— Ну что, какие новости? — полюбопытствовал ветер тоном, в котором явно недоставало почтительности.

— Никаких, — ответил Себастьяно Проколо. — Дело не выгорело, я все провалил и к тому же, боюсь, подставил самого себя.

И полковник рассказал Маттео, что произошло в лесу, не забыв упомянуть и о шепоте неведомого ветра; очевидно, кто-то заметил, что Бенвенуто остался один, и весть разлетелась по чаще. Подозрение, судя по всему, пало на него, на Проколо.

И еще полковник добавил, что со своего возвращения он больше не слышал позорящих его имя сплетен. Возможно, ему все померещилось, ведь он тогда порядочно устал.

Маттео слегка разочаровался в полковнике и даже не попытался ободрить его. Зато сказал, что духи Старого Леса жадны до новостей и часто обсуждают совсем незначительные происшествия недели напролет.

Эти слова, конечно, вырвались у Маттео от досады, от желания отомстить полковнику за нанесенные оскорбления. Как бы то ни было, Проколо насторожился. После этого он несколько дней кряду бродил по Старому Лесу и прислушивался, не доносится ли сверху предательское бормотанье ветра. Но ничего, что могло бы выставить его в невыгодном свете, не услышал.

Однако тревога его не улеглась. Он опасался, что в лесу Бенвенуто откроют правду и мальчик разболтает все приятелям. И полковник нередко следил за племянником, тайком шел за ним по пятам, когда тот отправлялся в лес, и порой доходил вот так до Спакки, где товарищи Бенвенуто почти каждый день устраивали игры.

Спакка находилась на северо-западной оконечности леса в трех километрах от пансиона, это была широкая треугольная поляна. Почему она носила такое название — трудно сказать. На одной ее границе стоял строй елей-великанов, по другую сторону начинался унылый и каменистый Сухой Дол. На краю поляны примостилась заброшенная хижина, где раньше жили лесники.

Оставаясь незамеченным, полковник с любопытством наблюдал за детьми, игравшими по правилам, которых ему так и не удалось постичь (как известно, мальчишечьи игры — одна из самых таинственных вещей на свете). Тем не менее он сообразил, что в основе игры лежали военные действия. Проколо сразу приметил, что Бенвенуто, который не мог тягаться в силе и ловкости со своими товарищами, всегда стоял в последнем ряду и слепо подчинялся Берто, признанному вожаку. Что касается происшествия в Старом Лесу, полковник не слышал, чтобы мальчик хоть словом обмолвился о случившемся.

Полковник был поражен тем, что во время ребячьих игр в этой части леса начиналось необычайное оживление: слетались птицы, точно стараясь оказаться поближе к детям, — на деревьях их собиралось несметное число; вокруг суетились белки и сурки, которых тоже было не счесть. Даже вершины елей покачивались сильнее обычного, словно между духами происходили интереснейшие беседы.

Оживление царило недолго. Стоило полковнику приблизиться к поляне, как птицы умолкли, белки и сурки бросились врассыпную, лес окутала тишина, набежали мрачные тучи. Мальчики играли уже без прежней прыти. В воздухе разлилось тяжелое, вязкое оцепенение[5].

Понаблюдав такое раза два или три, полковник пришел к выводу, что именно его присутствие, пусть даже дети о нем и не подозревали, разрушало гармонию. Он был удручен этим и оскорблен до глубины души. Выходит, лес к нему не благоволит, отторгает его. Ведь ясно, что в этом ликующем уголке природы он лишний, он противен деревьям и птицам.

Но полковник все-таки продолжал следить за играми мальчиков. Поняв, что многое от него ускользает, поскольку лес настроен враждебно, Проколо освободил от дневной службы сороку, своего нового часового, и попросил ее дежурить у поляны, наблюдать за играми и потом, вечером, обо всем ему докладывать, не опуская мельчайших деталей. Так Себастьяно Проколо узнал немало нового.

Однажды сорока сообщила:

— Бенвенуто сегодня говорил о тебе.

— Вот как? — отозвался полковник, не сумев скрыть волнения.

