— Только не пройти вам туда, вишь сколько снега насыпало, все дороги занесло.

Положение — аховое. Решаем остановиться в тех пяти домах, где нет больных. Как можем, инструктируем ребят. Только бы не подцепить страшную болезнь.

В избы набились битком. Тесно, да тепло. После мороза теплота размаривает людей, и они засыпают чуть ли не стоя.

Через двое суток отряды прибыли в деревню Морозово, где прошлой зимой стоял штаб отряда Литвиненко. Жители рассказали, что после нашего ухода Литвиненко вел тяжелые бои с оккупантами, а весной ушел куда-то в сторону Пскова.

Разведка принесла приятную весть. На другой день, после нашего боя с карательным отрядом в районе села Скоково, опустился фашистский самолет. На нем прилетело гитлеровское начальство. Карателей выстроили на плацу. Штабной офицер зачитал короткий суровый приказ. Командованию карательного отряда приписывалась умышленная сдача оружия партизанам. Командир отряда и четверо его помощников были расстреляны на месте, а отряд расформирован.

— Побольше убивали бы друг друга — скорее бы война кончилась, — шутил Веренич. Лицо его кровоточило, и теперь было забинтовано. Виднелись только серые улыбающиеся глаза.

Дмитрий был неравнодушен к захваченному у карателей оружию. Проверяя трофейный пулемет «максим», он обычно говорил:

— Хороший, надежный друг. В одной ленте двести пятьдесят патронов. Может быть, это двести пятьдесят убитых фрицев…

Так и пришлось закрепить за Вереничем станковый пулемет. Вторым номером у него стал Толя Нефедов. Хуже обстояло дело с минометами. У нас не было ни минометчиков, ни мин. После недолгого раздумья сделали минометчиком Петю Зеленого. Он положил в корзину с сеном пяток мин и возил их, как пасхальные яйца. В первом бою Петя попробовал оружие. Он израсходовал весь боезапас, но не причинил врагу никакого ущерба. Мины ложились далеко от цели. На мой вопрос, почему мины не долетают, Петя, не растерявшись, ответил:

— Нет угломера…

Минометы мы хотели утопить в проруби, но потом нам удалось сменять их у местных партизан на трофейные автоматы.

Разведчики работали на славу. Мы хорошо знали расположение вражеских гарнизонов, пути передвижения немцев. В этом нам крепко помогало население, которое давало нашим разведчикам нужные сведения. У гитлеровских убитых офицеров мы захватили карты, различные приказы, благодаря чему нам были хорошо известны планы и намерения гитлеровского командования.

Население встречало нас, как дорогих и желанных гостей. Женщины дарили нам шерстяные носки, рукавицы, шарфы. На жителей деревень не действовала немецкая агитация. Фашистские пропагандисты на все лады старались представить партизанскую борьбу как антинародное, «бандитское» движение. Имперский начальник охранных отрядов СС и начальник немецкой полиции генерал Ценнер в звериной ненависти к партизанам в августе 1942 года отдал официальное распоряжение о том, чтобы во всех случаях вместо «партизаны» говорили «банда» или «банда грабителей».

Но все потуги оккупантов дискредитировать партизанское движение были напрасными. В глазах советских людей партизаны оставались мужественными патриотами, борцами за народное счастье, за честь и независимость своей родины.

Изучив данные разведки, Яковлев предложил совершить совместный налет на гарнизон Слободку, но непредвиденное обстоятельство помешало нам осуществить его. В отряде Яковлева начался тиф. Болезнь свалила сразу четверых бойцов. Мы всполошились. Ни докторов, ни лекарств. Как быть?

На следующий день заболели еще трое, а к вечеру слег сам Яковлев.

Мы узнали, что за Кудеверем, в районе Пушкинских гор, много партизанских отрядов. Решили идти туда. Больные метались в жару. Яковлев лежал без сознания, часто бредил. Мы ничем не могли им помочь и только безжалостно гнали коней, стараясь скорее прибыть к месту. По дороге слегли еще несколько человек.

На третьи сутки наша разведка встретилась с местными партизанами. К счастью, мы нашли здесь и врачей, и медикаменты.

