И слово "закончить" в исполнении Машкиного отца звучит крайне... несимпатично.

   Когда их оставляют наедине, Бас имеет сомнительное удовольствие снова наблюдать улыбку... как его назвали, Дмитрия Ивановича? Улыбка у Дмитрия Ивановича Тихомирова что-то совсем нехорошая.

   - Ну-с, буду краток. Если я увижу тебя рядом с моей дочерью... если ты только посмеешь подойти к ней... снова начать портить ей жизнь... Заруби себе на носу - я лично, вот этими руками сломаю тебе то, что тебе с таким трудом починили. И еще оторву что-нибудь... для усугубления эффекта! И я тебя уверяю, это не фигура речи, а понимать следует бук-валь-но! Не оставишь в покое мою дочь - я тебя пришибу! Понял меня?!

   Бас отвечать не хочет и не может. Не та у него весовая категория и не то состояние, чтобы спорить сейчас с этим... А более всего противно, что, скорее всего, Машкин отец имеет право так говорить с ним. Медленно кивает, а потом еще словами:

   - Понял.

   - Тогда - вон отсюда! Немедленно!

   Как он выходил, помнит смутно, в себя пришел уже на той самой, замеченной им еще до визита в Тихомировскую квартиру, скамеечке у подъезда. Ноги ныли ужасно, причем не в нагрузке дело было, наверное, а в чем-то ином. Режущая боль полосовала то по бедрам, то по икрам, пока он сидел, откинувшись на спинку скамьи и подняв лицо к небу. Лицо приятно согревали лучи солнца, идиллия просто какая-то... А на самом деле... На сердце погано так, что и дышать-то трудно.

   Смертельно обидеться на злобного тролля, который по какому-то недоразумению считался Машиным отцом, не позволяло одно: Баса не покидало ощущение, что он постоял перед непредвзятым зеркалом, в котором отразились все его поступки по отношению к Маше. И вся "красота" этих поступков. А он все о себе думал, как ему, бедненькому, плохо. А оказывается... оказывается... что он сам делал плохо другому человеку. Эх, если бы можно было повернуть время вспять, изменить. Хотя бы не сказать ТЕ слова. Всего пара секунд, и все рушится.

   Бас вздохнул и открыл глаза. Чтобы увидеть... ее. Наяву, тут, в паре шагов от скамейки и него.

   Маша была не одна. Если бы он не имел уже сегодня "чести" познакомиться с Машиным отцом, мог бы предположить, что этот мужик - ее отец. Не очень-то похожи, конечно, разве что возраст у Машиного спутника был подходящий да волосы схожего оттенка, но более всего сближало их то, как они одинаково увлеченно о чем-то спорили друг с другом. До того, как Маша встретилась взглядом с ним.

   У Баса ощущение, что он не просто какой-то Василий, а целый василиск. И под его взглядом Маша цепенеет. Только что эти красивые губы улыбались - и вот они сжались в тонкую линию. Только что в этих глазах был живой интерес к беседе и собеседнику - и вот они холодны и будто безжизненны. И останавливается она резко, словно налетев на невидимую стену. Так что ее спутник успевает сделать еще пару шагов, прежде чем понимает, что идет он далее один. Останавливается, недоуменно переводит взгляд с Маши на него, Баса.

   - Мария?.. - вопросительно.

   - Идите, Стас Саныч, я вас догоню.

   - Точно? - этот "Стас Саныч" смотрит на Баса внимательно-изучающе. Черт, Машку стерегут как наследницу трона!

   - Абсолютно, - кивает Маша, демонстрируя самый настоящий poker face.

   И вот они остаются наедине. Бас встает, собрав всю волю в кулак, чтобы не поморщиться. От Маши веет холодом, словно от ледника. Где тот веселый жизнерадостный человечек, которого он знал? Где та красивая улыбчивая девушка? Что он должен сказать, чтобы вернуть ее?

   - Маша, я не знал, как еще до тебя... хм... достучаться. Поэтому приехал вот... лично. Чтобы извиниться.

   Она смотрит на него все с тем же poker face. И молчит. Никто ему задачу упрощать не собирается.

