ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Александр Хаимович Горфункель (р. в 1928 г.) — кандидат исторических наук, заведующий отделом редких книг и рукописей научной библиотеки Ленинградского университета. Автор — специалист в области философии итальянского Возрождения. Им опубликована книга «Джордано Бруно» (М., 1965), в серии «Мыслители прошлого», к которой относится и данное исследование, а также помещен ряд статей в различных журналах и сборниках.

Человек большого роста, крепкого телосложения, с крупной головой, живыми, глубоко посаженными глазами, черноволосый — трудно было поверить, что ему 66 лет, невозможно представить себе, что 27 из них он провел в сырых и темных подвалах неаполитанских тюрем, — странно вел себя на прогулках.

Всемирно известный философ, пользовавшийся уважением кардинала Ришелье, астролог, внушавший суеверный ужас папе Урбану VIII, глубокий политик, дерзавший обращаться с советами и рекомендациями к европейским государям, мятежник, чей заговор едва не потряс основы испанского владычества в Южной Италии, поэт и ученый, реформатор и утопист, чьим обществом дорожили образованнейшие люди Франции, Германии и Италии, — он вприпрыжку бегал по саду, свистом подманивал птиц, подбрасывал шапку к небу, радостно смеялся и восклицал: «Вдохнем же, вдохнем жизни от этой жизни мира!» (Жизнью мира он называл воздух.)

Позади были изнурительные тюремные годы, допросы и пытки, навязанное ему общество инквизиторов, доносчиков, предателей и палачей, неправый суд и запоздалое оправдание. Здесь, на чужбине, во Франции, он впервые почувствовал себя на свободе. Впереди — встречи с величайшими умами Европы, завершение и издание философских трудов и политических памфлетов, задуманных, выношенных, написанных еще в тюрьме.

Философ строил планы на годы вперед. Астролог с опаской поглядывал на звезды. Жить ему оставалось не более пяти лет.

Есть философы — даже среди оставивших заметный след в истории мысли, — биография которых почти исчерпывается содержанием их сочинений. Ее не трудно изложить в нескольких строках краткой справки, похожей на послужной список.

Иное дело — жизнь философа, с юных лет вступившего в единоборство с могущественными силами своей эпохи, человека, для которого мысль и деяние были связаны неразрывно. Книги его создавались не в сосредоточенной тишине кабинетов и библиотек, а в глухом затворничестве одиночки, и не с университетских кафедр, а из подвалов неаполитанских тюрем возвещал он миру истины своей философии. И обращался ли он к калабрийским заговорщикам или к кардиналу Ришелье, к итальянским государям или к профессорам Сорбонны — его целью неизменно было воплощение в жизнь идеалов его философии, обновление мира — и в политике, и в науке. Вот почему неотделимы внешние события его жизни от этапов его духовной эволюции, его поступки — от его книг, биография философа — от философии борца.

Как-то один из почитателей Кампанеллы сравнил его с Пико делла Мирандола, поразившим воображение современников и потомков ранней и необыкновенной одаренностью. «Но у меня-то, синьор мой, — ответил Кампанелла, — никогда не было исключительных условий и преимуществ Пико: он был богат и знатен, у него было множество книг и достаточно учителей, и досуг для размышлений, и спокойная жизнь… А я родился в нищете… и всегда подвергался преследованиям и клевете, с тех пор как в восемнадцать лет выступил против Аристотеля… И столько раз перебывал в тюрьмах, что не припомню и месяца подлинной свободы, разве что ссылку; пять раз я в страхе и мучении претерпел неслыханные и ужаснейшие пытки… В юности у меня не было учителей, кроме как по грамматике, да два года я слушал логику и физику Аристотеля, которую сразу отверг как софистику. Я самоучкой изучил все науки…» (25, стр. 133).

Кампанелла родился 5 сентября 1568 г. в Калабрии, в маленьком городке Стило, в семье неграмотного сапожника, и при крещении ему было дано имя Джован Доменико.

Он начал учиться с пяти лет и поразил всех необыкновенной памятью и способностями. Среди земляков сохранилось предание о том, что мальчик, не имевший денег на ученье, слушал уроки, стоя у открытого окна школы, и, когда кто-нибудь из учеников не мог ответить на вопрос учителя, спрашивал: «Можно, я скажу?» А 14-ти лет, восхищенный красноречием проповедника — монаха-доминиканца, увлеченный рассказами об ученых традициях ордена св. Доминика, о столпах католического богословия Альберте Великом и Фоме Аквинском, он решает вступить в монастырь: это был единственный путь к знаниям.

Молодой послушник, а с 15 лет — монах, в честь Фомы Аквината принявший монашеское имя Томмазо, с жадностью набрасывается на книги. Неудовлетворенный школярской премудростью и пережевыванием цитат, он ищет ответа на свои сомнения в трудах комментаторов Аристотеля, греческих и арабских, в вековой схоластической традиции европейской философии и начинает сомневаться в догматах. «Учителя не могли ответить на мои возражения», — вспоминал он впоследствии. «Он все время возражал, особенно своим учителям», — свидетельствует один из соучеников Кампанеллы по монастырской школе. «Кампанелла, Кампанелла, ты плохо кончишь!» — предупреждали неугомонного и беспокойного ученика (79, стр. 199).

Так начался первый бунт Кампанеллы. Восемнадцатилетний монах вступил в конфликт не только с учителями провинциальной монастырской школы. Против него — вековая традиция Доминиканского ордена, философия университетов, авторитет крупнейших богословов и церковных соборов. Косная мысль окружает его прочнее монастырских стен. Он смеет не повиноваться. Он пишет трактат о методе — «Об исследовании вещей». Он призывает основываться на опыте и ощущении, пытается объяснить и доказать свою точку зрения. Его обвиняют в самоуверенности и зазнайстве: мальчишка оспаривает мнения великих философов и поседевших в схоластических диспутах мудрецов. Припертые к стене доказательствами, противники Кампанеллы обрушиваются на него с руганью и проклятиями. Но в потоке злобной хулы проскальзывает имя: Бернардино Телезио, Козентинец. Тоже бунтарь, оспаривает всех философов, отвергает Аристотеля.

Кампанелла счастлив. Враги не могли больше обрадовать его: значит, он не так одинок, как казалось. Здесь, недалеко, в Козенце, живет неведомый единомышленник, учитель, быть может друг. Он бросается в Козенцу, ищет книгу Телезио и, раздобыв ее, с первой главы понимает все: в самом названии книги Козентинец говорит «О природе в соответствии с ее собственными началами». В книге, вышедшей в свет за три года до рождения Кампанеллы, отвергалось слепое следование Аристотелю; в самой природе, понятой из ее собственных начал, человеческий разум, основываясь на опыте и ощущении, должен найти объяснение мира.

Его мечте — увидеть великого мыслителя — не суждено было сбыться: в эти дни Телезио умирает, и лишь в церкви, придя ко гробу того, кого он всю жизнь будет почитать как главного своего учителя, Кампанелла смог выразить свою признательность и любовь в посвященных ему латинских стихах.

Разгневанное самовольством молодого монаха, начальство приказывает ему явиться в Альтомонте. Там, в монастыре, он продолжает изучать телезианскую философию, завязывает недозволенные знакомства, читает недозволенные книги. К провинциалу ордена поступает первый донос: Кампанелла придерживается опасных учений, слишком часто встречается с местными интеллигентами непроверенного образа мыслей. На этот раз все обходится благополучно: дело было оставлено без последствий.

В это время в руки Кампанеллы попадает другой донос — донос литературный, книга Джакомо Антонио Марты «Крепость Аристотеля, против начал Бернардино Телезио». Юрист по образованию, Марта специализировался на разоблачениях. Демонстрируя свои твердые и хорошо оплачиваемые убеждения, он защищает «нашу ортодоксальную веру» от опасного вольномыслия. Он отстаивает незыблемость авторитетов и устои «школьной науки», неизменность раз навсегда установленной истины. Он ссылается на декреты Тридентского собора и на богословов «святой инквизиции» — от книг, подобных памфлету Марты, за версту несет камерой пыток и дымом костра.