить.

— Выберите себе двух свидетелей из экипажа, — начальственным тоном сказал Мэсон, — и завтра в полдень…ее до конца. Парсел вежливо поклонился и произнес официально: