Кадин сделал выпад, его лицо скривилось в волчьем оскале. Астреос поднял меч, чтобы парировать удар, но покрытый шрамами воин перекинул меч в другую руку. Настоящий удар прочертил алую ухмылку на левом бедре библиария. По ноге Астреоса разлилось онемение.

― Он колдун, ― выплюнул Кадин, ― ведьмак, который служит ложным силам, клятвопреступник.

― А кто мы, брат? ― спросил Астреос.

«И что мне следовало сделать, брат? ― вспыхнул у него в голове вопрос. ― Он дал мне жизнь, и я должен отплатить за этот дар единственно возможным способом. Мы никто без данных нами клятв. Мы последние из братства, которое погибло из-за того, что другие нарушили свое слово, тогда как мы сдержали свое».

― Мы не нарушали клятв, ― возразил Кадин, и Астреос заметил вспыхнувший гнев в настоящем глазе брата.

― И не нарушим сейчас, ― ответил Астреос, но в голосе не чувствовалось уверенности. Его большая голова начала опускаться, плечи поникли. По руке и ноге текла кровь. Он походил на раненого и слабеющего медведя, вокруг которого кружил волк.

― Он изгой, ― произнес Кадин.

― А мы разве нет? ― Астреос попытался нанести удар, но он оказался слишком медленным, и Кадин, стремительно уйдя в сторону, порезал здоровую руку Астреоса. Внезапно библиарий крутанулся и сделал низкий выпад, ложная усталость испарилась в мгновение ока. Плоской частью меча он сбил Кадина с ног. Воин упал и почувствовал, как острие меча Астреоса прижалось к его груди, прежде чем он успел подняться.

― Решение за мной, ― сказал Астреос. Кадин кивнул, и Астреос взглянул в дальний конец зала, откуда за ними наблюдал Тидиас. ― Ариман получил нашу клятву, и это связывает нас. «Но чего ради, Ариман? От чего ты бежишь и что так торопишься найти?»

― А если он окажется недостойным нашей верности? ― спросил Кадин, но Астреос отвернулся и прошел туда, где на стенных опорах висели бронзового цвета доспехи. В отблесках огненных клетей он видел, где с тусклой поверхности были стерты эмблемы и знаки почестей.

― Совет окончен, клинки все сказали, ― ответил Астреос, повесив меч на стену и сняв первую пластину доспехов.

― А что с тем, который лишил нас глаз? ― не отступал Кадин, поднимаясь с пола. Астреос приложил руку к правой глазнице и ощутил серебро и черноту, которые удерживали бледный кристалл его нового глаза. Он вспомнил свернувшегося на полу Марота, ослепленного и рыдающего кровавыми слезами. Как мог космический десантник превратиться в столь сломленное создание? Марот больше не был ни человеком, ни воином ― он стал бормочущим существом, слишком озлобленным и исполненным ненависти даже для простой жалости.

― Нити его жизни держит Ариман, ― произнес Астреос. Тидиас посмотрел на Кадина, но оба они промолчали. Астреос не смотрел на них.

На самом деле библиарий был согласен с братьями. Он ничего не знал об Аримане, кроме его силы и того, что на него охотились другие отступники. Но клятвы не нуждались в доверии. Этой истине его научил Империум. Астреос облачался в доспехи, одна за другой соединяя пластины, создавая над телом вторую, металлическую кожу. Когда-то ему бы помогали сервы, но это было в давно мертвом прошлом. Они молчали, и единственным звуком был скрежет керамита и металла. Наконец Астреос выпрямился, вновь закованный в бронзовую броню, и направился к запертым дверям зала.

― Куда мы идем? ― спросил у него за спиной Кадин.

«Не знаю, брат. Не знаю, куда приведут нас клятвы», ― вспыхнула мысль, но он так и не высказал ее, когда покинул отсек.

Тронный зал безмолвствовал, в нем воняло гнилью и пеплом. Свечи давно превратились в лужицы жира, и единственный свет исходил от треснувшей люмосферы, которую держал перед Ариманом сгорбленный сервитор. Труп Гзреля развалился на троне. Его кожу и броню успел покрыть сероватый грибок, превратив бывшего повелителя Терзания в бесформенную груду. Другие тела накрыл ковер белесых стеблей. Ариману казалось, они дергаются и покачиваются всякий раз, когда на них падал свет.

Глаза колдуна остановились на горке мягкого пепла в центре зала. Он лежал там же, где упал, в серой пыли угадывались очертания человеческого тела. Ариман подумал о Толбеке и на секунду закрыл глаза.

