В подобном начале жизненного пути есть некий избыток живописности. Этот молодой человек «кое-что из себя представлял».
Знаменательна эта авантюра на заре его карьеры. Тут ясно проступают характерные черты этого человека, как раз и позволяющие нам сравнить его с образом Дон Кихота. Угадывается в этом и тот романтический ореол, который в дальнейшем окружит атмосферой таинственности все начинания Жана Гальмо.
И наконец, тут уже можно увидеть, что совсем молодым Жан Гальмо быстро схватывал самую суть вещей, был целеустремлен, умел добиваться, чего хотел.
Откуда он такой явился?
В прошлом у него оставалось немногое; однако Жан Гальмо был из тех, кто вечно устремлен в будущее.
Но при этом, как мы увидим дальше, всей его жизнью, всеми его помыслами всегда владело только одно: девственный лес, воспоминание о гвианской чаще. И этот Гальмо, этот человек действия, в минуты самых острейших своих кризисов снова превращался в мечтателя, в поэта, каким он и был, и даже в камере тюрьмы Санте, с пером в руке, он забывал обо всем, уступая влечениям сердца.
Что ж! Эти черты, определившие характер, — мы видим их еще в его детстве. Я знаю, что ребенком он часто терялся в лесу вблизи Монпазье, и когда встревоженные родители сбивались с ног, разыскивая его, то в конце концов находили сидящим под деревьями с книгой на коленках.
А в тринадцать лет этот симпатичный мальчуган основывает в школе газету — газету, которую сочиняет совершенно один и которую продает по пять су. Проходит еще год — и начинается то самое дело Дрейфуса, которое займет собою все его отрочество…
Он был сыном учителя начальной школы, человека с характером очень цельным, твердым, можно сказать — стоическим, Эдуара Гальмо, карьере которого вечно будут мешать его духовный ригоризм и категоричность жизненных принципов. Однако Жан Гальмо скорее и прежде всего близок к своей матери, женщине португальского происхождения (семья Берж де Муазан приехала во Францию из Лиссабона около 1760 года), оказавшей совершенно особое влияние на того, кому суждено будет стать конкистадором XX столетия.
Последуем за Жаном Гальмо в школу Бержерака, в лицей д'Эвре и потом в лицей Кана, где он ходит на подготовительные курсы, надеясь поступить в Высшую нормальную школу.
Он удачно выдерживает экзамены (первое место по школе во втором классе и в классе риторики, грамота по истории в третьем и во втором классе, по классу риторики и философии; директор лицея Малерб в Канне написал: «Ученик Гальмо обладает прилежанием и дисциплиной, которые могут послужить надежной гарантией для его будущего».
Сердце у него золотое.
Что ж, стать ему преподавателем, скромным преподавателем, которому предстоит с трудом карабкаться по пути, розами отнюдь не устланному? Уже тогда Жан Гальмо в совершенстве владеет английским, немецким, испанским и итальянским. Но как ему применить знание всех этих языков, если он обречен переезжать из одного провинциального лицея в другой?
К слову, родители Жана Гальмо небогаты, у них шестеро детей, и Жан принесет им удачу и достаток, это уже решено…
И вот очень скоро мы увидим, как он не колеблясь бросает все, и преподавание и родню, чтобы уехать навстречу судьбе.
Учитель в Сен-Дье (Вогезы), потом в Сан — Ремо (Италия) у мсье Мериссье.
И вот здесь его имя начинает восходить, подобно звезде. Начинается роман — но это вовсе не роман.
Это его жизнь — жизнь.
Шпионаж в двух шагах от границы. Контрразведка. Монте-Карло. Рулетка. Карнавал в Ницце. Женщины. Средиземноморское солнце. Море.
И молодой человек очертя голову бросается во все это.
Он покорен своей судьбе, которая обещает быть необыкновенной.
Однажды в Ницце, в почтовом отделении, ему случается бросить беглый взгляд на депешу, которую держит в руке, стоя у окошка, незнакомый ему человек. Депеша адресована господину Эли-Жозефу Буа, парижскому корреспонденту газеты «Пти Нисуа». Отправитель — не кто иной, как мсье Эдуар Кристини, шеф-редактор этой крупной региональной газеты. В депеше Кристини просит, чтобы ему подыскали хорошего «борзописца».
В тот же вечер Жан Гальмо уже сидит за столом в помещении «Пти Нисуа», а три дня спустя он зачислен в штат в должности редактора.
