Ночная прохлада вскоре привела ее в чувство.

— Мой отец! Мой отец! — были ее первые слова.

Затем она поднялась и схватила себя за голову.

— О! Это ужасно; я была с ним, я бросила его. Отец мой отец мой! Он будет убит!

— Мадемуазель Бланш, наша молодая госпожа, — произнес чей-то голос, раздавшийся, по-видимому, около самого дерева, — Маркиз де Болье жив, он спасен. Да здравствует король, и да наступят лучшие обстоятельства!

Говоривший это исчез, словно тень, но, тем не менее, не настолько скоро, чтобы Марсо не мог узнать в нем крестьянина из Сен-Крепена.

— Тинги, Тинги, — закричала молодая девушка простирая руки к фермеру.

— Молчите! Одно слово выдаст вас, и я не смогу спасти вас, а я хочу вас спасти! Наденьте это платье и ждите меня!

Он вернулся на поле сражения, приказал солдатам отступить на Шоле, передал товарищу командование и возвратился к вандейке. Марсо нашел ее готовой следовать за ним. Оба направились к большой дороге, где слуга Марсо ожидал генерала с лошадьми, которые не могли быть полезны внутри страны, где, кроме рытвин в овраге, не было никаких дорог. Здесь Марсо пришел в еще большее изумление: он боялся, что его молодая спутница не сможет сесть на лошадь и не будет в состоянии идти пешком; но она скоро разубедила его в этом, без малейших усилий вскочив на коня, но с таким изяществом и грацией, словно настоящий кавалерист[1].

Заметив изумление Марсо, она рассмеялась.

— Вы будете меньше удивляться, — сказала она, — когда узнаете меня. Вы увидите, благодаря каким обстоятельствам мужские упражнения стали для меня обычными. У вас такое хорошее лицо, что я расскажу вас все перипетии моей жизни, такой молодой и уже такой тревожной.

— Да, да, но потом, — прервал ее Марсо, — у нас еще будет время, вы моя пленница, а ради вас же самой я не хочу отпустить вас на свободу. Теперь же нам во что бы то ни стало надо как можно скорее добраться до Шоле. Итак, сидите крепче в седле, и в галоп, мой кавалерист!

— В галоп! — отвечала вандейка.

И через три четверти часа они въезжали в Шоле. Главнокомандующий находился в мэрии. Марсо слез с лошади, оставив у дверей слугу и пленницу. Представив в нескольких словах отчет о своем поручении, он в сопровождении своего небольшого эскорта отправился искать помещения в гостинице Сан-Кюлот, которая раньше носила имя святого Николая.

Марсо занял две комнаты. Проводив в одну из них молодую девушку, он посоветовал ей лечь одетой в постель и хорошенько отдохнуть, в чем она так нуждалась после ужасной ночи, а сам вернулся и заперся у себя — теперь на нем лежала ответственность за человеческую жизнь и ему надо было поразмыслить, как сохранить эту жизнь.

Со своей стороны, Бланш необходимо было подумать вначале об отце, потом об этом молодом республиканском генерале с приятным голосом и стройной фигурой. Все это представлялось ей сном. Она ходила по комнате, чтобы убедить себя, что она бодрствует, останавливаясь перед зеркалом, чтобы убедиться, что это она сама; затем она всплакнула, вспомнив про одиночество, в котором находилась. Мысль о смерти, о смерти на эшафоте совсем не приходила ей в голову. Марсо сказал ей своим приятным голосом:

— Я спасу вас.

Зачем же ей, чуть не вчера родившейся, было умирать?

Зачем стали бы требовать ее крови и ее головы, прекрасной, беззащитной? Она с трудом могла поверить, что только что избежала страшной опасности. Отец — другое дело: он начальник вандейцев, убивал сам и мог быть убитым. Но она, она — молодая девушка, едва вышедшая из детского возраста. О! Далекая от мысли о печальных предзнаменованиях, она предвидела жизнь, прекрасную и радостную; война окончится, опустевший замок снова откроет свои широкие двери для желанных гостей. В один прекрасный день усталый молодой человек попросит в нем приюта; ему будет лет двадцать четыре — двадцать пять, у него приятный голос, белокурые волосы, он в форме генерала. Он надолго-надолго останется там… Мечты, мечты, бедная Бланш!