— Да, — подтвердила сорока, — Бенвенуто сказал своим приятелям, что ты много воевал и что как-то раз он украдкой вынул из ножен твою саблю, которая висит на стене, и обнаружил засохшие следы крови; и еще — что нашел в книге фотографию: ты верхом на черном коне мчишься в атаку на врага. И прибавил, что вырастет сильным, как ты, ведь у вас в роду все были чуточку худосочны в детстве, однако потом возмужали.

Товарищи подняли его на смех, — продолжала сорока, — заявили, что ты никогда не сидел в седле, и в атаку на войне теперь не ходят, и с саблей не сражаются, стало быть, все это небылицы.

Тогда Бенвенуто обругал их скверными словами. Берто, самый крепкий и рослый, предостерег: напрасно ты, мол, умничаешь, на самом деле ты жалкий трус. И стал наступать на Бенвенуто. Тот попятился, и Берто сказал: «Вот видишь, ты трусишь». — «Черта с два!» — ответил Бенвенуто и больше не сдвинулся с места. Берто ударил его кулаком, угодил прямо в подбородок. Бенвенуто даже не вскрикнул, просто свалился на землю и до сих пор так и лежит. Наверное, потерял сознание.

Минуты две-три полковник молчал. Сорока между тем, устроившись на спинке стула, раздраженно чистила перья.

Наконец Себастьяно Проколо сказал:

— Погода стоит жаркая. Духота.

— И правда, — ответила сорока, смутившись. — День выдался жаркий.

— Да, — согласился полковник. Потом они еще некоторое время смотрели в упор друг на друга, не вымолвив больше ни слова. Птица осуждающе покачивала головой.

Сорока не солгала.

Бенвенуто лежал посреди поляны, под лучами палящего солнца. Его приятели убежали. Маттео потрепал мальчика по голове, взъерошив волосы, и привел его в чувство. Бенвенуто тихонько застонал и открыл глаза.

— Так часто случается, — сказал ему ветер, — даже если правда на твоей стороне. Знаю не понаслышке. Как бы то ни было, ты молодчина.

— Эйолалии! — прокричала с вершины ели довольно крупная птица, каких в долине не водилось. — Эйолалии! Небо и земля поменялись местами, реки перешагнули через горы! Неслыханное дело, ветер Маттео утешает детишек, неистовый ветер Маттео, наводивший страх на всю округу. Не верь ему, мальчуган!

— Не будь ты птицей, уж я бы тебе задал… — прошипел Маттео.

— Птицей? — пролепетал Бенвенуто, все еще лежа на земле.

— Проучил бы я его, не будь он птицей… Однако птицы не боятся нас, ветров. Сильнее дуем — выше они поднимаются. И ничего тут не поделать. Разве что застать их врасплох. Но теперь… теперь мне пора… а ты беги домой… сюда, я слышу, летит Эваристо.

И правда, приближался Эваристо, новый хозяин долины. Маттео, по вполне понятным причинам, предпочел избежать встречи с ним и помчался в Сухой Дол, служивший ему отныне пристанищем.

Эваристо прилетел сообщить обитателям Старого Леса свежие новости. Следует отметить, что несколькими днями ранее ветер учредил этот обычай — к огромной радости всех растений, зверей и гор. Взяв в расчет соображения пользы и занимательности — а это, безусловно, был подход современный, — Эваристо заручился помощью мелких ветерков из соседних долин, находившихся в его непосредственном подчинении: они кружили по окрестностям и собирали вести о недавних происшествиях, а потом Эваристо посылал их докладывать обо всем жителям чащи. В сущности, это не требовало от него больших усилий; в лесу же нововведение было встречено с восторгом. Порой (а именно так и случилось в тот день) Эваристо все-таки удавалось побороть лень, и он разносил новости сам.

Неудивительно, что он частенько появлялся со своей сводкой в Сухом Доле, который облюбовал Маттео, — Эваристо хотелось позлить соперника, показать, сколь велик его авторитет. К чести Маттео нужно сказать, что вел он себя безупречно, с большим достоинством, и от него ни разу не слышали брани или колкостей в адрес Эваристо.

— Свежие новости! — насвистывал Эваристо, проносясь над Старым Лесом, и сотни птиц, маленьких и крупных, слетались послушать его. Бенвенуто, придя в себя, сел и стал ощупывать подбородок, который ныл от сильного удара.