Дня через три Яковлеву стало лучше. Договорившись с местным командованием, мы оставили у них нашего боевого друга с отрядом до выздоровления, простились с ним и под вечер отправились в район Пустошки.

В это время у нас в отряде было тридцать бойцов. Почти все комсомольцы. Смелые, отважные. Каждый из них был готов совершить подвиг во славу любимой Родины.

В течение двух недель отряд «Земляки» прошел через Кудеверский, Пустошкинский, Идрицкий районы, побывал в десятках сел и деревень, распространяя там листовки, вселяя в сердца советских людей веру в победу.

В это же время наши подрывники Ворыхалов, Орлов, Турочкин, Попков, Кузьмин, Дудников сходили на железную дорогу Идрица — Новосокольники и среди белого дня вывели из строя большой участок пути. Собравшись в Морозове после двухнедельной вылазки, мы узнали от населения, что немцы интересуются нашим отрядом. Оставаться здесь стало рискованно, поэтому на другой день перебрались в укромный, лесной хуторок километров за восемнадцать от Морозова.

Горячев в эти дни не дремал. Его разведка зорко следила за ведущими к Пустошке дорогами.

— Пока тихо, — каждый раз докладывал Николай. Однажды, вернувшись из разведки, Николай притащил в штаб мешок, набитый чем-то мягким.

— Вот вам с Вереничем подарок, — сказал он, вытряхивая на пол меховые комбинезоны, унты и рукавицы. — Догадайтесь, откуда это.

— Догадываюсь, из Хилькова, — ответил я. Мне уже была известна история этой одежды.

Весной сорок второго года мы встретили в поле двух обросших мужчин, одетых в крестьянское платье. На наш вопрос, кто они такие, незнакомцы давали сбивчивые, путаные ответы. Наконец убедившись в том, что мы партизаны, они обстоятельно рассказали свою историю. Это были советские летчики, сбитые вражеской зенитной артиллерией при выполнении боевого задания. С большим трудом они посадили машину на оккупированной территории и сожгли ее. После этого двое суток скрывались в лесу, а затем поздней ночью явились в деревню Хильково. Нужно было переодеться и узнать, как пройти через линию фронта. Дом, куда они постучались, принадлежал старосте. Выслушав просьбу нежданных гостей, староста сначала отказал, но потом смекнул, что за хорошие вещи не жалко дать тряпье. Он принес летчикам рваную одежду и потребовал, чтобы они скорее убирались, иначе он позовет полицейских.

Вместе с другими окруженцами мы вывели летчиков за линию фронта.

Горячев запомнил адрес старосты и теперь наведался туда. Самого хозяина Николай не застал — он ушел служить в полицию. Жена старосты сказала, что она с предателем не будет жить и собирается уехать куда-нибудь подальше.

— А сохранилась ли одежда летчиков? — спросил Николай.

— Под полом спрятана, сейчас, сынок, отдам… пригодится в холод.

И вот теперь Николай решил преподнести нам подарок. Мы обрадовались ему. Валенки у нас развалились, и мы надели унты, а из комбинезонов местный портной сшил два хороших полушубка.

Пользуясь затишьем, мы выслали к железной дороге диверсионную группу в составе Веренича, Соколова, Беценко и Попкова. Отряд снова стал готовиться к многодневной боевой вылазке. Однажды глубокой ночью меня поднял начальник караула.

— Какой-то Шиповалов, — доложил он.

Я велел впустить его. Распахнулась дверь, и вместе с клубами морозного воздуха в избу вошел рослый, белый от инея человек.

— Командир второй бригады Шиповалов, — отрекомендовался гость.

— Присаживайтесь, — предложил я.

— Сидеть некогда. Немцы на хвосте, — заявил комбриг. — Вот случайно обнаружил вас, решил предупредить.

Шиповалов рассказал, что на днях он с небольшой группой перешел линию фронта и наткнулся на большое скопление немцев. Гитлеровцы открыли по ним бешеный огонь, а потом пустили вслед танки и отряд карателей. Танки вскоре вернулись обратно, но каратели преследуют группу по сей день.

— Много их? — спросил я.