Бывает в юности время, когда существование горя и несчастия представляется таким странным, что кажется, что они никогда не произойдут; какие бы печальные мысли ни наполняли голову, они уступают место улыбке. Это происходит тогда, когда жизнь видят только с одной стороны, когда события прошлого еще не научили сомневаться в будущем.

Марсо мечтал также; но он уже видел жизнь, ему была известна современная политическая злоба; он знал революционные требования и искал средства спасти дремавшую Бланш. Единственный способ рисовался в его воображении: отвезти ее самому в Нант, где проживала его семья. Вот уже три года он не видел ни матери, ни сестры, и, находясь в нескольких лье от этого города, считал совершенно естественным попросить у командира отпуск. Он остановился на этой мысли. Настал день, и он отправился к генералу Вестерману. Разрешение на отпуск он получил без труда и хотел, чтобы оно было выдано ему немедленно, зная, что чем скорее выедет Бланш, тем лучше. Но необходимо было, чтобы на разрешении находилась еще и другая подпись — подпись представителя народа Дельмара. Последний только час назад возвратился с экспедиционным отрядом и отдыхал в соседней комнате. Генерал обещал Марсо сейчас же послать ему разрешение для подписи, как только тот проснется.

У входа в гостиницу Марсо встретил искавшего его генерала Дюма. У друзей не было тайн; и Дюма вскоре узнал все подробности ночного приключения. Пока он готовил завтрак, Марсо прошел к своей пленнице, которая уже спрашивала о нем; он предупредил ее о посещении друга, который не замедлил лично представиться ей. С первых его слов всякое беспокойство Бланш исчезло, и после непродолжительной беседы она не ощущала ничего, кроме небольшого стеснения, весьма естественного в положении молодой девушки, попавшей в общество двух мужчин, почти не знакомых ей.

Они уже намеревались сесть за стол, как открылась дверь. Представитель народа Дельмар появился на пороге.

В начале этого рассказа нам необходимо сказать несколько слов об этом новом действующем лице.

Это был один из тех, которых Робеспьер размещал в провинции вместо себя, которые полагали, что они поняли его систему возрождения, потому что он говорил им: «Надо возрождать», и в чьих руках гильотина была более деятельна, чем разумна.

Это мрачное явление повергло в трепет Бланш, хотя она еще не знала, кто это такой.

— Ага! — обратился Дельмар к Марсо. — Ты уже хочешь покинуть нас, гражданин-генерал? Но ты так хорошо вел себя этой ночью, что я ничего не могу возразить тебе. Все-таки я хочу упрекнуть тебя, что ты упустил маркиза де Болье, а я обещал послать Конвенту его голову.

Бланш похолодела, как статуя ужаса. Марсо спокойно загородил ее собой.

— Но что отложено, — еще не потеряно, — продолжал Дельмар. — У республиканцев-ищеек прекрасный нюх и хорошие зубы, и мы нападем на его след. Вот разрешение, — прибавил он, — все в порядке, ты можешь ехать, когда тебе вздумается; но предварительно я хочу попроситься позавтракать у тебя. Я не хотел оставлять такого храбреца, как ты, не выпив в честь республики и за погибель негодяев.

В том положении, в котором находились оба генерала, такое отличие могло быть только приятно им. Все уселись за стол, и молодая девушка, чтобы не сидеть против Дельмара, принуждена была поместиться рядом с ним. Она села довольно далеко от него, чтобы не прикасаться к нему, и понемногу успокоилась, заметив, что представитель народа занялся более трапезой, чем собеседниками, разделявшими ее с ним. Но, время от времени, с его губ слетали кровожадные слова, заставляя дрожать молодую девушку; но пока ей, очевидно, не угрожала непосредственная опасность; оба генерала надеялись, что он уйдет, ни слова не сказав ей. Необходимость отъезда послужила для Марсо предлогом сократить завтрак; он подал знак к окончанию, и все вздохнули свободнее. Вдруг на городской площади, расположенной напротив гостиницы, раздался ружейный залп. Генералы схватились за оружие, но Дельмар остановил их.