— Да, сливки едят. Но в нашей стране существует и другое значение этого слова. Оно означает долю прибыли. Её часть. Хозяин земли получает прибыль — примерно одну девятую — от стоимости добытой руды.

— Значит, он богач?

— Если шахта процветает, то да.

— А в твоём доме в Тренвите нет такой прибыли?

— Однажды была. Полдарки владели значительной долей шахты под названием Грамблер, но двадцать с лишним лет тому назад она потерпела крах; и поэтому мы обеднели.

— Но ты же можешь открыть другие шахты, как твой кузен, капитан Полдарк? Разве он не открывает всё новые и новые шахты?

— Он испробовал с тремя, и повезло ему с двумя. К несчастью, на территории Тренвита у нас была только шахта Грамблер, и уйдет целое состояние, чтобы откачать оттуда воду, то есть осушить. Поскольку речь идёт о сырой шахте, то в первую очередь нужно откачать воду. Новые работы в окрестностях к успеху так и не привели; хотя была пара попыток. Мой отец стал игроком, чтобы возместить потери, и надеялся обнаружить новые жилы; но увы, он только ещё глубже погряз в долгах.

— Как грустно! Но кто знает? Может, мы снова попытаемся, когда война закончится.

Вересковая пустошь уже не казалась столь пустынной; они пробрались в глубь долины, следуя по узким тропинкам сквозь заросли ежевики и колючих кустов, цепляющихся за шляпы и плащи.

— Мы огибаем Киллуоррен, — сказал Джеффри Чарльз. — Где живут Энисы. Сам он доктор и костоправ, всеми уважаемый и любимый. Говорят, о нем ходит такая слава, что его вызвали в Лондон осмотреть старого короля, когда тот впервые лишился рассудка.

— Мне тяжело, — пожаловалась Амадора, — запомнить все эти имена.

— Не утруждай себя. Ты быстро всех запомнишь, когда познакомишься с ними.

— Король потерял рассудок?

— О да. Это случилось несколько лет назад. Но он ещё жив, как это ни печально.

— Тогда как этот толстяк может быть королём?

— А он и не король. Будет принцем-регентом до тех пор, пока его отец не уйдет из жизни. Но пусть он номинально не король, царствует именно он.

— Как это ни печально, — повторила Амадора. — Это что-то новое. «Как это ни печально». Мне нравится это выражение. Звучит красиво.

— Это ты красиво звучишь, моя сладенькая картошечка.

— Когда ты так меня зовешь, ты просто насмехаешься и дразнишься.

Джеффри Чарльз расхохотался и хотел погладить Амадору по руке, но её кобыла шарахнулась. И он произнес по-испански:

— Хочу сказать тебе одно, малышка, я страшно рад, что ты едешь по моей стране и ко мне домой.

Джеффри Чарльз старался не попадаться на глаза и обошёл стороной привычные места, такие как церковь Сола; он двигался окольными путями, через перекрёсток Баргус. Его забавляло, что никто из знакомых не знает о его прибытии, хотя он понимал, что тайна скоро раскроется.

Он даже не пытался завернуть в привратницкую, ожидая, что дом и так не заперт — как в былые времена. Когда же вдалеке показался дом, Амадора ахнула от радостного удивления.

— Какой красивый! Оказывается, ты многое утаил от меня! Какой восхитительный! И изящный!

— Погоди, — прервал её Джеффри Чарльз. — Издалека он кажется милым, а вот поближе...

Они осадили лошадей у парадной двери. Джеффри Чарльз помог жене спешиться и долго держал её на руках, прежде чем опустить на землю. Небо наконец прояснилось, но солнце ещё не появилось, и поэтому фасад дома оказался в тени. Джеффри Чарльз тронул кольцо и толкнул дверь. Та со скрипом распахнулась, и взору предстала маленькая и непримечательная прихожая. Джеффри Чарльз проследовал дальше и правой рукой открыл дверь, ведущую в большой зал. Это помещение с балконом для музыкантов и огромным столом освещались через одно окно, в котором, как говорили, было пятьсот семьдесят шесть отдельных стёклышек. Зал лучше всего смотрелся, когда солнечные лучи светят в окно, но даже сейчас выглядел впечатляюще. Джеффри Чарльз надеялся, что Амадора не услышала шороха и топота, донёсшихся из угла, когда она с восхищением бросилась ему на шею.

