— Вот привез тебе, дедушка, немного деликатесов. Там икра, рыбка горячего копчения, свежий карбонад. В общем то, что ты любишь и чего больным здесь не подают. Правда, и фруктов я тоже прихватил, — как бы извиняясь, добавил он. — Жаль, что не предупредил! Бабушке не пришлось бы зря мотаться.

— Ничего, внучек, это добро не пропадет, — благодарно улыбнулся профессор Розанов. — Мне, как больному, много витаминов требуется. Да и медперсонал угостить не грех. На их зарплату они немногое могут себе позволить.

— А ты, дед, по-прежнему за всех переживаешь? Считаешь, что наша жизнь устроена не так, как надо, и правительство мух не ловит? — шутливым тоном, но с явным неодобрением заметил внук. — Не поэтому ли у тебя инфаркт?

— Вполне может быть. Во всяком случае, так утверждают врачи и мои друзья, — серьезно ответил Степан Алексеевич. — Ведь я всегда следил за своей спортивной формой. А вот нервы подводят.

— Значит, надо беречь нервы, дед! — тоже серьезно посоветовал ему Петр. — Не стоят того пробравшиеся к власти чинодралы и демагоги, чтобы из-за них ты губил свое здоровье. Живи в свое удовольствие, занимайся любимой наукой и не думай о мировых проблемах!

— Легко сказать! — несогласно покачал седой, но по-прежнему красивой, как у актера, головой профессор Розанов. — Разве я могу плодотворно заниматься педагогической наукой, не говоря уже о мировых проблемах, которые, между прочим, тоже заслуживают того, чтобы о них думали?

Он помолчал, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать вредный для себя разговор, но все же не удержался.

— Вот ты, Петя, предлагаешь мне махнуть на происходящее рукой. Но к чему тогда мы придем? Ты думал об этом? — Профессор строго посмотрел на внука. — А мне больно смотреть на то, как вырождается народ, гибнет государство!

— Ну зачем смотреть так мрачно на вещи, дедушка? Не слишком ли строго ты обо всем судишь? — сделал протестующее движение Петр. — Давай сменим тему разговора. Тебе вредно волноваться!

— Нет, позволь объяснить тебе мою позицию, коль об этом зашел разговор, — возразил Степан Алексеевич. — Обещаю сохранять спокойствие.

Петр лишь осуждающе покачал головой, и он продолжал:

— Я обязан протестовать именно как педагог, ибо в основе наших бед лежат просчеты в воспитании людей. Приведу наиболее характерные факты.

Он сделал небольшую паузу и стал перечислять.

— Начнем с самого вопиющего. Трое бездушных властолюбцев в одночасье разрушили великую державу, по крупицам, ценой большой крови, собранную нашими предками за тысячелетие. Их не смутило то, что они предали своих соотечественников, оказавшихся вдруг за границей, разбили сотни тысяч семей.

Взглянув на внука, чтобы проверить его реакцию, профессор продолжал:

— Теперь о пороках, которые вскрыла война в Чечне. Разве не предательство то, что сепаратистам оставили столько оружия? А не бессовестность и измена, когда за мзду через посты пропускали бандитов, а генералы продавали им военную технику, которая применялась потом против наших солдат?

Он снова прервался, ожидая реакции Петра, но тот молчал.

— И последний факт, переживая из-за которого, я, может, и заработал инфаркт. Случай с атомной подводной лодкой. Чем бы ни объясняли официально, людей не спасли потому, что кто-то из высоких чинов опасался либо выдать военные секреты, либо отвечать за потерю лучшей субмарины. Это ли не бездушный эгоизм, не предательство героев-подводников?

Разволновавшись, Степан Алексеевич шумно перевел дыхание и заключил:

— Все это, Петя, свидетельствует, что наше общество поражено, как никогда раньше, эгоизмом, бездушием и предательством. И виной этому — упущения в воспитании людей, по сути, провал педагогики! А как ему не быть, — поднял он глаза на внука, — когда наши учителя находятся в жалком положении, получая нищенскую зарплату? Молчишь? Значит, понимаешь, что я прав!

