Когда Бас решился задать своему лечащему доктору мучивший его вопрос, тот усмехнулся, не удержавшись.
- Эх, молодежь, молодежь... Как вы нетерпеливы. Вам просто нужно время, Базиль. Поверьте мне, с точки зрения физиологии у вас там полный порядок. А вот здесь... - он постучал указательным пальцем себе по виску, - вот здесь что-то еще не включилось. Скорее всего, вы просто еще к этому не готовы. Ваш организм мудрее вас, Базиль. Не торопите его.
Ну да, все такие мудрые, включая его член, один он такой дурак!
___________________
Благодарность, как это ни странно, может перерасти в нечто иное, особенно если направлена на того, кто был к тебе щедр душой и ангельски терпелив. Случаются такие люди и обстоятельства, с которыми именно так и происходит, увы.
- Маш, меня же выписывают завтра.
Улыбается.
- Я помню.
- Ты когда назад?
- В смысле?
- Ты не планируешь возвращаться домой?
- Вообще-то, пока нет, - настороженно.
- А пора бы. Сколько можно на меня время тратить.
- Бас, послушай меня...
- Нет, это ты меня послушай! Неужели ты не понимаешь, что... - с таким трудом собираемая решимость стремительно тает, но он не может оставить все как есть! - так больше нельзя.
- Почему?
Почему она не может просто.... просто... Он не понимает, что должен сказать, и должен ли вообще. Все, везде, куда не кинь - все неправильно!
Он смотрит ей в глаза - пока еще непонимающие и недоуменные. И у него вдруг появляется отчетливое ощущение, что он стоит на краю пропасти. И собирается сделать шаг вперед. Остановиться, замолчать сейчас, может, потом... О, нет, "потом" - это не его слово. И он говорит, говорит с четким ощущением шага в бездну:
- Маш, я устал. Устал, понимаешь? От тебя... устал. Мне нужно побыть одному. Хватит меня опекать. Спасибо тебе за все огромное, но сейчас...
Он не может дальше говорить. Он летит вниз, на дно бездны. Он самоубийца, видимо.
- Ты это серьезно? - она ему явно не верит. Черт, этот разговор агонически-мучителен!
- Уезжай, Маш. Хватит.
- Нет, - качает головой. - Не может быть, чтобы ты говорил серьезно. После всего...
Он летит, падает со скалы, бездна под ногами, и он совершает самый ужасный и опрометчивый поступок в своей жизни. После которого все уже никогда не будет прежним. Но он не может остановиться. И продолжает говорить. Нет, он не говорит. Он летит в бездну, в пропасть. И падение будет смертельным. Но...
- Я серьезно! Неужели так трудно это понять! Ты мне больше не нужна!
- Что?.. - тихим выдохом.
- Неужели непонятно?! Ты! Мне! Не нужна! - он повышает голос, но не может уже себя контролировать толком.
- Нет. Нет. Ты это просто говоришь, потому что переживаешь из-за того, что я так много времени тут провела и... что это мне сложно. Но это не так, поверь. Мне не трудно, я для тебя...
Он не хочет слышать это снисходительное вранье!
- Слушай, ну как тебе еще сказать, чтобы ты поняла?!
- Я понимаю, - она чертовски упряма. - Я останусь с тобой, пока нужна тебе.
- Ты мне не нужна!
- Неправда!
Он все-таки срывается. И орет:
- Правда! Убирайся! Исчезни! Оставь меня в покое, наконец-то!
Он возненавидел себя за эти слова тут же, как выкрикнул их. Но сказать после ничего не мог, не исправить уже. Саморазрушительно он бросил ей вызов. Сколько она будет его терпеть, все прощать? Маша, скажи мне что-нибудь... Пожалуйста...
Более всего сейчас ему хочется услышать ее голос. Хоть что-нибудь, хоть слово, пусть обругает его, обзовет - как угодно. Но нет... Не заслужил.
Она кивает, медленно, очень медленно. Губы, ее красивые и улыбчивые губы, сжались так плотно, что одна линия осталась от розовых лепестков. Лишь бы не сказать ему ничего. Не уронить своего достоинства.
