Над Амтором и вокруг него — хаос огня и пламени. От этого хаоса нас защищают облака, в которых иногда случаются разрывы. В такие моменты тепло от огня над нами (если все происходит днем) настолько сильно, что блекнет листва и гибнет все живое, а свет, проникающий сверху, невиданно ярок; если же это случается ночью, то жара нет, но отчетливо видны искры от небесного огня.

Я попытался объяснить, что Амтор — планета, а планеты имеют форму шара. Карбол — это холодная область планеты, окружающая один из полюсов, тогда как Страбол — лишь одна из двух одинаковых температурных зон; вторая из них лежит за экватором, делящим планету на два равных полушария, а не окружность с центром в середине диска, как он описал.

Данус выслушал вежливо, но только улыбнулся и покачал головой, когда я закончил.

Мне было непонятно, как человек с недюжинным умом, образованный и культурный, может придерживаться подобных взглядов. Однако, закончив свои объяснения, подумал, что ни он, ни кто другой из его предков никогда не видели неба, и осознал, что фактических оснований для любой другой теории строения мира у них нет. Вот когда стало ясно, что значит астрономия для человеческой расы, ее науки и культуры. Мог ли быть таким высоким уровень развития наук на Земле, если бы над ней небеса были надежно и навечно спрятаны от наших взоров?

Однако я не отступил. Попробовал привлечь внимание к тому факту, что если бы теория Дануса была правильной, то границы между Траболом и Страболом (то есть умеренной и экваториальной зонами) должны быть намного короче, чем граница, разделяющая Трабол и Карбол (полярную область), как показано на карте. Достаточно выполнить соответствующие измерения, чтобы убедиться: истинная картина противоположна той, которая представлена на карте, и, значит, верна моя модель строения Амтора, где граница между полярной и умеренной зонами короче, чем между умеренной и экваториальной. Он согласился, что сделанные измерения указывают именно на такие расхождения, о которых я упомянул, но остроумно объяснил это противоречие амторской теорией относительности расстояний, с которой тут же меня познакомил.

— Градус есть одна тысячная часть окружности, — начал он. - Это — амторский градус. Ученые Амтора не имеют возможности видеть Солнце, чтобы предложить другое деление окружности, как это сделали древние вавилоняне, разделив ее на триста шестьдесят равных частей. И нет сомнений, что длина окружности измеряется как раз тысячей градусов. Окружность, которая разделяет Трабол и Страбол, обязательно имеет тысячу градусов длины. Ты согласен с этим?

— Вполне, — ответил я.

— Очень хорошо. Тогда ты должен согласиться, что окружность, которая отделяет Трабол от Карбола, тоже измеряется тысячей градусов.

Я кивнул в знак согласия.

— Величины, равные одной и той же мере, равны между собой, не так ли? Следовательно, внутренние и внешние границы Трабол а имеют одинаковую длину, и это верно, поскольку верна теория относительности расстояний. Градус — это мера линейного расстояния. Смешно говорить о том, что чем дальше от центра Амтора, тем больше единица измерения; она только кажется более длинной: относительно общей длины окружности или расстояния до центра Амтора она остается такой же.

— Я знаю, — продолжал Данус, — что на карте длина градуса не кажется одинаковой, и у нас нет фактических доказательств ее равенства, но она должна быть равной, потому что иначе границы Амтора должны быть длиннее по внутренней окружности, нежели по внешней, а это настолько смехотворно, что даже не требует опровержения.

Добавлю, что это противоречие доставляло древним ученым значительное беспокойство, пока три тысячи лет назад Куфлер, великий ученый, не предположил, что видимые и реальные измерения расстояний могут быть согласованы путем умножения каждой величины на квадратный корень из отрицательной величины, что он с успехом продемонстрировал.

Я понял, что любые аргументы бесполезны, и ничего не возразил в ответ: нет нужды спорить с человеком, который мог умножить какую-либо действительную величину на квадратный корень из отрицательной величины.