   - Маша, я прошу тебя... Я поступил ужасно, я знаю. У меня было какое-то... помрачение рассудка, что ли! Сам не знаю, кто меня за язык дернул. Я так не думал, Маш, правда. Извини меня, пожалуйста.

   Он думает, что бы еще сказать, но Маша вдруг нарушает молчание.

   - Знаешь, для такого разговорчивого мудака, каким ты был в прошлый раз, сегодня ты крайне немногословен.

   - Что?!

   - Ты меня прекрасно понял, - отвечает Маша спокойно. - Ни видеть, ни слышать тебя я больше не желаю. Сделай одолжение - исчезни из моей жизни.

   - Маша, пожалуйста... - он еще не верит, что все потеряно.

   - Просто. Исчезни. Немедленно.

   Сказано негромко, ровно, спокойно. И именно поэтому он верит. Колени банально подкашиваются, но он должен уйти, действительно должен. Он не может видеть ТАКИХ ее глаз, слишком больно. А ведь он помнит другое в ее глазах, и долго еще помнить... будет.

   Отвернулся, пошел. Медленно и хромая, но сил притворяться сильным и прежним уже нет. И ее голос в спину, неожиданно:

   - Литвинский, не надо тут мне хромать и на жалость давить. Неубедительно. Не верю.

   Он вздрогнул, словно от пощечины. Больно, очень больно. И несправедливо. Но, наверное, он это заслужил. Губу прикусил до соленого привкуса во рту, но пошел ровно, лишь лицо искажала гримаса боли под каждый шаг. Но лица она не видит. А спина у него прямая.

   Свернув за угол дома, в два последних шага привалился к стене, а потом по стенке этого же дома и сполз вниз. Сел прямо на асфальт, головой в согнутые колени, руки на затылок. Так и сидел, долго-долго. Кто-то над ним периодически что-то говорил, про совсем распустившуюся молодежь, про то, что его надо в вытрезвитель сдать... Ему было совсем, совершенно все равно. Все ерунда по сравнению с тем, как больно. Ногам. Но больше - сердцу.

   _______________

   - Тихомиров, ты что с парнем сделал?

   - С каким? - Дмитрий невозмутимо разливает коньяк по бокалам.

   - С каким-каким... С Машкиным!

   - А ты... ты где его видел?

   - Да сидел на скамеечке - ни живой, ни мертвый. Не стыдно детей обижать?

   - Детей?! Стасян, таких детей я сам в детстве убивал. Из рогатки. Так, стоп, - спохватывается Тихомиров. - Так что, Маша с ним осталась? Ты их оставил вдвоем?!

   - Дал возможность Маше добить то, что не добил папа, - не остается в долгу Соловьев.

   Ответить Тихомиров не успевает - трель звонка мешает. Торопливо выходит в коридор.

   - Машенька, как ты?

   - Я в порядке, па, - Маша действительно невозмутима. - А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять... сразу за коньяк!

   - Машуль, - из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. - Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела?

   - Пойдемте ко мне, - деловито кивает Маша. - Я вот хотела спросить, как такого эффекта добиться? Подозреваю, что на длинной выдержке, но что-то там еще... А у меня не получается, никак.

   Тихомиров озадаченно хмурится, глядя в спину дочери, уводящей к ноутбуку своего учителя. Неужели действительно одумалась? А затем перехватывает взгляд жены. Даша качает головой.

   - Я ей не верю.

   Сам Дмитрий не знает, что и думать.

   ________________

   - Ну что, сын, пирогов бабушкиных наелся?

   Артем Борисович был слегка озадачен таким скоропалительным приездом Василия в Россию. Сам Артем уехал спустя неделю после операции сына. Его хлопотное хозяйство никак не желало функционировать как надо без бдительного ока господина начальника, да и сам Артем уверен был, что лучше Маши за Василием не присмотрит никто, а они с Арлетт больше мешают, чем помогают. По крайней мере, он точно. Ну, а теперь... может, и к лучшему, что Васька приехал.

   - Типа того, - Бас отвечает совсем невесело, несмотря на бодрый голос отца в телефонной трубке.

   - Ну, тогда давай ко мне. Семен Аркадьевич ждет.

   - Какой еще Аркадьевич? - на самом деле, ему абсолютно все равно.

   - Какой надо Аркадьевич! Давай, бери билет и прилетай. Ждем тебя!