Нападки на Капабланку и изменившийся, неуважительный тон к поверженному чемпиону даже со стороны его бывших льстецов вызывали возмущение у объективно мыслящих шахматистов. В октябрьском номере французского шахматного журнала за 1929 г. была напечатана остроумная статья под характерным названием: «В защиту Капабланки».

"Немилость, в которой теперь находится Капабланка у публики, — писал некий Жати, — наводит на ряд размышлений. Бывший чемпион мира, хотя и остается игроком первого ранга, подвергается суровой критике, доходящей порой до несправедливости.

Подобной критике подвергались все неоспоримые чемпионы прошлого. Стейниц и Ласкер почувствовали ее на себе.

Можно подумать, что славе предшествуют три этапа: восхищение, недовольство и жалость. По пути к славе необходимо пройти через эти три чувства, подобно тому как навоз необходим для цветника.

Стейниц и Ласкер испытали на себе почти неприкрытую неприязнь. А когда старость и болезнь подкрались к Стейницу, к нему начали проявлять жалость, которая доставляла ему еще большие мучения, чем предыдущие нападки.

Ласкер, сохранив всю свою замечательную силу, не дает еще повода к жалости. Терпение: она придет при первых его поражениях.

Капабланка находится сейчас в критическом периоде. Он борется с жестокой судьбой, а публика начинает проявлять к нему такую несправедливость, что беспристрастный наблюдатель может заподозрить ее в недобросовестности".

Затем автор статьи предостерегал: «Алехин находится пока на первом этапе: им восхищаются. Ничто не позволяло предполагать, что Алехин развенчает Капабланку. Толпа расточает ему комплименты за это сенсационное достижение, и время охлаждения к нему еще не пришло... Но пусть Алехин помнит, что мнение толпы изменчиво и Тарпейская скала находится рядом с Капитолием».

В том же 1929 г. Капабланка без поражений взял первые призы на второклассных турнирах в Будапеште и Барселоне, а в следующие годы дважды выступал на «рождественских» турнирах в Гастингсе. В 1929/1930 г. Капабланка там занял без поражений первое место, но в 1930/1931 г. оказался на втором, позади Эйве, проиграв замечательному индийскому шахматисту-самородку Султан-Хану.

Капабланка все же не терял надежды на организацию матч-реванша. Алехин, получив вызов на матч от победителя карлсбадского турнира Нимцовича, заявил, что считает себя формально обязанным в первую очередь сыграть матч-реванш с Капабланкой, если кубинец обеспечит необходимый денежный фонд до 1 января 1931 г. Капабланка немедленно внес залог в пятьсот долларов своему американскому другу Ледереру (который, очевидно, должен был играть роль теперешнего «секунданта»), но всю сумму собрать не смог и обратился к Алехину с просьбой об отсрочке матча до зимы 1931/1932 г., то есть еще на год. Алехин согласился ждать сбора фонда лишь до 15 февраля 1931 г., а после истечения срока потребовал от кубинца передачи внесенного залога какому-либо благотворительному учреждению. Это обидело Капабланку, и он в газетном интервью упрекнул Алехина, что тот срывает организацию матча, не соглашаясь играть в Гаване, где якобы могли бы найтись нужные средства, и при этом не преминул добавить, что «исход матча не вызывает у него сомнений». Все эти публичные перепалки озлобляли соперников и сводили к минимуму возможность договориться о матч-реванше.

Да и мировой экономический кризис был в разгаре, и добыть деньги на матч стало невозможно. К тому же летели вниз не только биржевые акции финансовых магнатов, но и «шахматные акции» Капабланки. Никто из американских друзей кубинца — бывших «меценатов» — не мог, да и не хотел раскошеливаться, может быть даже опасаясь худшего исхода матча для кубинца, чем первый. Сторонники Капабланки уже мало верили в возможность его победы над Алехиным. Несмотря на свои успехи последних лет, экс-чемпион мира не показал былого абсолютного превосходства над европейскими чемпионами.