Когда «Дитя Титана» нырнуло в варп, Азека начали одолевать вина и гнев. Возможно, они таились в нем и раньше, приглушенные инстинктом самосохранения, притупленные эйфорией от владения силами, которые он долго отрицал. Ариман покинул мостик и затерялся в переплетениях коридоров, позволив разуму раз за разом прокручивать случившееся, видение, эмиссара, то, что он сделал и почему. Когда отвлечься не получилось, вернулось чувство вины, окутав его мысли, подобно грозовой туче. У него не получилось, он оказался слабым.

«Следовало позволить ему довести дело до конца», ― подумал он, наблюдая, как сервитор с лязгом бредет по залу, и желтый свет люмосферы открывает все новые следы насилия и разложения. Среди мусора блеснуло что-то, похожее на полированный кристалл. Ариман подошел ближе и нагнулся. Тогда он понял, что это были остекленевшие и мертвые глаза, взиравшие с поросшего грибком лица Гзреля.

«Я колдун, ― подумал Ариман, глядя ему в глаза. ― Силы, которыми владею ― это силы и демонов, и жестоких богов также. Нет высшего идеала, нет искупления знанием, ― он испустил тяжелый вздох. По телу прокатился гнев, питающийся виной и в свою очередь усиливающий ее. ― Я опять потерпел неудачу, я слаб и недостаточно силен, чтобы принять свою судьбу». На мгновение его посетила мысль найти ближайший воздушный шлюз и исчезнуть в шторме.

Ариман отвел глаза от пустого взгляда Гзреля, которого избегал с тех пор, как вошел в зал. Двое воинов Рубрики продолжали стоять на том же месте. Колдун чувствовал призрачные сущности в каждом доспехе, шепчущиеся на границе сознания. В том шепоте слышался гнев, словно яростный крик, рассеянный шквальным ветром. Ариман поднялся и, не отводя глаз, направился к ним.

Боевая броня воинов Рубрики была насыщено-багрового цвета, окаймлена серебром и увешана свитками папируса. Взгляд Аримана скользнул с одних доспехов на другие, отмечая незначительные детали и знаки, которые рассказывали о заключенном в металлической оболочке воине. Их было немного, но достаточно, чтобы понять, кем при жизни был воин Рубрики. С именем пришло лицо, голос и воспоминание о смешке и доброй улыбке. Воин Рубрики был лишь одним из легиона, но Ариман помнил имена и лица всех своих братьев.

Азек присмотрелся к доспехам, взирая не только глазами, но и разумом. По доспехам вились символы, местами выгравированные на поверхности керамита, кое-где проникая внутрь пластин и сочленений. Для взгляда Аримана они были похожи на цепи синего огня. Он чувствовал, как внутри доспехов бьются закованные души, словно хищники в клетке, почуявшие кровь тюремщика.

Медленно, неуверенно, он поднял руку и коснулся бронированными пальцами наплечника.

Холод охватил руку. Ариман попытался убрать ее, но недостаточно быстро. На запястье сомкнулся кулак воина Рубрики. Азек почувствовал, как под мощной хваткой прогнулись пластины доспехов, и оттуда разлилось тепло. Глаза воина Рубрики вспыхнули. Ариман хотел отстраниться, но воин стал подтягивать его к себе.

+ Ариман, + прошипел голос у него в голове. Колдун почувствовал в нем мольбу и гнев, они скрежетали, словно железо о камень.

― Я… ― попытался заговорить он, но хватка усилилась. Сковывающие символы на доспехах воинов Рубрики сверкали все ярче и ярче. Рука Аримана горела от жара, там, где керамит в руке Рубрики прогнулся. Вторая рука схватила его за шею, оторвав колдуна от пола. Железные пальцы медленно начали сжиматься у него на горле.

+ Ариман, + снова произнес голос, и его шепот заглушил остальные мысли.

Он тонул, не мог дышать, ничего не чувствовал, ослеп. Он падал во вселенную тьмы и теней, проблесков будущего и разбитых воспоминаний. Не мог вспомнить, кем или почему он был. Помнил фигуру в красных доспехах, синее небо, подернутое пурпуром заходящего солнца. Бушевала битва, топор несся к его голове, и он уклонялся от удара, вгоняя собственный клинок в подбородок воину, который мог убить его. Кровь была настолько яркой и живой, что он почти чувствовал ее, когда та брызнула на его щеку.