В этой газете он задержится на несколько лет — а когда уйдет оттуда, его имя будет известно Ницце и всему департаменту. По замечанию того, кто был его шеф-редактором и одним из главных свидетелей всей его жизни, его сотрудничество с газетой «Пти Нисуа» подняло тираж на десятки тысяч экземпляров.
Можно было бы написать целый роман, притом как нельзя более романтический, о его вкладе в прояснение обстоятельств дела Дрейфуса.
Что до тех нескольких лет, которые он проработал в журналистике, — тут тон поневоле придется сменить: ведь Жан Гальмо сейчас превратится в юмориста. Прозвучи рассказ о его годах в Ницце в совершенно другом ключе, он не стал бы от этого менее любопытен.
Он дебютирует очерками-портретами муниципальных советников, которые повергают город в восторг. Он начинает наживать себе врагов. Это свойство характера сохранится в нем до самой смерти… Решительно, в этом человеке есть напористость; ему нравится идти своим путем, и этот путь может далеко его завести…
В другой раз он написал самый великолепный материал о состязании цветов, лучшем из всех когда-либо устроенных, репортаж живой и выразительный на удивление; он сделал его в пять вечера, до того провалявшись в постели, пока не настал обеденный час, и даже не подозревая, что из-за скверной погоды состязание цветов было на день перенесено!
Однажды летом, когда «Пти Нисуа» не хватало сенсаций, он изобретает фантастического «калабрийца», который начал с издевательского изнасилования бедной доброй старушки, а потом, познав вкус успеха, продолжил завидную карьеру сатира из Эстереля вопреки всем стараниям полиции, сбившейся с ног в его поисках.
Войдя во вкус, Жан Гальмо продолжает приключения «калабрийца» и на следующий год принесет своей газете еще несколько тысяч читателей.
В свет выходят «Бандиты из Пегомаса».
Как же их боялись в преддверии 1905 года! Они терроризировали весь регион. Полиция направила на поиски самых опытных сыщиков; жандармерия встала на уши; чтобы изловить эдаких разбойников, в распоряжение властей даже был передан отряд альпийских стрелков, ибо общественность, и захваченная всем этим, и совсем голову от ужаса потерявшая, принялась громогласно возмущаться.
Несколько человек получили ранения, а одного чуть не убили до смерти; кюре из Пегомаса, безобидный служитель церкви, был арестован; ночью по всей местности, что протянулась от Грасса до Пегомаса, слышалась стрельба, и было видно, как горят скирды…
Неужто «Бандиты из Пегомаса» шагнули с газетных полос в реальную жизнь? Жан Гальмо, по обыкновению, посмеивался, как большое, худенькое и одинокое дитятко.
Он уже не в первый раз разыгрывал власть имущих. За репортаж о тайных игорных притонах, вопреки всем стараниям полиции работающих в окрестностях Ниццы, где любой выигрыш одержимых игроков согласовывался с самыми крутыми воротилами и сутенерами региона, его возненавидели не только представители мира подонков. И как только этот Гальмо умудряется всюду просунуть свой нос?
Теперь это уже не тот никому не известный юнец; он стал популярен. Роман-фельетон, написанный им по поручению редакции, этот «Раскаленный бал», где он выводит на сцену всю Ниццу с ее неслыханно разнузданной жизнью, хотя и в несколько условном стиле — что правда, то правда, — зато с некоторыми пассажами, полными такого откровенного эротизма, что они заставляют вспомнить о маркизе де Саде, чего никак не ожидали от газетного романа, — приносит ему славу. Перед ним открываются все двери. Он прилежно посещает салон Жюльетты Адан, где знакомится с Жаном Лорреном[5] и завязывает с ним дружбу…
Кто бы мог догадаться, что этот роман — фельетон, который анонсировался и ожидался месяцами, был написан за три дня в кабинете, где шеф-редактор, выйдя из терпения, запер Жана Гальмо на ключ!
5
Жан Лоррен (1855–1906) — известный в свое время писатель, декадент до мозга костей. Ограничимся простым перечислением: в детстве дружил с Мопассаном, а позже издевательски изобразил его в одном из романов; жил на Монмартре и написал несколько пьес для Сары Бернар; дрался на дуэли с Прустом из-за уничтожающей рецензии, написанной им на книгу Пруста «Утехи и дни»; писал тексты песен для Иветт Гильбер; был декадентом и в наркомании — ловил кайф, вдыхая эфир; гомосексуалист, которого называли «посланцем Содома»; одна из причин его ранней смерти — сифилис.