Держась за руки, они обследовали свой дом. Джеффри де Тренвит, который его спроектировал, или, по меньшей мере, руководил строительством, выделил средства и направил силы умельцев на обустройство нескольких роскошных залов для приёмов и простеньких пятнадцати спален, в основном облицованных в тёмных тонах — даже четыре лучшие по нынешним меркам были относительно невелики по размерам. Нынешний Джеффри показывал молодой супруге комнату в башенке, где он жил в детстве, и с восторгом обнаружил несколько своих детских рисунков на стенах. Кровать была накрыта пыльной и мятой простынёй, словно кто-то недавно на ней ночевал; на полу валялись одеяла, одно совсем дырявое; свет проникал сквозь полуопущенные шторы.

Затем они проследовали в старую комнату тётушки Агаты и увидели запустение, в отличие от других помещений дома. В двух картинах на стенах было разбито стекло, а рамы перекосились. Туалетный столик был сломан, с одной стороны ножки погнулись, как солдат с костылём. Дверь шкафа болталась на петлях. Пустая птичья клетка висела у окна, её прутья блестели на солнце, а внутри лежал крошечный хрупкий скелетик, покрытый пылью.

Казалось, от всего дома веет могилой.

— Давай уйдем отсюда, — резко сказал Джеффри Чарльз, прикоснувшись к Амадоре. — По-моему, это безрадостная комната.

Безрадостно выглядела и комната его матери, где шторы и ковёр были в дырках и повсюду лежал мышиный помёт; моль изъела красивое розовое покрывало; возле кровати стояли песочные часы, бутылка с заплесневелой жидкостью, ложка...

В комнате отчима было чище, она выглядела прибранной, но Джеффри Чарльз не стал там задерживаться. Он проследовал в комнату, ещё недавно принадлежащую Джонатану и Джоан Чайноветам, его деду с бабкой; наверное, потому что там было очень солнечно; на окне висели синие парчовые шторы с кружевным тюлем, стены над деревянными панелями оклеены цветочными обоями, розово-желтый шёлковый полог украшал кровать. Постель следовало просушить, полог кишел молью, а из-под деревянных панелей доносились зловещие шорохи — одним словом, проблемы требовали срочного решения.

— Давай спустимся, — предложил Джеффри Чарльз, с грохотом распахнув оба окна. — Мы будем спать здесь. Разожгу камин сначала на кухне, потом здесь. Затем схожу и разыщу этих двух пройдох, которые делают вид, что присматривают за имуществом. Пусть отведут лошадей на конюшню и почистят их, но сегодня я не потерплю их мерзкие рожи в доме, в нашем доме. Если неожиданное просветление ненароком выведет их из пьяной одури, то они могут заявиться сюда в самый неподходящий момент.

— Неподходящий момент? — удивилась Амадора.

— Именно неподходящий.

Держась за руки, они спустились по тёмным лестницам, слегка подталкивая друг друга, чтобы идти в ногу. Он проследовал на кухню.

По оставшимся трём ступенькам они спускались со скоростью улитки из-за ветхого пола. Нетопленый камин закоптел и проржавел. Большой чайник вообще не снимали с крючка. За задней дверью стояла деревянная водокачка с расколотым ведром. Кружева паутин украшали полки, воняло тухлятиной. В помещении с единственным немытым окном было темно, поэтому Джеффри Чарльз распахнул дверь наружу. Сразу посветлело.

— Так-то лучше. За один вечер мы тут всё не отмоем, но с горящим камином станет веселее. А свежий воздух...

Амадора искоса посмотрела на него.

— Хочешь, я что-нибудь приготовлю?

— У нас есть курица, масло и яйца, которые дала Верити. Хлеб. Сыр. Сможешь с этим управиться?

— Это входило в моё обучение. Вот только не знаю, понравится ли моя стряпня английскому офицеру.

— Всё, что ты сделаешь, понравится английскому офицеру, раз уж этим занимаешься ты и раз уж мы наедине.

— Мы впервые будем ужинать наедине.

— По-моему, в погребе осталось вино; здесь есть тарелки, их надо помыть, ножи и вилки тоже; есть и свечи. Мы поужинаем за этим огромным столом; с одного конца сидеть будешь ты, а с другого я! Посреди запущенного и грязного дома! Что за восхитительная мысль!