И поворачивается она медленно, и к двери идет так же медленно, словно каждый шаг дается ей столь же трудно, как и ему в первые дни, когда он начал ходить. Но спина - прямая.
И с каждым ее шагом он чувствует, как... уходит свет, тепло, оставляя в груди леденящую пустоту. У бездны есть дно, и он его достиг.
____________________
Согласно единственному закону, который работает всегда и без сбоев - закону подлости, "утренняя фея" посетила его спустя два дня после того разговора. Как будто сейчас это имело какое-то значение...
Что им двигало тогда? Что заставило сказать те ужасные слова? Не понимал, категорически не понимал теперь. Какой-то бес саморазрушения владел им, не иначе. Или... хм... скопившаяся сперма на мозг надавила... Ну да, очень удобно - сваливать все на физиологию, что у него там проблемы, здесь не все в порядке. А на самом деле - просто дурак, слепой дурак, который к тому же не знает значения слов "порядочность" и "благодарность".
Совсем погано стало, когда он понял, что его поступок и в самом деле - необратим. Маша не брала трубку телефона. Учитывая маниакальное упорство, с которым он дозванивался до нее - скорее всего, просто занесла его номер в "черный список". Не реагировала на sms-ки, раз от разу становившиеся все отчаяннее тоном и смыслом. И на письма на е-мейл тоже не отвечала. "Извини", "прости", "я дурак", "не знаю, что на меня нашло" - он бесконечно комбинировал эти слова, все без толку.
Все вокруг напоминает о ней. И поселивший на прикроватной тумбочке в их небольшой, "перевалочной" парижской квартире Гарик. На ухе которого красуются две розовые заколки со стразами.
Ему положено гулять. Он гуляет, понемногу, с тростью. И везде видит Машин Париж. Эти проклятые наглые голуби! И запахи с плавучих ресторанов на канале Урк - пахнет именно так, как он и представлял, глядя на ее фото. И кофе в уличном кафе на Рю Лепик - именно того вкуса. Отсюда оно, здесь куплено? Он не узнает, наверное, уже никогда.
Даже телефон его предает. И не только тем, что с его помощью он не может связаться с Машей. Позвонила Романович. У него такое чувство, что он говорит с абсолютно незнакомым человеком. Неужели у него было с ней что-то? Наверное, было, чисто умозрительно - даже неплохо было, скорее всего. Но ничего не всколыхнулось в душе, не екнуло в сердце, даже воспоминания - какие-то совсем невидимые, ускользающие. А вот то, что было с Машей - ярко, будто только что, и простыни еще пахнут ею. Мучительно ярко. Забыть, надо забыть, он сам все перечеркнул, несколько слов - и ты летишь в бездну. Шагнув туда сам.
На дне пропасти очень холодно и одиноко. И единственное чувство, которое согревает - это жгучий стыд. В нем взыграли какие-то идиотские неизжитые комплексы, и он смертельно обидел того человека, который едва ли не за шкирку вытащил его из бездны собственного отчаяния. Кто кусает руку, которая тебя кормит? Он точно знает одного такого болвана неблагодарного.
Прошла неделя, полная бесплодных попыток как-то добраться до Маши. Неделя в мире, где о ней напоминало все, не давало забыть. И он понял. Надо ехать к ней. Оставить это просто так он не сможет - стыд и чувство совершенной несправедливости сожрут его.
________________
- Сын, мне это не нравится.
- Мне нужно, мам.
- Тебе еще нельзя давать такую нагрузку на ноги.
- Я же не пешком пойду.
- Ты понимаешь, о чем я. Нагрузка должна быть дозирована, а в дороге тебе все равно придется много быть на ногах.
- Справлюсь.
Арлетт вздыхает. Гордый и упрямый, как отец.
- Я позвоню бабушке. Она будет очень рада тебя видеть. Она едва пережила это, не волнуй ее.
- Хорошо, - не может быть и речи о том, чтобы отвертеться от перспективы жить в бабулиной квартире. Зато, если он потерпит полнейшее фиаско, хоть пирогов с капустой поест. Слабое утешение, конечно.