Кэти сказала:

— Ну, мэм, я видела только...

— Хватит, — перебила миссис Поуп. — Всё, что, по-твоему, ты видела, к делу не относится. Как я сказала, в минуты потрясения можно вообразить всякое, чего и в помине нет на белом свете.

— Правда, мэм? Не знаю, мэм. Для таких, как я...

— Меня волнует только одно: рассказывала ли ты кому-нибудь свои байки.

Кэти уставилась на неё.

— А?

Миссис Поуп повторила вопрос.

Кэти пыталась запихнуть выбившуюся прядь обратно под чепчик.

— Байки? Выдумки, мэм? О нет, мэм. Я не рассказывала никаких баек.

Она снова принялась теребить волосы.

— Оставь в покое чепец.

— Да, мэм. Вчера вечером, когда доктор Энис уходил, он спросил...

— Что? Что насчёт доктора Эниса?

— Насчёт сердечного приступа, и он не мог понять, почему мистер Поуп лежал в таком положении.

— И что ты ответила?

— Ничего, мэм. Негоже мне говорить чего-то.

Из-под пальцев миссис Поуп зазвучали переливы арфы. Знает она этих корнуольских девчонок, которые вывернутся из любой ситуации. Но Кэти простушка, не в том смысле, что туповата, но доверчива, малограмотна и наивна. Похоже, у неё совсем мало друзей. Немного притворства и женской хитрости ей бы не помешало. Маловероятно, что сейчас она притворяется.

— Кейт, помнишь, как в прошлом году ты разбила японский чайник?

— О да, мэм. Разве такое забудешь!

— Мистер Поуп страшно рассердился и расстроился из-за такой потери. А помнишь те две стаффордширские тарелки с золотой каймой, которые ты разбила в январе?

Кэти понурила голову.

— Да, мэм.

— Когда это случилось, мистер Поуп был готов тебя уволить, решил, что всей нашей фарфоровой посуде грозит опасность.

— Вы удержали их стоимость из моего жалованья, мэм. Придётся до ноября расплачиваться.

— Возможно. Но полагаю, ты бы хотела остаться горничной.

— О да, мэм! Даже не представляю, что буду делать, куда пойду, если вы меня выгоните!

— Что ж... теперь я овдовела и могу сократить число прислуги. Пока рано, но потом я начну думать об этом. Мне ничего не остаётся, как жить менее роскошно.

Миссис Поуп замолчала, чтобы до Кэти дошел смысл сказанного. Разговор ужасно неприятный, но пока складывался удачно.

— Все, что случилось вчера, — решилась на откровенность миссис Поуп, — что случилось, или что ты там надумала, привиделось только тебе. Больше никто не видел, Кейт. Никто, кроме тебя. Тебе понятно?

— О да, мэм!

— Само собой, мне бы хотелось, чтобы случившееся между мной и мужем осталось в тайне. Я не желаю, чтобы деревенские бабки бешено ухватились за пустые слухи. Стало быть, если поползут сплетни, то кто окажется их виновником?

— А? — Кэти нахмурилась, пытаясь разрешить в уме столь трудную задачку на тему этики и логики.

— Кто окажется виновным? — повторила Селина, теряя терпение. — Ты, конечно же! А кто же ещё? Только ты.

— Но мэм, я и словом не обмолвилась! Ни разу! Ничего не сказала! Это какой-то другой чокнутый открыл рот, говорю же. С чего бы мне...

— Я не сказала, что пошли слухи! И пока ещё никого не обвинила в распространении небылиц! Я лишь пытаюсь тебе объяснить, что если расползутся какие-нибудь россказни, то виновата в этом будешь только ты. — Миссис Поуп поспешила поправиться: — Потому что только ты могла неверно истолковать случившееся вчера. Кроме тебя некому, потому что только ты была там. Тебе ясно? Значит, если пойдут лживые слухи и болтовня, то я сразу пойму, что это ты, поняла?

В глазах Кэти блеснули слёзы.

— Я ничего не сказала, мэм. Богом клянусь, ни одной живой душе не обмолвилась. Я знаю, что была там, но никому про это не сказала.

— И не скажешь?

— А?

— Стало быть, ты обещаешь, что не заговоришь?

— О да. Я тут ни при чём. Совсем ни при чём!

«Мама дорогая, — думала она, — надо поскорей предупредить Певуна Томаса, чтобы держал рот на замке!»