Алехин же, выступив в 1930 г. на сильном турнире в Сан-Ремо, прямо ошеломил своей блестящей игрой шахматный мир и взял первый приз, оторвавшись от следовавшего за ним Нимцовича на 3½ очка! На очередном турнире в Бледе в 1931 г. Алехин оторвался от второго призера — Боголюбова уже на 5½ очков! Было ясно, что Алехин находится в зените силы, и Капабланке трудно было рассчитывать на успех в борьбе с ним, хотя экс-чемпион мира и выиграл в 1931 г. небольшой матч у Эйве со счетом +2, -0, =8.

Возникает естественный вопрос: почему Капабланка не участвовал в турнирах в Сан-Ремо и Бледе, затем в Лондоне, Берне и Пасадене (США!) в 1932 г., в Цюрихе в 1934 г., где Алехин завоевывал первые призы и Капабланка мог бы конкурировать со своим извечным соперником? Это внесло бы ясность в соотношение их сил и в случае успеха помогло бы Капабланке организовать матч-реванш.

Ларчик открывается без труда. Алехин сам не отстранял Капабланку от участия в этих турнирах. Применявшийся им метод был прост, удобен и не вызывал сомнений в его действенности (но не в моральной стороне!). Как подобает чемпиону мира, Алехин всегда требовал за участие помимо призов солидный экстра-гонорар, оговаривая при этом, что в случае участия Капабланки экстра-гонорар должен быть значительно большим. Да и сам Капабланка по старой памяти и по уязвленному самолюбию не соглашался играть без экстра-гонорара. Устроители турнира оказывались перед перспективой непомерного раздутия сметы, а так как в те кризисные времена средства на турниры добывались с особым трудом, то устроители предпочитали пожертвовать участием экс-чемпиона мира и приглашали Алехина, но не Капабланку.

Так, во время турнира в Сан-Ремо Капабланка заявил, что не участвует в нем только потому, что не получил приглашения! Не был экс-чемпион мира приглашен и через год на турнир в Бледе. Но особенно горько прозвучало сообщение в печати в 1932 г., что на турнир в Пасадене (на юге США) был приглашен Алехин и потом дал согласие участвовать и Капабланка... но почему-то не играл.

Такой метод «финансового устранения» нежелательных конкурентов возбуждал болезненную подозрительность шахматных профессионалов, которые в годы экономического кризиса дорожили каждой возможностью заработка. Поэтому в 1932 г. Шпильман после внезапного аннулирования его приглашения на турнир в Берне опубликовал по адресу Алехина открытое письмо под выразительным заголовком: «Я обвиняю!». Так в конце прошлого века было озаглавлено знаменитое письмо Золя французскому правительству по поводу несправедливого осуждения Дрейфуса. Шпильман обвинял Алехина, что тот препятствует описанным выше способом приглашению на турниры не только Капабланки, но и Нимцовича и его, Шпильмана. Однако оргкомитет турнира в Берне категорически отверг обвинение о причастности Алехина к неприглашению Шпильмана.

Капабланка в 1931 г. покинул Европу и, сыграв в турнире американских мастеров, где легко занял первое место, на три года отошел от серьезной игры. После многократных попыток и тщетных унижений он уже не верил в возможность обеспечить финансирование матч-реванша и проводил время то на родном острове, то в Нью-Йорке и лишь в конце 1933 г. совершил большое турне по Мексике, где дал ряд сеансов со счетом +452, -10, =20.

Выступал Капабланка и в таких сеансах, которые действительно были «публичными представлениями», рассчитанными на то, чтобы с чисто американским размахом поразить воображение широкой публики. Но любопытно, что даже в таких явно рекламных предприятиях — погоне за «паблисити» — разгорелось своеобразное соревнование между Алехиным и Капабланкой — без всякой, конечно, договоренности об этом между ними. Судите сами!

12 февраля 1931 г. Капабланка дал в Нью-Йорке сеанс на 50 досках, причем за каждой сидело по четыре консультанта, всего 200 шахматистов. Сеанс вызвал большую сенсацию, был разрекламирован прессой и собрал две с половиной тысячи зрителей. Капабланка выиграл 28 партий, проиграл 6 и 16 свел вничью.