Через некоторое время я узнал, что нахожусь в доме Минтепа, короля страны Вепайя. Слово «джонг», которое я принял за имя, на самом деле было титулом и обозначало «король». Дуран принадлежит к дому Зара, а Олсар и Камлот — его сыновья. Зуро, одна из двух женщин за столом, жила у Дурана, другая, Алзо, — у Олсара; у Камлота женщины не было. Я использовал понятие «жила у Дурана», поскольку слов, обозначающих брачный союз в нашем понимании, в амторском языке нет.

Они не вступают в брак в земном смысле слова, потому что здесь не известен институт брака. Нельзя сказать, что женщины принадлежат мужчинам, которые используют их в качестве рабынь или служанок. Они не приобретаются за деньги или за пищу и не добываются силой оружия. Они приходят к мужчинам по собственному желанию после ухаживания и могут уйти, когда захотят; точно так же и мужчины свободны уйти искать другого союза. Однако эти союзы редко разрушаются, а неверность столь же редка, сколь распространена на Земле.

Каждый день я занимался физкультурой на обширной веранде, окружавшей ствол дерева, на которую выходила дверь моей комнаты. Веранда шла, по-видимому, вокруг дерева, поскольку часть, отведенная мне, имела сотню футов длины — пятнадцатую часть окружности огромного дерева. На каждом конце веранды стояла плотная, хотя и невысокая ограда. Соседняя секция, примыкавшая к моей справа, была садом, ибо я видел там множество цветов и кустарников, растущих на почве, очевидно, принесеной с расположенной далеко внизу поверхности планеты, которую я так еще и не видел. Слева моя секция граничила с квартирой нескольких молодых офицеров, прикрепленных к семье короля. Я зову их молодыми, потому что так назвал Данус, но мне казалось, что они такого же возраста, как все остальные венериане. Они были славными парнями, и, когда я овладел языком, мы нередко болтали друг с другом.

Секция справа была всегда безлюдна, но в один из дней, когда Данус отсутствовал, я, прогуливаясь по веранде, увидел там среди цветов девушку. Меня она не заметила. И хотя не успел ее толком разглядеть, думы о ней заполнили душу. В ней было что-то необычное, заставлявшее нетерпеливо желать увидеть ее снова. С этого времени я стал реже встречаться с молодыми офицерами.

Хотя в последующие несколько дней я часто выходил на конец веранды, прилегающий к саду, но ни разу не видел девушку. То место казалось необитаемым, пока однажды не заметил среди густых кустов человека. Он двигался очень осторожно, тайком прокрадываясь куда-то, а вскоре я обнаружил еще одного, и еще, и еще, пока не насчитал пятерых.

Люди походили на вепайцев, но немного отличались от них. Они более низкорослы, с грубыми чертами лица. Было что-то угрожающее и зловещее в их таком абсолютном молчании и крадущейся походке.

Я недоумевал, что они здесь делают, затем подумал о девушке, и у меня появилось убеждение: они намерены причинить ей зло. Значит, все виденное мной сулит ей беду. Каким образом они могли это сделать, не понимал, ибо очень мало знал о людях, к которым забросила меня судьба, и их взаимоотношениях. Но впечатление было вполне определенным. Это настолько взволновало меня, что я решился кое-что предпринять.

Не думая о последствиях, стараясь не шуметь, перепрыгнул через ограду и пошел за ними. Они не видели меня — между нами был густой куст, росший рядом с оградой, отделяющей сад от моей веранды. Через ветки куста Наблюдал я за ними, оставаясь незамеченным.

Осторожно подкрадываясь, я скоро догнал последнего. Все пятеро направились к открытой двери, за которой в богато обставленной комнате скрывалась девушка, прекрасное лицо которой толкнуло меня на эту сумасшедшую авантюру. Она подняла голову и, увидев первого человека в двери, вскрикнула.

Не останавливаясь, я бросился на человека перед собой, громко вскрикнув, надеясь таким путем привлечь к себе внимание остальных, в чем полностью преуспел. Четверо немедленно повернулись. Для пятого мое появление было таким сюрпризом, что я смог вырвать его меч из ножен, прежде чем тот пришел в себя. И когда он обнажил кинжал и попытался ударить меня, его сердце пронзил меч. В этот момент на меня бросились остальные.