Петр сознавал, что в словах его деда много правды, но он преуспел в жизни и не был настроен ее критиковать. Чтобы покончить с этой неприятной темой и перейти к волнующей его проблеме, он мягко произнес:

— И все же зря ты так волнуешься. Побереги здоровье! Что ты один можешь сделать? Многие уже осознали, что страна пропадет, если наука будет в загоне. А я так давно это понял. Разве мало оказал помощи своей отрасли?

— Значит, повезло горнодобывающей промышленности, — полушутя ответил Степан Алексеевич. — Не больно-то гордись! И в твоем воспитании есть пробелы.

— Это какие же? — обиделся Петр. — И почему об этом я узнаю только сейчас?

— Не все делаешь для людей и общества, что можешь, — с упреком произнес профессор. — А не говорил потому, что не пришлось мне тебя воспитывать.

— Но у меня люди получают много больше, чем у других, и всем научным и учебным учреждениям нашей отрасли я помогаю, — с досадой возразил Петр. — Что же еще я должен сделать?

— А сам не можешь сообразить? — рассердился профессор. — Кто еще способен сейчас поддержать науку и искусство, как не вы, промышленники-толстосумы, если государство этого не делает? Получаете огромные доходы, а пожертвовать часть их на пользу общества не желаете!

Этот упрек показался Петру несправедливым.

— Кому надо — помогаю, но швыряться деньгами и подкармливать халявщиков не собираюсь! — резко ответил он. — Подачками делу не поможешь, а энергия и талант всегда пробьют себе дорогу!

— Не скажи! В истории достаточно обратных примеров, — уже более спокойно возразил Степан Алексеевич. — Но дело-то в другом. Ведь у нас и признанные таланты находятся в жалком положении. Почему их труд ценится так низко? Почему все блага должны доставаться удачливым бизнесменам? Это чревато, — с тревогой добавил он, — расколом в обществе и неизбежным взрывом!

«Ну вот, дед сел на своего конька, — уныло подумал Петр. — Так мне с ним не удастся поговорить о своем деле». Но все устроилось естественным образом: в дверях показалась, держа в руках полные сумки, его бабушка, Вера Петровна.

Несмотря на шесть с лишним десятков лет, Веру Петровну все еще можно было назвать привлекательной женщиной. Ее умеренная полнота при хорошем росте не портила природной статной осанки, седая голова была, как всегда, гладко причесана, а по-прежнему ясные серые глаза смотрели на мир спокойно и доброжелательно.

— А, Петенька? — радостно улыбнулась она, опуская сумки. — Как хорошо, что ты приехал! Я уже собиралась тебе звонить: очень волнуюсь за внучек!

— Ну и зря! С ними же новая няня, — поспешил успокоить ее Петр. — Она сразу поладила с обеими. Сестренки на нее не жалуются.

— Это меня и беспокоит, что новая и незнакомая, — озабоченно произнесла Вера Петровна, присаживаясь, чтобы передохнуть. — Кто такая, мы ведь толком так и не знаем. Ты же, Петя, без отца справок о ней не наводил? — с немым упреком взглянула она на внука.

Петр молча кивнул, и она продолжала:

— Говорит, что из Казахстана. А по-хорошему ли оттуда уехала? Нет ли за ней чего? Можно ли ей доверять дом и детей? Все это меня очень беспокоит!

— Так дело же сделано, бабуля! — недовольно проворчал Петр. — После драки кулаками не машут. Может, ты и права, но мне пришлось рискнуть. Подвела нас Даша. Если б немного повременила с больницей, Зину мы бы проверили.

— Ладно! Я с этой девушкой сама разберусь. Вот только дед еще немножечко окрепнет. — Вера Петровна с любовью посмотрела на мужа. — Он у нас молодец, быстро поправляется. Ты расскажи лучше о Дашеньке. Как у нее самочувствие, настроение?

«Ну наконец-то! Теперь можно поговорить о том, о чем хотел, — облегченно подумал Петр. — Попытаться вместе найти выход из создавшегося положения».

— Самочувствие Даши вполне удовлетворительное, а вот настроение плохое, да и у меня, признаться, оно прескверное! — решив пойти на откровенный разговор, хмуро произнес он. — Рушатся у нас с ней отношения!

— Вы что же поссорились? — обеспокоенно спросил Степан Алексеевич. — И это тогда, когда Дашеньке, в ее положении, нужно особенно беречь здоровье? Тебе следовало бы сейчас быть к ней снисходительней, Петя!