Миссис Поуп поднялась из-за арфы и медленно подошла к горничной.

— Ну-ну, перестань плакать... Мне лишь хотелось тебе чётко всё разъяснить. Хочу, чтобы ты осталась здесь горничной. Пусть ты иногда неуклюжая и небрежная, но я считаю, что ты можешь стать хорошей служанкой, и мне хочется тебя оставить. Но ты же понимаешь, Кейт, что всё зависит от того, поползут ли по деревне мерзкие слухи.

— О да, мэм. — Кэти моргнула. А затем, чтобы разом всё прояснить, спросила: — То есть, вы говорите, что мне нельзя заговаривать о мистере... о молодом человеке, который был с вами вчера вечером?

Спустя полтора часа Певун Томас расчесывал буйного и неспокойного Амбоя, который застоялся в стойле — почти никто не осмеливался приблизиться к нему, кроме Певуна — и тут вдруг в конюшне появилась Кэти Картер. Певун чуть не выронил щётку из рук.

— Кэти, — только и произнёс он, — ну и ну! — И слабо улыбнулся.

— Певун, — начала она, — я хочу с тобой поговорить.

Она ещё никогда не просила так много, Певун растерялся от удивления и восхищённо уставился на неё.

Пока она раздумывала, как начать, до неё наконец дошло значение этого взгляда, исполненного восхищения, плотского восхищения. Раньше ей это не приходило в голову. По правде говоря, слабые попытки он уже предпринимал. После провала на скачках он пришёл к ней домой — по-видимому, чтобы извиниться, — но она не восприняла этого всерьёз. После того как она осыпала его бранью на скачках — с полным на то основанием — Кэти рассмешили его попытки помириться. Все знали, что Певун не из тех, кто интересуется девушками. Вероятно, всякое такое его вообще не интересует. Он дурачок. Добродушный, дружелюбный, придурковатый, для которого женщины ничего не значат и не могут значить, потому что он ни на что не способен. Неприязни к нему она не испытывала. Певун доброжелательный, безотказный и мирный, так что нет повода его презирать. Но... Вдруг до неё стало доходить, что если как-то и где-то в нём затерялся проблеск нормальности, и это связано с ней, можно извлечь из этого выгоду.

— Тебе наверняка известно, — начала Кэти, — насколько скверно последние месяцы ты исполняешь обязанности на конюшне, да?

— Чего? — от неожиданности тот вытаращился на неё, по-прежнему дружелюбно, но удивленно.

Кэти огляделась.

— Да. Только посмотри на эту конюшню. Вся в грязи и в пыли. Вон на стене. И на щётке. Даже на лошадях. Не чёсаны должным образом. Амбой, Поводок, Зимородок, Перчатка... и остальные, не помню их имён. Хозяйка говорит, ты плохо за ними смотришь. Хозяин перед кончиной тоже был недоволен.

— А? Чего? Не понимаю, о чём ты! Я? Я тута тружусь изо всех сил. Кэти, я...

— Что?

— Кэти, я... — он судорожно сглотнул. — Мне так приятно видеться с тобой и говорить. Правда...

— Это не просто так, паренёк. Помнишь вчерашний вечер?

— Вчерашний вечер? Ещё бы. А что...

— Помнишь, как я позвала тебя, говорила быстро-быстро, чтобы поскорее сбегал за доктором Энисом, потому что хозяин слёг! Помнишь?

Певун хотел было улыбнуться во весь рот, но вовремя остановился, взглянув на Кэти.

— Ну да. Ещё никогда не видел тебя в шляпке. Мама дорогая, говорю, Кэти в шляпке. И тогда ты говоришь...

— Певун, — прервала Кэти. — Вчера было вчера, понимаешь? И может, в суматохе ты надумал или навоображал себе всяких глупостей, понимаешь?

Певун уставился на неё с открытым ртом.

— Неа...

— Например, я наговорила того, чего не говорила на самом деле. Все, что ты там, по-твоему, услышал от меня, всё это не так, понимаешь? Всё это просто потрясение и шок. Воображаемые вещи, которых и в помине нет на белом свете. — Кэти остановилась, чтобы отдышаться. Подумала, что пока всё идет неплохо. — Бредни, понимаешь, — прибавила она. — Всё это просто бредни.

Наступила тишина. Амбой переместился в стойле и потёрся крупом о деревяшку.

Восторженная улыбка неторопливо расплывалась по лицу Певуна.